Нет уж, не выжить ей... Сейчас уже лицо как у покойницы было – кожа желтая, на висках и скулах кости выступали, и нос как будто больше становился. Щупала Анна Матвеевна и шишку на животе – та приметно росла, все больше и тверже на ощупь становилась. Опять принималась плакать Анна Матвеевна, месяцы считала – июль уже, там сентябрь, октябрь, – а до снега дотянет ли? Очень уж хотелось ей на снег посмотреть, казалось ей – так давно она не видела его, что и позабыла, как этот снег выглядит...
Приступы эти сначала недолго продолжались – час, самое большое – полтора, потом Анна Матвеевна звала кого-нибудь – чаще всего внучек, просила их поиграть у нее в комнате и говорила только, чтобы не очень кровать трясли – тогда сильнее болеть начинало. Но – то ли казалось ей, то ли в самом деле было так – скучно было внучкам в ее комнате, неохотно шли они, играли как-то вяло, и Анна Матвеевна отсылала их на улицу.
– Будет в этой духоте возиться.
Те с радостью убегали.
Часто заходила Ирина – и хоть по-обычному ласков был ее взгляд, но было в нем то, чего Анна Матвеевна вынести уже не могла, – жалость. Не та жалость, от которой легко на душе становится, а та, от которой плакать хотелось. Видать, плохи ее дела. И Анна Матвеевна под разными предлогами отсылала Ирину – да у той и дел по хозяйству было выше головы. А о Верке и говорить нечего – она входила к матери с каким-то испугом, все чего-то мялась, смотрела в сторону.
Теперь чаще Михаил заглядывал – обычно в сумерках, отделавшись от домашних забот. Он тихо садился у нее в ногах, закуривал, спрашивал о чем-то обычном, будничном. Анна Матвеевна отвечала ему – и на какие-то минуты приходило ощущение обычной жизни – той жизни, где не думают о смерти и нет запахов лекарств и немытого тела.
А то все больше молчали оба – и хорошо было Анне Матвеевне от этого молчания и нетелесной близости, хорошо было смотреть на красноватый огонек Михайловой папиросы и думать о том, что она прожила с этим человеком тридцать долгих и добрых лет, и думала – хороший муж ей попался, не прощелыга какой-нибудь, не пьяница, и дети у нее хорошие – и от этих привычных мыслей легко становилось Анне Матвеевне, и боль даже как будто уменьшалась.
Но большую часть дня Анна Матвеевна проводила одна и предавалась бесконечным воспоминаниям. И сама удивлялась – вроде бы и жизнь была небогатая, все одна работа и работа, и не выезжала-то она никуда дальше Уфы и Давлеканова, а до чего же много припомнилось ей теперь, как много событий, оказывается, было в ее жизни... Иногда и другое удивляло ее – жизнь ее сладкой не назовешь, а злого и недоброго память почти не сохранила, и вспоминала Анна Матвеевна все больше одно только хорошее. Как дружно с Егором жили, как с Михаилом встречались, как тогда он ласкал и миловал ее, как Варвару носила и все прислушивалась к себе, все ждала, когда первый толчок внутри раздастся, а когда случилось это – обрадовалась, засмеялась, позвала Михаила, положила его руку на свой живот, но опять тихо было... Вспоминала, как потом Михаила ждала с фронта, не верила, что погиб он, – и дождалась... Да мало ли хорошего еще было...
Подходил к концу июль, Ирина все еще оставалась, об отъезде не заговаривала, а Анна Матвеевна не спрашивала ее об этом.
11
В последних числах июля приехала Надька. Видно, по дороге ее подготовили к встрече с матерью – вошла она улыбчивая, ласковая, поцеловала мать и села рядом. Анна Матвеевна тут же обглядела ее всю – за полгода Надька настоящей девкой стала, грудь поднялась, и в бедрах раздалась. Видать, со временем крупная будет... Волосы острижены коротко, завиты, и юбка еле до колен достает – это тоже приметила Анна Матвеевна, но ничего не стала говорить – в городе живет, пусть по-городскому и фасон держит.
Тут же и остальные собрались – Ирина, Верка, Михаил Федорович, только детишек не было – играли где-то. Расспрашивали Надьку о ее делах, о жизни в городе, о Варваре.
На вопрос о Варваре Надька вроде замялась, не сразу ответила:
– Да вроде все нормально.
– Приедет-то когда? – вступила в разговор Ирина. – У нее же отпуск в августе должен быть, сама писала.
Надька сказала – словно в омут бросилась:
– Отпуск у нее с завтрашнего дня, только сюда она не приедет.
– Это как же понимать – не приедет? – сдерживая гнев, приглушенным голосом спросила Ирина.
– На курорт собралась, какая-то болезнь у нее нашлась.
– На курорт, говоришь? – зловеще тихим голосом выговорила Ирина, сдвинув широкие темные брови. – Это куда же?
