— сказал он.
— В Сен-Люке? Может быть! Видите ли, в Лондоне все делается иначе.
— Совсем иначе.
— Когда встречаешься с людьми за границей, они часто кажутся очень милыми в обществе, — продолжала она, — так что невольно считаешь их интереснее, чем они есть в действительности. Потом встречаешься с ними опять и удивляешься, чем только они могли нравиться! И бесполезно притворяться, будто относишься по-прежнему, потому что, обыкновенно, они начинают понимать это раньше или позже. Вам это не кажется?
— Совершенно с вами согласен, — сказал он, сильно задетый, — хотя и не знаю, чем заслужил подобные слова.
— О, я не хотела вас обидеть. Вы были бесконечно добры, я не могу себе представить, как папа мог ожидать, что вы возьмете на себя столько хлопот ради него. И все-таки вы это сделали, хотя, конечно, вам было крайне неприятно.
— Боже мой, да разве вы не знаете, что я был бы только слишком счастлив, имея возможность оказать ему хоть малейшую услугу… или вообще кому-нибудь из вас?
— Судя по вашему виду, когда вы вошли, вы были все что угодно, только не счастливы. Судя по вашему виду, у вас была единственная мысль: кончить это дело как можно скорее. Ведь вы же сами знаете, что теперь вы страстно хотите, чтобы мама кончила письмо и отпустила вас. Неужели думаете, что я этого не вижу?
— Если это верно или верно только отчасти, — сказал Гораций, — неужели вы не можете догадаться почему?
— Я догадалась еще в тот день, когда вы пришли сюда в первый раз. Мама приглашала вас, и вы думали, что нужно же быть вежливым. Может быть, вы и действительно воображали, что вам будет приятно видеть нас опять, но оказалось, что это не так. О, я сейчас же заметила это по вашему лицу, вы сделались холодно-приличным, далеким и ужасным, и это меня сделало такой же. И вы ушли, окончательно решив, что больше не будете видаться с нами, насколько будет это возможно. Поэтому я так страшно рассердилась, когда услыхала, чт.о папа виделся с вами и по такому поводу.
Все это было так близко к истине и вместе с тем так искажало, что Гораций счел себя обязанным ее восстановить.
— Быть может, я должен бы оставить дело так, как есть, — сказал он, — но не могу. Это бесполезно, я знаю. Можно мне рассказать вам, почему мне в самом деле было больно встретить вас опять? Я думал, что это вы переменились, что вы хотели, чтобы я забыл, что мы были некоторое время друзьями. И хотя я никогда не упрекал вас, но это сильно задело меня, так сильно, что я боялся повторить опыт.
— Это вас сильно задело? — спросила Сильвия мягко. — Может быть, и меня также немножко. — Однако, — прибавила она с внезапной улыбкой и две очаровательные ямочки появились на ее щеках, — это только показывает, насколько разумнее было выяснить положение вещей. Теперь, может быть, вы перестанете так упорно сторониться нас?
— Мне кажется, — сказал Гораций, все еще настойчиво не допуская себя до прямого признания, — что самое лучшее было бы держаться в стороне.
Ее полузакрытые глаза блеснули сквозь длинные ресницы, фиалки поднимались и опускались на ее груди.
— Мне кажется, я вас не понимаю, — сказала она тоном, в котором звучали обида и боль.
Есть какое-то удовольствие в подчинении соблазнам, оно более чем вознаграждает за предыдущую муку сопротивления. Будь, что будет, он больше не хотел оставаться непонятым.
— Если уж нужно говорить, — сказал он, — то я отчаянно, безнадежно влюблен в вас. Теперь вы знаете причину.
— Это мне не кажется разумной причиной, чтобы желать уйти и никогда больше не видать меня. Как вы думаете?
— Но если я не имею права говорить вам о своей любви?
— Но вы сказали!
— Я знаю, — сказал он тоном раскаяния. — Я ничего не мог поделать! Но я не собирался говорить. Это нечаянно сорвалось. Я вполне понимаю, как безнадежно…
— Конечно, если вы так уверены, то совершенно правы, даже не делая попытки.
— Сильвия! Неужели вы хотите сказать, что вам… что вам не все равно?
— Неужели же вы действительно не заметили? — сказала она с тихим и счастливым смехом. — Как глупо!.. И как мило!..
Он схватил ее руку, которую она оставила в его руке, вполне довольная.
— О, Сильвия! Значит, вы… Значит, вам не все равно! Господи! Но какое же я эгоистичное животное! Ведь мы не можем жениться! Ведь могут пройти годы, пока я буду вправе просить вашей руки. Ваши отец и мать и слышать не захотят о нашей помолвке!
— Разве нужно, чтобы они услышали о ней теперь, Гораций?
— Да. Это нужно. Я счел бы себя негодяем, если бы не сказал хоть вашей матери.
