Человек стал вырываться, и ему перерезали вену. Пришлось срочно вести глупца в Эскви-линку. Теперь пострадавший подавал на вигилов в суд. Хуже всего, что этот тип оказался человеком — кровь его была обычной, без платинового ореола. Почему вигилам так захотелось провести тест? Гораздо проще снять у подозреваемого отпечатки. У гениев их нет. У большинства кожа на пальцах совершенно гладкая. У некоторых, правда, есть подобие отпечатков. Но это лишь хаотичный пунктир без всякого закономерного узора. Однако и вигилов можно понять. Сейчас многие в опасности. Хорошо, если твой бывший гений оборотился котом. Когда он явится к тебе в подобном обличье, все, чем ты рискуешь, — это быть исцарапанным. А мисочка молока или сырая рыбка, брошенная у порога, вполне примирят вас, даже если прежде вы не дружили. Ну а если гений принял человечий облик? Что тогда? Хорошо, если он станет твоим клиентом и униженно попросит о помощи. Но гении непредсказуемы! На стол Курция непрерывным потоком сыпались жалобы. У кого-то выпотрошили банковский счет. У кого-то обокрали квартиру, вытащив из тайника ключи. Беда в том, что гении знали о своих подопечных все. Тут бесконечный простор — от примитивных краж до утонченного шантажа.
Адвокаты вопили о нарушениях прав человека, а Курцию хотелось послать всех подальше вместе с их гениями и их котами. Пусть делятдто, что прежде принадлежало одному, пополам, как советуют Сивиллины книги. Люди, будьте так добры, поделитесь со своими небесными патронами! Разумеется, так не получится. Большинство гениев будет истреблено, остальные затаятся и озлобятся,
Но это будет потом. Пока Курция занимают беспорядки в очередях за хлебом, обилие попрошаек, жуликов и убийц. А также очереди за получением временных удостоверений, нехватка бланков, нехватка вигилов для проведения регистрации…
У дверей возникла возня, послышались крики — кто-то пытался без очереди прорваться в таблин. И вдруг чудовищный, совершенно невозможный визг — так безголосые звери перед смертью обретают голос, чтобы один-единственный раз крикнуть от страха и боли.
Курций рванулся к дверям. Но было поздно. Толпа отхлынула. На полу в луже крови и платины корчился гений. Тело еще конвульсивно дергалось, но глаза уже закатились, и рот оскалился в предсмертной гримасе. Лицо знакомое… Курцию показалось, что он смотрится в зеркало… о боги… да это же его собственный гений! Только лицо молодое — как у мальчишки. Но Курций и сам не считал себя стариком. Вигил склонился над умирающим. В правой руке тот держал какую-то бумажку. Вернее — обрывок. Саму бумагу выдрали и унесли. Вигил осторожно извлек клочок из судорожно сжатых пальцев.
«…фину известно, что …теперь мож …ть». — разобрал вигил.
Первый отрывок можно было расшифровать как:
«Руфину известно, что…» Остальное расшифровке не поддавалось. Гений Курция пытался о чем-то предупредить своего бывшего подопечного. Но вот о чем?
— Хотел пролезть без очереди, вот беднягу и пришили, — прокаркал над ухом вигила какой-то гений.
— Задержать всех, кто был в приемной, — приказал Курций.
Запоздалый приказ. Ясно было, что убийца уже ускользнул.
Гений дернулся последний раз и затих. Курций отвернулся. Было очень больно. Будто его самого пырнули ножом. И что-то в нем умерло. Что-то такое, о чем он прежде не догадывался. И теперь уже никогда не узнает, каково было предназначение его души. Он остался один-одинешенек на земле. Гений его покинул.
Поезд вынырнул из тоннеля. После тьмы солнце ударило в глаза, и Юний Вер зажмурился. На ощупь отыскал мягкую ткань занавески и прикрыл лицо. Когда он вновь распахнул глаза, то увидел зеленые и серебристые квадраты полей, аккуратные домики и синие холмы вдалеке. То там, то здесь в кронах мелькало золото. И при виде этого золота странная сосущая тоска наполняла сердце. Хотелось постичь смысл грандиозного увядания, сознавая, что постичь его невозможно. Все имеет душу. Дерево, дом, плодоносящее поле.