– Куда-то в Крым.
– Ах, в Крым... Сука эта Варвара, кобыла нежеребая! – уже не сдерживаясь, крикнула Ирина злым, надрывным голосом.
– Ирина! – строго остановила ее Анна Матвеевна. – Языку-то воли не давай. Нехорошие слова говоришь, сестра ведь она тебе.
– Зато она хорошо делает! Знает, что тут в хозяйстве помочь некому, а она, видите ли, на курорт собралась, окорока свои коптить. Болезнь у нее, видите ли, нашлась. Да на ней, стерве, дрова в пору возить, сроду же ничем не болела! А, да ну ее... – Ирина нехорошо, по-мужски выругалась и выбежала из комнаты.
Вскоре следом за ней вышел и Михаил Федорович с Веркой.
Надька притихла, все пыталась юбку на колени натянуть – понимала, что сейчас главный разговор и начнется.
– Ну, доченька, – ласково заговорила Анна Матвеевна, – расскажи про жизнь свою, про учебу, поделись с матерью.
– Да с учебой все нормально, маманя, отметки хорошие – только одна тройка, остальные четверки и пятерки. Вот только учиться еще долго, – вздохнула Надька.
Анна Матвеевна посмотрела на полные Надькины губы, вспомнила слова из письма Варвары: «Надька себе хахаля завела, до ночи в подъездах с ним шляется, а за уроками и не увидишь ее...»
Осторожно спросила:
– Дружка-то не завела себе еще?
Надька вспыхнула, опустила было голову, но тут же вскинула ее и вызывающе спросила, даже побледнела:
– Это что, Варвара уже насплетничала? А если и завела, так что?
– Надюша, да ты что? – укоризненно покачала головой Анна Матвеевна. – Аль у меня своего ума нет, что у Варвары пойду занимать? Потому спросила, что сердце об тебе болит, – время у тебя такое, молодое, знаю, что и погулять, и повеселиться хочется... Да разве ж я против? Лишь бы человек был хороший да честь свою девичью не замарала. Об этом только и беспокоюсь...
Надька вдруг расплакалась, уронила голову на край кровати, затряслась вся. Анна Матвеевна стала гладить ее по волосам, встревоженно спросила:
– Да ты что, дочка? Ай беда какая стряслась?
– Замучила меня Варвара, маманя! – почти прокричала Надька. – Каждый день поедом ест – то ей не так, другое не эдак. Как только не обзывается – и неряха, и проститутка, и всякими другими словами, даже матом иногда... Как погулять соберусь, сразу какую-нибудь работу находит – или полы вымой, или в магазин сходи, или с Любкой возись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Приступы эти сначала недолго продолжались – час, самое большое – полтора, потом Анна Матвеевна звала кого-нибудь – чаще всего внучек, просила их поиграть у нее в комнате и говорила только, чтобы не очень кровать трясли – тогда сильнее болеть начинало. Но – то ли казалось ей, то ли в самом деле было так – скучно было внучкам в ее комнате, неохотно шли они, играли как-то вяло, и Анна Матвеевна отсылала их на улицу.
– Будет в этой духоте возиться.
Те с радостью убегали.
Часто заходила Ирина – и хоть по-обычному ласков был ее взгляд, но было в нем то, чего Анна Матвеевна вынести уже не могла, – жалость. Не та жалость, от которой легко на душе становится, а та, от которой плакать хотелось. Видать, плохи ее дела. И Анна Матвеевна под разными предлогами отсылала Ирину – да у той и дел по хозяйству было выше головы. А о Верке и говорить нечего – она входила к матери с каким-то испугом, все чего-то мялась, смотрела в сторону.
Теперь чаще Михаил заглядывал – обычно в сумерках, отделавшись от домашних забот. Он тихо садился у нее в ногах, закуривал, спрашивал о чем-то обычном, будничном. Анна Матвеевна отвечала ему – и на какие-то минуты приходило ощущение обычной жизни – той жизни, где не думают о смерти и нет запахов лекарств и немытого тела.
А то все больше молчали оба – и хорошо было Анне Матвеевне от этого молчания и нетелесной близости, хорошо было смотреть на красноватый огонек Михайловой папиросы и думать о том, что она прожила с этим человеком тридцать долгих и добрых лет, и думала – хороший муж ей попался, не прощелыга какой-нибудь, не пьяница, и дети у нее хорошие – и от этих привычных мыслей легко становилось Анне Матвеевне, и боль даже как будто уменьшалась.