— В таком случае вы не должны считать себя негодяем, потому что мы сейчас пойдем вместе и скажем.
Сильвия встала и пошла в следующую комнату. Обняв мать, она сказала ей полушепотом:
— Мама, милая, это положительно ваша вина, потому что вы пишете такие длинные письма. Но… но… мы в самом деле не знаем, как это случилось… Только Гораций и я… мы как-то со-сватались. Вы не очень сердитесь, не правда ли?
— Я думаю, что вы оба крайне глупы, — сказала г-жа Фют-вой, освобождаясь из объятий Сильвии, и, обернувшись к Горацию, сказала: — Судя по тому, что я слышала, г. Вентимор, ваше положение не таково, чтобы жениться в данное время.
— К несчастью, нет, — сказал Гораций. — Пока у меня нет ничего в виду. Но удача может прийти когда-нибудь. Я не прошу у вас руки Сильвии до тех пор.
— А вы знаете, мама, вам ведь нравится Гораций! — уверяла Сильвия. — Я готова ждать его сколько угодно. Ничто не заставит меня отказаться от него, и я никогда не буду любить другого. Значит, видите, вы можете совершенно спокойно дать свое согласие.
— Боюсь, что я сама виновата, — сказала г-жа Фютвой. — Я должна была предвидеть это еще в Сен-Люке. Сильвия — наше единственное дитя, г. Вентимор, и я бы гораздо больше хотела видеть ее счастливой замужем, чем сделавшей так называемую «блестящую партию». Но тут как-то мало надежды… Я совершенно уверена, что ее отец не одобрит этого. Не нужно даже говорить ему… Он только рассердится.
— Раз вы не против, — сказал Гораций, — то вы и не запретите мне ее видеть?
— Мне кажется, я должна бы… — сказала г-жа Фютвой. — Но я ничего не имею против того, чтобы вы иногда приходили к нам, как обыкновенный гость. Только помните: пока вы не представите моему мужу документов, что вы способны содержать Сильвию, как она привыкла, формальной помолвки быть не может. Думаю, что я имею право просить вас об этом.
Было так ясно, что она права и гораздо более снисходительна, чем ожидал Гораций, — ибо он всегда смотрел на г-жу Фютвой, как на не особенно нежную и скорее светскую женщину, — что он принял ее условия почти с благодарностью. В конце концов, для него уже было достаточно того, что Сильвия отвечала на его любовь, и что ему было разрешено видаться с ней время от времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— В Сен-Люке? Может быть! Видите ли, в Лондоне все делается иначе.
— Совсем иначе.
— Когда встречаешься с людьми за границей, они часто кажутся очень милыми в обществе, — продолжала она, — так что невольно считаешь их интереснее, чем они есть в действительности. Потом встречаешься с ними опять и удивляешься, чем только они могли нравиться! И бесполезно притворяться, будто относишься по-прежнему, потому что, обыкновенно, они начинают понимать это раньше или позже. Вам это не кажется?
— Совершенно с вами согласен, — сказал он, сильно задетый, — хотя и не знаю, чем заслужил подобные слова.
— О, я не хотела вас обидеть. Вы были бесконечно добры, я не могу себе представить, как папа мог ожидать, что вы возьмете на себя столько хлопот ради него. И все-таки вы это сделали, хотя, конечно, вам было крайне неприятно.
— Боже мой, да разве вы не знаете, что я был бы только слишком счастлив, имея возможность оказать ему хоть малейшую услугу… или вообще кому-нибудь из вас?
— Судя по вашему виду, когда вы вошли, вы были все что угодно, только не счастливы. Судя по вашему виду, у вас была единственная мысль: кончить это дело как можно скорее. Ведь вы же сами знаете, что теперь вы страстно хотите, чтобы мама кончила письмо и отпустила вас. Неужели думаете, что я этого не вижу?
— Если это верно или верно только отчасти, — сказал Гораций, — неужели вы не можете догадаться почему?
— Я догадалась еще в тот день, когда вы пришли сюда в первый раз. Мама приглашала вас, и вы думали, что нужно же быть вежливым. Может быть, вы и действительно воображали, что вам будет приятно видеть нас опять, но оказалось, что это не так. О, я сейчас же заметила это по вашему лицу, вы сделались холодно-приличным, далеким и ужасным, и это меня сделало такой же. И вы ушли, окончательно решив, что больше не будете видаться с нами, насколько будет это возможно. Поэтому я так страшно рассердилась, когда услыхала, чт.о папа виделся с вами и по такому поводу.
Все это было так близко к истине и вместе с тем так искажало, что Гораций счел себя обязанным ее восстановить.
— Быть может, я должен бы оставить дело так, как есть, — сказал он, — но не могу. Это бесполезно, я знаю. Можно мне рассказать вам, почему мне в самом деле было больно встретить вас опять? Я думал, что это вы переменились, что вы хотели, чтобы я забыл, что мы были некоторое время друзьями. И хотя я никогда не упрекал вас, но это сильно задело меня, так сильно, что я боялся повторить опыт.