«Вернее, имело», — поправил себя Юний Вер. Ныне души отделились от людей и природы. От всего. Дух стал материален и примитивен. Суть встала на одну ступеньку с формой. Никто еще не осознал происшедшей трагедии, никто не попытался ее постичь. Дом — пустой, и город — без души. Никто не поможет художнику написать картину, никто не подскажет поэту волшебные строки. Некому остановить руку убийцы. Некому спасти ребенка из-под колес авто. Некому просто шепнуть: «Надейся»! Некому затаиться в зарослях олеандров, чтобы старику было не так одиноко дремать на каменной скамье в саду. Все суетятся, пытаясь заглушить звенящую пустоту в душах, не замечая самой пустоты.
Да сознавали ли боги, что они совершили?! Вопрос риторический — боги никогда не отвечают людям. Поток катится куда-то, но внутри него существует только статистическая вероятность, и ничего больше. Веру как бывшему исполнителю желаний это было хорошо известно. Да и что такое сам Дао исполнения желаний? Всего лишь математическая формула, в которой вероятность любого события пятьдесят на пятьдесят. Только и всего. Двоичная система счета, за которую так ратуют математики в Александрийской академии. Ноль или единица, и другого выбора нет.
Колеса поезда ровно стучали на перегонах. На столике перед Вером подпрыгивал в такт стакан со льдом. Рядом лежал красочный проспект. «Римские железные дороги — самые прямые, самые скоростные дороги —в мире», — гласил заголовок. Кто спорит! Римские дороги — всегда самые лучшие.
Бок по-прежнему нестерпимо жгло. Опухоль так разрослась, что казалось, будто Вер прячет под туникой огромную тыкву. Приходилось прикрывать бок полою плаща. Каждый раз, касаясь опухоли. Вер поспешно отдергивал руку, будто боялся обжечься. Но в эти короткие мгновения он ощущал, как внутри опухоли что-то пульсирует. Рот постоянно пересыхал. Губы потрескались и сделались серыми. Вообще Вер выглядел ужасно. Какая-то женщина хотела занять место напротив него, но глянула ему в лицо и поспешно ушла.
Он должен что-то исправить в этом мире. Но он не знал — что. Решение несомненно существует, но где его искать? В голову приходили тысячи мыслей. Многие из них были хороши. Но все — неподходящи.
— Не то, не то, — шептал он вслух.
«Нереида… Нереида… Нереида…» — стучали колеса.
«Скорее, скорее, скорее», — умолял их Вер.
Юний Вер приближался к разгадке своей тайны.
В приемной Бенита царила суета. Все куда-то спешили, переговаривались, ругались, на ходу заглатывали кофе, спорили, хватались за телефонные трубки, а те сами взрывались в руках оглушающими трелями. Но у этого хаоса было свое божество. И имя его — Бенит Пизон.
Наверное, именно эта мысль мелькнула в мозгу молодого человека в безупречно белой тоге, когда он осторожно пробирался между столами секретарей и доверенных лиц кандидата, сжимая в руках толстую кожаную папку с бумагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Адвокаты вопили о нарушениях прав человека, а Курцию хотелось послать всех подальше вместе с их гениями и их котами. Пусть делятдто, что прежде принадлежало одному, пополам, как советуют Сивиллины книги. Люди, будьте так добры, поделитесь со своими небесными патронами! Разумеется, так не получится. Большинство гениев будет истреблено, остальные затаятся и озлобятся,
Но это будет потом. Пока Курция занимают беспорядки в очередях за хлебом, обилие попрошаек, жуликов и убийц. А также очереди за получением временных удостоверений, нехватка бланков, нехватка вигилов для проведения регистрации…
У дверей возникла возня, послышались крики — кто-то пытался без очереди прорваться в таблин. И вдруг чудовищный, совершенно невозможный визг — так безголосые звери перед смертью обретают голос, чтобы один-единственный раз крикнуть от страха и боли.
Курций рванулся к дверям. Но было поздно. Толпа отхлынула. На полу в луже крови и платины корчился гений. Тело еще конвульсивно дергалось, но глаза уже закатились, и рот оскалился в предсмертной гримасе. Лицо знакомое… Курцию показалось, что он смотрится в зеркало… о боги… да это же его собственный гений! Только лицо молодое — как у мальчишки. Но Курций и сам не считал себя стариком. Вигил склонился над умирающим. В правой руке тот держал какую-то бумажку. Вернее — обрывок. Саму бумагу выдрали и унесли. Вигил осторожно извлек клочок из судорожно сжатых пальцев.
«…фину известно, что …теперь мож …ть». — разобрал вигил.
