Не могу я больше, маманя! Разрешите уйти от нее. На одном хлебе сидеть согласна, все лучше будет, чем так жить.
Анна Матвеевна гладила волосы дочери, и слезы Надьки, ее полудетское горе отозвались в ней так, словно это была ее боль и ее надо было как-то унять, успокоить. Не сразу нашла Анна Матвеевна, что сказать дочери.
– Ну, вытри слезы, доченька, давай вместе пораскинем, как быть. Сколько у вас стипендия будет на этот год?
– Двадцать девять рублей, – все еще всхлипывая, сказала Надька и с надеждой подняла на мать глаза.
– А как с квартирами в Уфе, знаешь?
Надька помотала головой.
– Варвара пятнадцать рублей платила, когда от дядьки Егора ушла, – сказала Анна Матвеевна. – А нынче, пожалуй, еще больше берут. Да ведь и на квартире стоять не мед – надо и хозяйке угодить, и того нельзя сделать, и этого. А тебе ж еще и приодеться надо – ты молодая, не дурнушка, тебе негоже кой в чем ходить... Вот и прикинь, сколько от твоих двадцати девяти рублей останется. А нам сейчас помогать тебе – сама видишь, какие дела, много посылать не сможем. Когда-то я еще встану, да и доктора говорили – нельзя мне больше тяжелой работы делать. А из отца работник – сама знаешь, какой. С Варварой трудно жить, сама понимаю – да делать-то что? Сейчас тебе хоть за квартиру не платить, и стол общий – все дешевле. Подумай-ка... Если можешь – потерпи немного. Я еще Варваре наказ сделаю, чтобы она к тебе не придиралась. А на сухой корке сидеть в твои-то годы – самое распоследнее дело. Желудок себе испортишь – всю жизнь потом маяться будешь. Крепись уж, дочка. А потом посмотрим. Как встану на ноги, смогу сама с хозяйством управляться – тогда уйдешь от Варвары, я тебя не оставлю без помощи.
Говорила Анна Матвеевна – и в эту минуту сама верила, что так все и будет – встанет она, и Надьку без помощи не оставит, и Олюшку на ноги подымет. Но кончилась эта минута – и от надежды ничего не осталось, и она сразу почувствовала усталость от долгой речи. Надька заметила это и сказала, вытирая слезы и шмыгая носом:
– Ладно, маманя, все сделаю так, как вы скажете. Только лежите спокойно и не волнуйтесь, поправляйтесь скорее. Это я так разревелась. Перед отъездом облаяла меня Варвара самыми последними словами, я всю дорогу в тамбуре стояла и плакала, обидно уж очень... Вам ничего не надо принести?
– Нет, иди, касатка, погуляй.
В этот день все было спокойно. Ирина не показывалась, только громче обычного гремела посудой да вдруг ни с того ни с сего нашлепала девчонок и накричала на них. Надька еще заглянула, вечером, как обычно, пришел Михаил Федорович, недолго сидел, курил и рукой дым отгонял, чтобы в окно шел. Тихий и спокойный был вечер.
А на следующее утро вошла хмурая, неласковая Ирина, принесла поесть. Анна Матвеевна взглянула на ее лицо, поняла – и сегодня быть слезам.
– Сядь-ко, Иринушка, отдохни.
– Не до отдыха мне, маманя. Перестирать еще надо все.
– Девки постирают.
– Да нет, мне детишкам надо побыстрее.
Ирина глаза прятала, взглянуть прямо не смела.
– Али ехать нужно? Так поезжай, ты и так уже задержалась здесь, – торопливо сказала Анна Матвеевна, чтобы Ирина не начала оправдываться.
– Волей-неволей ехать надо.
– Петро приказал, что ли? Или на работу надо уже?
– Да что мне этот кобелина, указ, что ли? – сразу взвилась Ирина. – Плевала я на его приказы. И на работе договорилась, что, если первого августа не приеду, еще на месяц отпуск продлят. Не потому еду...
У Ирины давно уже слезы в глазах стояли, но она все крепилась, а тут не выдержала, заплакала, вытирая слезы концом платка.
– Беременная я, маманя. Должно быть, два месяца уже, а то и два с половиной. Аборт надо делать.
– Опять! – охнула Анна Матвеевна.
– Опять, – зло сказала Ирина. – Скоро и счет уже потеряю, сколько их у меня было. Изрезали уже всю. А этому обормоту хоть шаром покати. Прошлый раз, как выпил, так и полез на меня, а времени-то всего неделя прошла после аборта, у меня еще крови столько шло, что еле вату успевала менять. Такое зло тогда взяло меня – двинула ему кулаком да прямо в глаз попала. Дней десять потом с синяком ходил. Он как взвился, еле штаны натянул, оделся – и ходу. Говорит: не хочешь спать со мной, так я другую найду, посговорчивее. Я, мол, мужчина, без этого не могу и так уже десять дней постничаю. Хлопнул дверью и ушел, всю ночь где-то валандался.
– Ай нашел кого?
