И я, как специалист, как инженер...
Родионов нахмурился. По тону Ганьшина он уловил, что тот придерживается своего прежнего взгляда. Румянец на щеках Родионова вдруг перестал быть заметным, все лицо начало краснеть. Это был признак гнева. Ганьшин, однако, закончил:
- Как инженер, я не мог не высказать сомнений. Мы, Дмитрий Иванович, можем промахнуться, если сразу поставим себе эту большую цель.
Родионов справился с собой. Вспышки не последовало. Он промолчал. Вновь обозначился румянец. Но и в таких случаях, без вспышки, Родионов умел беспощадно разносить.
- Нет, я не могу назвать вас инженером, - не громко, но резко сказал он. - Если инженеру говорят: вот все, что тебе нужно, вот тебе завод с новейшим оборудованием, лучшие инструменты и приборы, вот тебе денежные средства для всех твоих затрат по производству, возьми все это и построй лучшую в мире машину, - неужели настоящий конструктор, настоящий инженер не вдохновится этим? Неужели инженер откажется от таких возможностей?
Бережков сидел, не чувствуя собственного веса. От волнения его все время будто покалывали иголочки. "Возьми все это и сделай!" Неужели он это слышит наяву? Он опять посмотрел на соседей, оглянулся, увидел помрачневшую упрямую курносую физиономию Ганьшина. "Послушай-ка, послушай! - подумалось ему. - Вот тебе мои фантазии!" Да, все наяву. Как странно за один этот час перевернулись их отношения. Всего несколько дней назад Ганьшин язвительно пробирал друга, впавшего в тоску, говорил: "Перестань ныть", а теперь... Кто из них ноет теперь?
Бережков уже всей душой принимал каждое слово Родионова. Как все это необыкновенно, какой потрясающий день!
Поднялся Шелест.
- Дмитрий Иванович!
Нервное смугловатое лицо пожилого профессора, учителя всех русских конструкторов-мотористов, было очень серьезно.
- Дмитрий Иванович! Вы не так нас поняли. Мы указывали на затруднения, но...
- Нуте-с, нуте-с...
- Но кто из нас не мечтает о таком моторе? Для нас будет величайшей честью, если мы, коллектив института...
- Почему "если"?
Шелест осекся. Родионов смотрел требовательно: он не любил условных предложений.
- Для нас, для коллектива АДВИ, будет величайшей честью, - повторил Шелест, - представить вам, положить на этот стол конструкцию самого мощного мотора в мире. И такой день придет, Дмитрий Иванович!
- Ну вот! Прекрасно... Но не опоздайте. У вас будут сильные соперники. Думаю, и группа Ганьшина соберется с духом. На этом, товарищи, сегодня мы закончим. Дискуссии излишни. Начинайте думать, работать! Вскоре, может быть, соберем большое совещание, где откроем дискуссию уже о чертежах. Нуте-с...
Родионов встал. Поднялись и конструкторы.
- Нуте-с, - улыбаясь, сказал он. - С Новым годом, товарищи! С новым мотором!
6
Выйдя из-за стола, Родионов подошел к Ганьшину.
- Что, Сергей Борисович, напустили на себя такую мрачность? Не прокатиться ли нам с вами завтра по случаю Нового года на аэросанях? Ведь это, кажется, давнее ваше увлечение? Или уже перевели себя в почтенный возраст? Поостыли?
- Нет, Дмитрий Иванович. Участвую во всех пробегах.
- А сани в порядке?
- Да.
- Ну, раз сам Ганьшин заявил, что вещь в порядке, значит...
Родионов рассмеялся, не найдя слов.
- Пожалуйста, могу подать, - все еще хмуро проговорил Ганьшин.
- Так прокатимся, Сергей Борисович, завтра на Волгу. И обратно.
- На Волгу?
- Да. Посмотрим площадку для нового моторного завода. Нуте-с, что скажете? Вчера туда уже отправилась комиссия, которая будет выбирать площадку. А тут и мы с вами нагрянем. И, может быть, АДВИ составит нам компанию на других санях. А, Август Иванович?
- С удовольствием, - сказал Шелест. - Алексей Николаевич, поведете сани?
Бережков не ответил. Он был странно рассеян и почти не слышал разговоров. В воображении мелькали разные моторы, порой беспорядочно разъятые на части, возникали какие-то несуразные и даже уродливые сочетания, а он как бы со стороны присматривался к этому, еще не понимая в тот момент, что же с ним творится.
- Алексей Николаевич! - вновь окликнул его Шелест.
- А?
- Поведете завтра сани? Разрешите, Дмитрий Иванович, вам его рекомендовать как чемпиона аэросаней.
- Знаю, знаю, - произнес Родионов. - Мы ведь старые знакомые. Побывали вместе... - Его левый глаз прищурился, именно левый (так целятся, наводят мушку), а правый весело, приветливо взирал на Бережкова. Побывали вместе в некоторых переделках...
