– А мастерица-то какая была... И сшить, и скроить, и пироги такие пекла, что ешь – и еще хочется...
– Господи, и за что такая напасть на человека... Ведь вот всякие злыдни по сто лет живут – и ничего с ними не делается, а тут всего-то пятьдесят...
Шли люди, садились на место тех, кто с поклонами вставал из-за стола, – их провожал Михаил Федорович, говорил:
– Спасибо, что помянули добрым словом...
И встречал других, приглашал:
– Проходите, проходите, помяните Анюту, чем бог послал...
И снова жалобные бабьи слова, всхлипывания. К вечеру поредело за столом. Разошлась деревня по домам, уехали в Давлеканово дьячок, старушки и фотограф. Кузьма тоже с ними. На прощанье он постоял с Михаилом Федоровичем, печально помолчали, потом Кузьма сказал:
– Не забывай нас, Миша, как будешь – заходи, всегда тебе рады. И если нужно что – говори, не стесняйся.
– Спасибо тебе за помощь, за ласку... – вымученно улыбнулся Михаил Федорович.
– А... – только махнул рукой Кузьма, отворачиваясь.
Уехали.
Последней уползла задремавшая в углу бабка Палата. От шума мотора она очнулась, оглядела бессмысленными глазами дом, людей, торопливо заковыляла к двери, бормоча:
– Господи Исусе, спаси и помилуй... Как хорошо похоронили...
Прибрали в комнате, заново накрыли стол. Сел наконец и Михаил Федорович, сказал Николаю:
– Разливай, Коля.
Выпили.
– Вот... – глухо сказал Михаил Федорович, ни на кого не глядя, – и остались мы одни.
Ирина всхлипнула и поднялась из-за стола.
– Ты уж не убивайся, дядя Миша, – сказал Алексей. – Жить-то дальше надо. Мы все поможем тебе, чем сможем.
Михаил Федорович промолчал, как будто не услышал его. Потом, когда вернулась Ирина, с усилием заговорил, подыскивая слова:
– Перед смертью, за месяц еще, сказала мать, чтобы собрал я вас всех и ее последние слова вам передал. Особенно тебя, Варвара, просила... Чтобы не обижала ты Надю, по-хорошему жила с ней, помогала во всем...
– Хорошо, папаня, – тихо сказала Варвара.
– Тебе, Андрей, просила сказать, чтобы помирился с Алексеем, а то неспокойно ей будет там... и с матерью, если можешь...
Алексей тихонько качнулся, чуть повернул к Андрею голову, но тот промолчал, и Михаил Федорович заторопился:
– И всем просила сказать, чтобы не забывали родной дом, приезжали сюда, на могилку к ней ходили, чтобы все в дружбе жили...
Замолчал Михаил Федорович, и долгое это было молчание. Надо теперь говорить о главном, в чем поклялся он Анне Матвеевне, но он ничего не мог сказать. Никак не мог он это сейчас сделать. Он давно уже понял, что не скажет сейчас. Потом придется. Может быть, они все соберутся на сороковой день, тогда уж...
– Еще просила она, – заговорил он снова, – чтобы по возможности собрались на сороковой день помянуть ее.
Вот тогда можно будет сказать, подумал Михаил Федорович. Андрей й Ирина вряд ли сумеют приехать, но им можно написать. Они поймут. А нет, так ничего не поделаешь. Все равно придется жениться на Устинье, хотят они этого или нет.
И они опять молчали, а потом выпили еще, и женщины стали убирать со стола, а мужчины вышли в другую комнату покурить, а потом все легли спать.
19
Андрей долго не мог уснуть и потом часто просыпался и слушал тишину за стенами дома, смотрел на светящийся циферблат и видел, как медленно идет время. Два раза он вставал и выходил в сени курить, а потом вышел во двор и увидел чистое холодное сияние низких звезд и слышал глубокую тишину спящей деревни. Завтра – нет, уже сегодня – ему предстоит тяжелый день, и он говорил себе, что надо хоть немного поспать, а рано утром встать и поскорее уехать в Уфу. Придется прямо с вокзала поехать на завод, и Маша обязательно позвонит ему, и он скажет, что все в порядке и он постарается пораньше вернуться домой. А сейчас надо спать, сказал он себе, и в темноте осторожно пошел к своей постели и лег, но только под утро ему удалось уснуть. Спал он крепко и не слышал, как осторожно вставали те, кто спал с ним в одной комнате, и как тихо они говорили, чтобы не разбудить его, и тихо завтракали, почти в полном молчании, а потом Алексей разогревал мотор, но и этого он не услышал. Когда Андрей проснулся, было уже девять часов, он увидел смятые постели и косые лучи солнца в щелях ставней. В доме было тихо, и он понял, что все уже уехали, и быстро оделся. Михаил Федорович мыл посуду, а Олюшка подметала пол.
– Давно они уехали? – спросил Андрей.
– Да почти час уже, – сказал Михаил Федорович. – Лешка сказал, что отвезет их на станцию и вернется за тобой. Должно быть, скоро подъедет.
Зря это он, подумал Андрей. Надо было вчера сказать, чтобы разбудили. И еще подумал – как же они вшестером влезли в машину?
Он умылся, и они сели завтракать и еще сидели за столом, когда вернулся Алексей. Он улыбнулся брату, и Андрей кивнул ему.
– Ты очень торопишься? – спросил Алексей.
– Да, надо бы побыстрее.
– Сейчас поедем.
Они стали прощаться. Алексей сказал Михаилу Федоровичу, чтобы тот сразу дал знать, если ему понадобится какая-нибудь помощь. Андрей ничего не стал говорить, только пожал Михаилу Федоровичу руку, и все вышли во двор провожать их.
Они медленно поехали по плохой дороге и Андрей ждал, когда брат заговорит о том, о чем они уже не раз говорили, и наконец Алексей спросил негромким напряженным голосом, внимательно глядя перед собой на дорогу:
– Ну что, так и будем молчать?
Андрей полез в карман за сигаретами.
– Если хочешь что-то сказать – говори.
– А ты ничего не хочешь сказать? – с горечью спросил Алексей.
– Нет, – спокойно ответил Андрей.
Ему действительно ничего не хотелось говорить, но он понимал, что избежать разговора нельзя, и приготовился терпеливо выслушать Алексея, зная, что ничего нового тот сказать ему не может и он будет отвечать ему то, что уже не раз говорил раньше.
– Почему ты не хочешь понять меня? – спросил Алексей.
– Ты ошибаешься. Я понимаю тебя.
– Тогда почему ты... так ведешь себя?
– А как я должен вести себя?
Алексей взглянул на него и даже сбавил скорость, но тут же отвернулся и стал смотреть на дорогу.
– Опять все сначала... Ты же умный человек, Андрей.
– Допустим... И что дальше?
– Неужели ты не понимаешь, что пора забыть старое?
– Почему его надо забывать?
– Почему? Хорошо, не надо забывать, я просто не так сказал. Я и сам ничего не забыл. Но ведь прошло уже пять лет, мы стали старше, умнее, семьи у обоих. Или ты думаешь, что эти пять лет ничему не научили меня? Я ведь не мальчик, тридцать уже скоро. Могу ведь и сам как-нибудь в своих делах разобраться, понять, что к чему. Ты-то почему из какого-то... поднебесья так судишь меня?
Андрей вздохнул и спросил:
– Чего ты хочешь от меня?
– Будто ты не знаешь, чего я хочу... Жить нормально хочу. Хочу знать, что у меня есть брат, с которым можно встретиться, поговорить, посоветоваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38