– А кто его знает? Что я, следить за ним буду? Утром пришел как побитый, прощения просил. Да что мне его прощение? Потом опять то же началось. Мне уже вместе с ним и в кровать ложиться противно. Сделал свое дело – и к стенке, давай храпеть, как скотина какая-то.
– Зачем же так, дочка?
– А вы меня, маманя, не укоряйте и не уговаривайте, – жестко сказала Ирина. – Я тут сама разберусь. А ехать мне сейчас позарез нужно – здесь мне аборт делать нельзя, там у меня внутри что-то ненормально стало, к опытному врачу надо, а то в Давлеканове и искалечить могут. Да после этого я долго еще не работница, за самой ходить надо... Завтра с утра и поеду. Девчонки пока сами управятся, а там опять Устинья поможет. А если нет – так вы сразу напишите, я приеду. Один черт, эта ребячья визготня у меня все время в ушах звенит, даже чудиться стало. А этот потаскун всегда себе какую-нибудь найдет, я ему для этого дела и не очень-то нужна. А Варваре напишите – знать я ее больше не хочу, чтобы не писала больше и не ездила ко мне.
Анна Матвеевна и сказать ничего не успела – Ирина одним духом выговорила все, повернулась и ушла. Звать ее назад, успокаивать – бесполезно было, сгоряча Ирина могла и не такого наговорить.
Анна Матвеевна вздохнула и задумалась.
На следующее утро Ирина с детьми уехала. На прощанье она разревелась как-то совсем уж по-детски, взахлеб. Обцеловала все лицо матери, руки ее – исхудавшие, пожелтевшие, страшные в своей восковой неестественной неподвижности. Глядя на нее, заревели и девчонки, полезли к бабушке – и тут уж никакая выдержка не помогла, Анна Матвеевна запричитала в голос, Михаил Федорович силой оттащил Ирину от кровати, Гришка увел девчонок, Надька и Верка еще раньше не выдержали этой сцены, выбежали из комнаты, закрывая лица руками.
Когда услышала Анна Матвеевна цоканье подков и стук колес – темнеть начало в глазах, и сердце билось неровно, толчками, и она со страхом думала – вдруг остановится?
Вошел Михаил Федорович, сел рядом, взял ее руку – и от этого сразу легче стало Анне Матвеевне. Она с трудом повернулась на бок, прижалась лицом к его руке – и наплакалась вволю, а Михаил Федорович сидел рядом, молчал, легонько поглаживал другой рукой исхудавшее плечо Анны Матвеевны.
12
И еще месяц прошел.
Анне Матвеевне было ни лучше, ни хуже – боли даже как будто меньше стали, или она просто притерпелась к ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Анна Матвеевна гладила волосы дочери, и слезы Надьки, ее полудетское горе отозвались в ней так, словно это была ее боль и ее надо было как-то унять, успокоить. Не сразу нашла Анна Матвеевна, что сказать дочери.
– Ну, вытри слезы, доченька, давай вместе пораскинем, как быть. Сколько у вас стипендия будет на этот год?
– Двадцать девять рублей, – все еще всхлипывая, сказала Надька и с надеждой подняла на мать глаза.
– А как с квартирами в Уфе, знаешь?
Надька помотала головой.
– Варвара пятнадцать рублей платила, когда от дядьки Егора ушла, – сказала Анна Матвеевна. – А нынче, пожалуй, еще больше берут. Да ведь и на квартире стоять не мед – надо и хозяйке угодить, и того нельзя сделать, и этого. А тебе ж еще и приодеться надо – ты молодая, не дурнушка, тебе негоже кой в чем ходить... Вот и прикинь, сколько от твоих двадцати девяти рублей останется. А нам сейчас помогать тебе – сама видишь, какие дела, много посылать не сможем. Когда-то я еще встану, да и доктора говорили – нельзя мне больше тяжелой работы делать. А из отца работник – сама знаешь, какой. С Варварой трудно жить, сама понимаю – да делать-то что? Сейчас тебе хоть за квартиру не платить, и стол общий – все дешевле. Подумай-ка... Если можешь – потерпи немного. Я еще Варваре наказ сделаю, чтобы она к тебе не придиралась. А на сухой корке сидеть в твои-то годы – самое распоследнее дело. Желудок себе испортишь – всю жизнь потом маяться будешь. Крепись уж, дочка. А потом посмотрим. Как встану на ноги, смогу сама с хозяйством управляться – тогда уйдешь от Варвары, я тебя не оставлю без помощи.
Говорила Анна Матвеевна – и в эту минуту сама верила, что так все и будет – встанет она, и Надьку без помощи не оставит, и Олюшку на ноги подымет. Но кончилась эта минута – и от надежды ничего не осталось, и она сразу почувствовала усталость от долгой речи. Надька заметила это и сказала, вытирая слезы и шмыгая носом:
– Ладно, маманя, все сделаю так, как вы скажете. Только лежите спокойно и не волнуйтесь, поправляйтесь скорее. Это я так разревелась. Перед отъездом облаяла меня Варвара самыми последними словами, я всю дорогу в тамбуре стояла и плакала, обидно уж очень... Вам ничего не надо принести?