— Это вас сильно задело? — спросила Сильвия мягко. — Может быть, и меня также немножко. — Однако, — прибавила она с внезапной улыбкой и две очаровательные ямочки появились на ее щеках, — это только показывает, насколько разумнее было выяснить положение вещей. Теперь, может быть, вы перестанете так упорно сторониться нас?
— Мне кажется, — сказал Гораций, все еще настойчиво не допуская себя до прямого признания, — что самое лучшее было бы держаться в стороне.
Ее полузакрытые глаза блеснули сквозь длинные ресницы, фиалки поднимались и опускались на ее груди.
— Мне кажется, я вас не понимаю, — сказала она тоном, в котором звучали обида и боль.
Есть какое-то удовольствие в подчинении соблазнам, оно более чем вознаграждает за предыдущую муку сопротивления. Будь, что будет, он больше не хотел оставаться непонятым.
— Если уж нужно говорить, — сказал он, — то я отчаянно, безнадежно влюблен в вас. Теперь вы знаете причину.
— Это мне не кажется разумной причиной, чтобы желать уйти и никогда больше не видать меня. Как вы думаете?
— Но если я не имею права говорить вам о своей любви?
— Но вы сказали!
— Я знаю, — сказал он тоном раскаяния. — Я ничего не мог поделать! Но я не собирался говорить. Это нечаянно сорвалось. Я вполне понимаю, как безнадежно…
— Конечно, если вы так уверены, то совершенно правы, даже не делая попытки.
— Сильвия! Неужели вы хотите сказать, что вам… что вам не все равно?
— Неужели же вы действительно не заметили? — сказала она с тихим и счастливым смехом. — Как глупо!.. И как мило!..
Он схватил ее руку, которую она оставила в его руке, вполне довольная.
— О, Сильвия! Значит, вы… Значит, вам не все равно! Господи! Но какое же я эгоистичное животное! Ведь мы не можем жениться! Ведь могут пройти годы, пока я буду вправе просить вашей руки. Ваши отец и мать и слышать не захотят о нашей помолвке!
— Разве нужно, чтобы они услышали о ней теперь, Гораций?
— Да. Это нужно. Я счел бы себя негодяем, если бы не сказал хоть вашей матери.
— В таком случае вы не должны считать себя негодяем, потому что мы сейчас пойдем вместе и скажем.
Сильвия встала и пошла в следующую комнату. Обняв мать, она сказала ей полушепотом:
— Мама, милая, это положительно ваша вина, потому что вы пишете такие длинные письма. Но… но… мы в самом деле не знаем, как это случилось… Только Гораций и я… мы как-то со-сватались. Вы не очень сердитесь, не правда ли?
— Я думаю, что вы оба крайне глупы, — сказала г-жа Фют-вой, освобождаясь из объятий Сильвии, и, обернувшись к Горацию, сказала: — Судя по тому, что я слышала, г. Вентимор, ваше положение не таково, чтобы жениться в данное время.
— К несчастью, нет, — сказал Гораций. — Пока у меня нет ничего в виду. Но удача может прийти когда-нибудь. Я не прошу у вас руки Сильвии до тех пор.
— А вы знаете, мама, вам ведь нравится Гораций! — уверяла Сильвия. — Я готова ждать его сколько угодно. Ничто не заставит меня отказаться от него, и я никогда не буду любить другого. Значит, видите, вы можете совершенно спокойно дать свое согласие.
— Боюсь, что я сама виновата, — сказала г-жа Фютвой. — Я должна была предвидеть это еще в Сен-Люке. Сильвия — наше единственное дитя, г. Вентимор, и я бы гораздо больше хотела видеть ее счастливой замужем, чем сделавшей так называемую «блестящую партию». Но тут как-то мало надежды… Я совершенно уверена, что ее отец не одобрит этого. Не нужно даже говорить ему… Он только рассердится.
— Раз вы не против, — сказал Гораций, — то вы и не запретите мне ее видеть?
— Мне кажется, я должна бы… — сказала г-жа Фютвой. — Но я ничего не имею против того, чтобы вы иногда приходили к нам, как обыкновенный гость. Только помните: пока вы не представите моему мужу документов, что вы способны содержать Сильвию, как она привыкла, формальной помолвки быть не может. Думаю, что я имею право просить вас об этом.
Было так ясно, что она права и гораздо более снисходительна, чем ожидал Гораций, — ибо он всегда смотрел на г-жу Фютвой, как на не особенно нежную и скорее светскую женщину, — что он принял ее условия почти с благодарностью. В конце концов, для него уже было достаточно того, что Сильвия отвечала на его любовь, и что ему было разрешено видаться с ней время от времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57