Первый отрывок можно было расшифровать как:
«Руфину известно, что…» Остальное расшифровке не поддавалось. Гений Курция пытался о чем-то предупредить своего бывшего подопечного. Но вот о чем?
— Хотел пролезть без очереди, вот беднягу и пришили, — прокаркал над ухом вигила какой-то гений.
— Задержать всех, кто был в приемной, — приказал Курций.
Запоздалый приказ. Ясно было, что убийца уже ускользнул.
Гений дернулся последний раз и затих. Курций отвернулся. Было очень больно. Будто его самого пырнули ножом. И что-то в нем умерло. Что-то такое, о чем он прежде не догадывался. И теперь уже никогда не узнает, каково было предназначение его души. Он остался один-одинешенек на земле. Гений его покинул.
Поезд вынырнул из тоннеля. После тьмы солнце ударило в глаза, и Юний Вер зажмурился. На ощупь отыскал мягкую ткань занавески и прикрыл лицо. Когда он вновь распахнул глаза, то увидел зеленые и серебристые квадраты полей, аккуратные домики и синие холмы вдалеке. То там, то здесь в кронах мелькало золото. И при виде этого золота странная сосущая тоска наполняла сердце. Хотелось постичь смысл грандиозного увядания, сознавая, что постичь его невозможно. Все имеет душу. Дерево, дом, плодоносящее поле.
«Вернее, имело», — поправил себя Юний Вер. Ныне души отделились от людей и природы. От всего. Дух стал материален и примитивен. Суть встала на одну ступеньку с формой. Никто еще не осознал происшедшей трагедии, никто не попытался ее постичь. Дом — пустой, и город — без души. Никто не поможет художнику написать картину, никто не подскажет поэту волшебные строки. Некому остановить руку убийцы. Некому спасти ребенка из-под колес авто. Некому просто шепнуть: «Надейся»! Некому затаиться в зарослях олеандров, чтобы старику было не так одиноко дремать на каменной скамье в саду. Все суетятся, пытаясь заглушить звенящую пустоту в душах, не замечая самой пустоты.
Да сознавали ли боги, что они совершили?! Вопрос риторический — боги никогда не отвечают людям. Поток катится куда-то, но внутри него существует только статистическая вероятность, и ничего больше. Веру как бывшему исполнителю желаний это было хорошо известно. Да и что такое сам Дао исполнения желаний? Всего лишь математическая формула, в которой вероятность любого события пятьдесят на пятьдесят. Только и всего. Двоичная система счета, за которую так ратуют математики в Александрийской академии. Ноль или единица, и другого выбора нет.
Колеса поезда ровно стучали на перегонах. На столике перед Вером подпрыгивал в такт стакан со льдом. Рядом лежал красочный проспект. «Римские железные дороги — самые прямые, самые скоростные дороги —в мире», — гласил заголовок. Кто спорит! Римские дороги — всегда самые лучшие.
Бок по-прежнему нестерпимо жгло. Опухоль так разрослась, что казалось, будто Вер прячет под туникой огромную тыкву. Приходилось прикрывать бок полою плаща. Каждый раз, касаясь опухоли. Вер поспешно отдергивал руку, будто боялся обжечься. Но в эти короткие мгновения он ощущал, как внутри опухоли что-то пульсирует. Рот постоянно пересыхал. Губы потрескались и сделались серыми. Вообще Вер выглядел ужасно. Какая-то женщина хотела занять место напротив него, но глянула ему в лицо и поспешно ушла.
Он должен что-то исправить в этом мире. Но он не знал — что. Решение несомненно существует, но где его искать? В голову приходили тысячи мыслей. Многие из них были хороши. Но все — неподходящи.
— Не то, не то, — шептал он вслух.
«Нереида… Нереида… Нереида…» — стучали колеса.
«Скорее, скорее, скорее», — умолял их Вер.
Юний Вер приближался к разгадке своей тайны.
В приемной Бенита царила суета. Все куда-то спешили, переговаривались, ругались, на ходу заглатывали кофе, спорили, хватались за телефонные трубки, а те сами взрывались в руках оглушающими трелями. Но у этого хаоса было свое божество. И имя его — Бенит Пизон.
Наверное, именно эта мысль мелькнула в мозгу молодого человека в безупречно белой тоге, когда он осторожно пробирался между столами секретарей и доверенных лиц кандидата, сжимая в руках толстую кожаную папку с бумагами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108