Бережков молчал. Лишь слегка вспыхнуло лицо. Да, они повоевали вместе. Родионов это помнит: и поездку на аэросанях к Николаю Егоровичу Жуковскому, и встречу на балтийском берегу в ночь штурма Кронштадта. Помнится это и Бережкову. Странно, как похожа та лихорадка перед боем, тот порыв души, что Бережков познал там, в давнюю мартовскую ночь, на его теперешнее состояние. Но Бережков не нашел слов, чтобы сказать об этом. Он согласился вести аэросани, участвовать в завтрашнем пробеге на Волгу.
- Хорошо, - сказал Родионов. - Итак, товарищи, старт с Лефортовского плаца завтра в девять утра. Возражений нет?
- Может быть, Дмитрий Иванович, в десять? - предложил Шелест. - Ведь мы сегодня встречаем Новый год.
- А я, думаете, не встречаю? Так и просижу Новый год здесь, в управлении? Если бы не Новый год, мы снялись бы на рассвете. Значит, в девять? Решено. Теперь, товарищи... Желаю вам повеселиться... Всего доброго.
Немного сгрудившись в дверях, конструкторы один за другим выходили из кабинета.
- Большое дело! - сказал Шелест, когда затворилась дверь.
Он был тоже взбудоражен и рассеян: тоже, видимо, уже думал о новом моторе. От угрюмости, с какой он сидел тут на диване, казалось, не осталось ничего.
- Алексей Николаевич, - обратился он к Бережкову, - ровно в семь утра приезжайте, пожалуйста, в гарайт...
- Куда?
- Тьфу, черт... В гараж. - Шелест рассмеялся своей оговорке. - Как будто опять времена "Компаса", правда?
- Да, - кратко ответил Бережков. - Хорошо, Август Иванович, в семь утра буду.
Он говорил, а в воображении шла не заметная ни для кого и еще непонятная самому Бережкову работа. Странная улыбка, не в лад с разговором, на миг появилась на его лице. Но он опомнился.
- Да, да... Буду на месте, Август Иванович.
7
От Варварки, от Управления Военно-Воздушных Сил, Бережков и Ганьшин переулками шли к Красной площади. Дул легкий ветер, падал снег. Ярко светились многие окна. На свету было видно, как кружились или неслись наискось крупные хлопья. По пути, на белой мостовой, на белых тротуарах, то и дело вздымались маленькие завихрения, иногда обдавая снежной пылью.
Бережков взял Ганьшина под руку. Их обгоняли прохожие. Словно по молчаливому согласию, друзья ни словом не обмолвились о заседании, о моторах. Бережкову не хотелось говорить об этом. Он как бы инстинктивно оберегал незримую работу, которая совершалась в нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
Родионов нахмурился. По тону Ганьшина он уловил, что тот придерживается своего прежнего взгляда. Румянец на щеках Родионова вдруг перестал быть заметным, все лицо начало краснеть. Это был признак гнева. Ганьшин, однако, закончил:
- Как инженер, я не мог не высказать сомнений. Мы, Дмитрий Иванович, можем промахнуться, если сразу поставим себе эту большую цель.
Родионов справился с собой. Вспышки не последовало. Он промолчал. Вновь обозначился румянец. Но и в таких случаях, без вспышки, Родионов умел беспощадно разносить.
- Нет, я не могу назвать вас инженером, - не громко, но резко сказал он. - Если инженеру говорят: вот все, что тебе нужно, вот тебе завод с новейшим оборудованием, лучшие инструменты и приборы, вот тебе денежные средства для всех твоих затрат по производству, возьми все это и построй лучшую в мире машину, - неужели настоящий конструктор, настоящий инженер не вдохновится этим? Неужели инженер откажется от таких возможностей?
Бережков сидел, не чувствуя собственного веса. От волнения его все время будто покалывали иголочки. "Возьми все это и сделай!" Неужели он это слышит наяву? Он опять посмотрел на соседей, оглянулся, увидел помрачневшую упрямую курносую физиономию Ганьшина. "Послушай-ка, послушай! - подумалось ему. - Вот тебе мои фантазии!" Да, все наяву. Как странно за один этот час перевернулись их отношения. Всего несколько дней назад Ганьшин язвительно пробирал друга, впавшего в тоску, говорил: "Перестань ныть", а теперь... Кто из них ноет теперь?
Бережков уже всей душой принимал каждое слово Родионова. Как все это необыкновенно, какой потрясающий день!
Поднялся Шелест.
- Дмитрий Иванович!
Нервное смугловатое лицо пожилого профессора, учителя всех русских конструкторов-мотористов, было очень серьезно.
- Дмитрий Иванович! Вы не так нас поняли. Мы указывали на затруднения, но...
- Нуте-с, нуте-с...
- Но кто из нас не мечтает о таком моторе? Для нас будет величайшей честью, если мы, коллектив института...
- Почему "если"?
Шелест осекся. Родионов смотрел требовательно: он не любил условных предложений.
- Для нас, для коллектива АДВИ, будет величайшей честью, - повторил Шелест, - представить вам, положить на этот стол конструкцию самого мощного мотора в мире. И такой день придет, Дмитрий Иванович!