– Нет, иди, касатка, погуляй.
В этот день все было спокойно. Ирина не показывалась, только громче обычного гремела посудой да вдруг ни с того ни с сего нашлепала девчонок и накричала на них. Надька еще заглянула, вечером, как обычно, пришел Михаил Федорович, недолго сидел, курил и рукой дым отгонял, чтобы в окно шел. Тихий и спокойный был вечер.
А на следующее утро вошла хмурая, неласковая Ирина, принесла поесть. Анна Матвеевна взглянула на ее лицо, поняла – и сегодня быть слезам.
– Сядь-ко, Иринушка, отдохни.
– Не до отдыха мне, маманя. Перестирать еще надо все.
– Девки постирают.
– Да нет, мне детишкам надо побыстрее.
Ирина глаза прятала, взглянуть прямо не смела.
– Али ехать нужно? Так поезжай, ты и так уже задержалась здесь, – торопливо сказала Анна Матвеевна, чтобы Ирина не начала оправдываться.
– Волей-неволей ехать надо.
– Петро приказал, что ли? Или на работу надо уже?
– Да что мне этот кобелина, указ, что ли? – сразу взвилась Ирина. – Плевала я на его приказы. И на работе договорилась, что, если первого августа не приеду, еще на месяц отпуск продлят. Не потому еду...
У Ирины давно уже слезы в глазах стояли, но она все крепилась, а тут не выдержала, заплакала, вытирая слезы концом платка.
– Беременная я, маманя. Должно быть, два месяца уже, а то и два с половиной. Аборт надо делать.
– Опять! – охнула Анна Матвеевна.
– Опять, – зло сказала Ирина. – Скоро и счет уже потеряю, сколько их у меня было. Изрезали уже всю. А этому обормоту хоть шаром покати. Прошлый раз, как выпил, так и полез на меня, а времени-то всего неделя прошла после аборта, у меня еще крови столько шло, что еле вату успевала менять. Такое зло тогда взяло меня – двинула ему кулаком да прямо в глаз попала. Дней десять потом с синяком ходил. Он как взвился, еле штаны натянул, оделся – и ходу. Говорит: не хочешь спать со мной, так я другую найду, посговорчивее. Я, мол, мужчина, без этого не могу и так уже десять дней постничаю. Хлопнул дверью и ушел, всю ночь где-то валандался.
– Ай нашел кого?
– А кто его знает? Что я, следить за ним буду? Утром пришел как побитый, прощения просил. Да что мне его прощение? Потом опять то же началось. Мне уже вместе с ним и в кровать ложиться противно. Сделал свое дело – и к стенке, давай храпеть, как скотина какая-то.
– Зачем же так, дочка?
– А вы меня, маманя, не укоряйте и не уговаривайте, – жестко сказала Ирина. – Я тут сама разберусь. А ехать мне сейчас позарез нужно – здесь мне аборт делать нельзя, там у меня внутри что-то ненормально стало, к опытному врачу надо, а то в Давлеканове и искалечить могут. Да после этого я долго еще не работница, за самой ходить надо... Завтра с утра и поеду. Девчонки пока сами управятся, а там опять Устинья поможет. А если нет – так вы сразу напишите, я приеду. Один черт, эта ребячья визготня у меня все время в ушах звенит, даже чудиться стало. А этот потаскун всегда себе какую-нибудь найдет, я ему для этого дела и не очень-то нужна. А Варваре напишите – знать я ее больше не хочу, чтобы не писала больше и не ездила ко мне.
Анна Матвеевна и сказать ничего не успела – Ирина одним духом выговорила все, повернулась и ушла. Звать ее назад, успокаивать – бесполезно было, сгоряча Ирина могла и не такого наговорить.
Анна Матвеевна вздохнула и задумалась.
На следующее утро Ирина с детьми уехала. На прощанье она разревелась как-то совсем уж по-детски, взахлеб. Обцеловала все лицо матери, руки ее – исхудавшие, пожелтевшие, страшные в своей восковой неестественной неподвижности. Глядя на нее, заревели и девчонки, полезли к бабушке – и тут уж никакая выдержка не помогла, Анна Матвеевна запричитала в голос, Михаил Федорович силой оттащил Ирину от кровати, Гришка увел девчонок, Надька и Верка еще раньше не выдержали этой сцены, выбежали из комнаты, закрывая лица руками.
Когда услышала Анна Матвеевна цоканье подков и стук колес – темнеть начало в глазах, и сердце билось неровно, толчками, и она со страхом думала – вдруг остановится?
Вошел Михаил Федорович, сел рядом, взял ее руку – и от этого сразу легче стало Анне Матвеевне. Она с трудом повернулась на бок, прижалась лицом к его руке – и наплакалась вволю, а Михаил Федорович сидел рядом, молчал, легонько поглаживал другой рукой исхудавшее плечо Анны Матвеевны.
12
И еще месяц прошел.
Анне Матвеевне было ни лучше, ни хуже – боли даже как будто меньше стали, или она просто притерпелась к ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38