Но большую часть дня Анна Матвеевна проводила одна и предавалась бесконечным воспоминаниям. И сама удивлялась – вроде бы и жизнь была небогатая, все одна работа и работа, и не выезжала-то она никуда дальше Уфы и Давлеканова, а до чего же много припомнилось ей теперь, как много событий, оказывается, было в ее жизни... Иногда и другое удивляло ее – жизнь ее сладкой не назовешь, а злого и недоброго память почти не сохранила, и вспоминала Анна Матвеевна все больше одно только хорошее. Как дружно с Егором жили, как с Михаилом встречались, как тогда он ласкал и миловал ее, как Варвару носила и все прислушивалась к себе, все ждала, когда первый толчок внутри раздастся, а когда случилось это – обрадовалась, засмеялась, позвала Михаила, положила его руку на свой живот, но опять тихо было... Вспоминала, как потом Михаила ждала с фронта, не верила, что погиб он, – и дождалась... Да мало ли хорошего еще было...
Подходил к концу июль, Ирина все еще оставалась, об отъезде не заговаривала, а Анна Матвеевна не спрашивала ее об этом.
11
В последних числах июля приехала Надька. Видно, по дороге ее подготовили к встрече с матерью – вошла она улыбчивая, ласковая, поцеловала мать и села рядом. Анна Матвеевна тут же обглядела ее всю – за полгода Надька настоящей девкой стала, грудь поднялась, и в бедрах раздалась. Видать, со временем крупная будет... Волосы острижены коротко, завиты, и юбка еле до колен достает – это тоже приметила Анна Матвеевна, но ничего не стала говорить – в городе живет, пусть по-городскому и фасон держит.
Тут же и остальные собрались – Ирина, Верка, Михаил Федорович, только детишек не было – играли где-то. Расспрашивали Надьку о ее делах, о жизни в городе, о Варваре.
На вопрос о Варваре Надька вроде замялась, не сразу ответила:
– Да вроде все нормально.
– Приедет-то когда? – вступила в разговор Ирина. – У нее же отпуск в августе должен быть, сама писала.
Надька сказала – словно в омут бросилась:
– Отпуск у нее с завтрашнего дня, только сюда она не приедет.
– Это как же понимать – не приедет? – сдерживая гнев, приглушенным голосом спросила Ирина.
– На курорт собралась, какая-то болезнь у нее нашлась.
– На курорт, говоришь? – зловеще тихим голосом выговорила Ирина, сдвинув широкие темные брови. – Это куда же?
– Куда-то в Крым.
– Ах, в Крым... Сука эта Варвара, кобыла нежеребая! – уже не сдерживаясь, крикнула Ирина злым, надрывным голосом.
– Ирина! – строго остановила ее Анна Матвеевна. – Языку-то воли не давай. Нехорошие слова говоришь, сестра ведь она тебе.
– Зато она хорошо делает! Знает, что тут в хозяйстве помочь некому, а она, видите ли, на курорт собралась, окорока свои коптить. Болезнь у нее, видите ли, нашлась. Да на ней, стерве, дрова в пору возить, сроду же ничем не болела! А, да ну ее... – Ирина нехорошо, по-мужски выругалась и выбежала из комнаты.
Вскоре следом за ней вышел и Михаил Федорович с Веркой.
Надька притихла, все пыталась юбку на колени натянуть – понимала, что сейчас главный разговор и начнется.
– Ну, доченька, – ласково заговорила Анна Матвеевна, – расскажи про жизнь свою, про учебу, поделись с матерью.
– Да с учебой все нормально, маманя, отметки хорошие – только одна тройка, остальные четверки и пятерки. Вот только учиться еще долго, – вздохнула Надька.
Анна Матвеевна посмотрела на полные Надькины губы, вспомнила слова из письма Варвары: «Надька себе хахаля завела, до ночи в подъездах с ним шляется, а за уроками и не увидишь ее...»
Осторожно спросила:
– Дружка-то не завела себе еще?
Надька вспыхнула, опустила было голову, но тут же вскинула ее и вызывающе спросила, даже побледнела:
– Это что, Варвара уже насплетничала? А если и завела, так что?
– Надюша, да ты что? – укоризненно покачала головой Анна Матвеевна. – Аль у меня своего ума нет, что у Варвары пойду занимать? Потому спросила, что сердце об тебе болит, – время у тебя такое, молодое, знаю, что и погулять, и повеселиться хочется... Да разве ж я против? Лишь бы человек был хороший да честь свою девичью не замарала. Об этом только и беспокоюсь...
Надька вдруг расплакалась, уронила голову на край кровати, затряслась вся. Анна Матвеевна стала гладить ее по волосам, встревоженно спросила:
– Да ты что, дочка? Ай беда какая стряслась?
– Замучила меня Варвара, маманя! – почти прокричала Надька. – Каждый день поедом ест – то ей не так, другое не эдак. Как только не обзывается – и неряха, и проститутка, и всякими другими словами, даже матом иногда... Как погулять соберусь, сразу какую-нибудь работу находит – или полы вымой, или в магазин сходи, или с Любкой возись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38