- Ну вот! Прекрасно... Но не опоздайте. У вас будут сильные соперники. Думаю, и группа Ганьшина соберется с духом. На этом, товарищи, сегодня мы закончим. Дискуссии излишни. Начинайте думать, работать! Вскоре, может быть, соберем большое совещание, где откроем дискуссию уже о чертежах. Нуте-с...
Родионов встал. Поднялись и конструкторы.
- Нуте-с, - улыбаясь, сказал он. - С Новым годом, товарищи! С новым мотором!
6
Выйдя из-за стола, Родионов подошел к Ганьшину.
- Что, Сергей Борисович, напустили на себя такую мрачность? Не прокатиться ли нам с вами завтра по случаю Нового года на аэросанях? Ведь это, кажется, давнее ваше увлечение? Или уже перевели себя в почтенный возраст? Поостыли?
- Нет, Дмитрий Иванович. Участвую во всех пробегах.
- А сани в порядке?
- Да.
- Ну, раз сам Ганьшин заявил, что вещь в порядке, значит...
Родионов рассмеялся, не найдя слов.
- Пожалуйста, могу подать, - все еще хмуро проговорил Ганьшин.
- Так прокатимся, Сергей Борисович, завтра на Волгу. И обратно.
- На Волгу?
- Да. Посмотрим площадку для нового моторного завода. Нуте-с, что скажете? Вчера туда уже отправилась комиссия, которая будет выбирать площадку. А тут и мы с вами нагрянем. И, может быть, АДВИ составит нам компанию на других санях. А, Август Иванович?
- С удовольствием, - сказал Шелест. - Алексей Николаевич, поведете сани?
Бережков не ответил. Он был странно рассеян и почти не слышал разговоров. В воображении мелькали разные моторы, порой беспорядочно разъятые на части, возникали какие-то несуразные и даже уродливые сочетания, а он как бы со стороны присматривался к этому, еще не понимая в тот момент, что же с ним творится.
- Алексей Николаевич! - вновь окликнул его Шелест.
- А?
- Поведете завтра сани? Разрешите, Дмитрий Иванович, вам его рекомендовать как чемпиона аэросаней.
- Знаю, знаю, - произнес Родионов. - Мы ведь старые знакомые. Побывали вместе... - Его левый глаз прищурился, именно левый (так целятся, наводят мушку), а правый весело, приветливо взирал на Бережкова. Побывали вместе в некоторых переделках...
Бережков молчал. Лишь слегка вспыхнуло лицо. Да, они повоевали вместе. Родионов это помнит: и поездку на аэросанях к Николаю Егоровичу Жуковскому, и встречу на балтийском берегу в ночь штурма Кронштадта. Помнится это и Бережкову. Странно, как похожа та лихорадка перед боем, тот порыв души, что Бережков познал там, в давнюю мартовскую ночь, на его теперешнее состояние. Но Бережков не нашел слов, чтобы сказать об этом. Он согласился вести аэросани, участвовать в завтрашнем пробеге на Волгу.
- Хорошо, - сказал Родионов. - Итак, товарищи, старт с Лефортовского плаца завтра в девять утра. Возражений нет?
- Может быть, Дмитрий Иванович, в десять? - предложил Шелест. - Ведь мы сегодня встречаем Новый год.
- А я, думаете, не встречаю? Так и просижу Новый год здесь, в управлении? Если бы не Новый год, мы снялись бы на рассвете. Значит, в девять? Решено. Теперь, товарищи... Желаю вам повеселиться... Всего доброго.
Немного сгрудившись в дверях, конструкторы один за другим выходили из кабинета.
- Большое дело! - сказал Шелест, когда затворилась дверь.
Он был тоже взбудоражен и рассеян: тоже, видимо, уже думал о новом моторе. От угрюмости, с какой он сидел тут на диване, казалось, не осталось ничего.
- Алексей Николаевич, - обратился он к Бережкову, - ровно в семь утра приезжайте, пожалуйста, в гарайт...
- Куда?
- Тьфу, черт... В гараж. - Шелест рассмеялся своей оговорке. - Как будто опять времена "Компаса", правда?
- Да, - кратко ответил Бережков. - Хорошо, Август Иванович, в семь утра буду.
Он говорил, а в воображении шла не заметная ни для кого и еще непонятная самому Бережкову работа. Странная улыбка, не в лад с разговором, на миг появилась на его лице. Но он опомнился.
- Да, да... Буду на месте, Август Иванович.
7
От Варварки, от Управления Военно-Воздушных Сил, Бережков и Ганьшин переулками шли к Красной площади. Дул легкий ветер, падал снег. Ярко светились многие окна. На свету было видно, как кружились или неслись наискось крупные хлопья. По пути, на белой мостовой, на белых тротуарах, то и дело вздымались маленькие завихрения, иногда обдавая снежной пылью.
Бережков взял Ганьшина под руку. Их обгоняли прохожие. Словно по молчаливому согласию, друзья ни словом не обмолвились о заседании, о моторах. Бережкову не хотелось говорить об этом. Он как бы инстинктивно оберегал незримую работу, которая совершалась в нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152