— Я попыталась — ради тебя — возобновить отношения. Но каждый раз, когда я прикасалась к чему-либо в твоем доме, каждый раз, когда я ложилась с тобой в постель, мне казалось, что я загрязняю вещи, пачкаю простыни. Каждый раз, когда ты прикасался ко мне, я хотела предостеречь тебя, как ребенка, который сует пальцы в розетку: не трогай, это опасно! Твоя мама приносила мне чай каждое утро, а я мыла чашку в ванной, прежде чем вернуть ее. Я дошла до точки, хуже мне никогда не было, и когда у меня случилась задержка, я окончательно сломалась. Собралась и ушла к Марине.
Уж кому к кому, но к Марине мне не следовало обращаться, Когда моя беременность подтвердилась, вопрос об аборте даже не возник, он вообще не рассматривался. Марина — дико набожная католичка, для нее такое просто немыслимо. Я же превратилась в студень, в безвольный манекен. Сидела в своей комнате, пялилась на стены и ощущала, как оно растет во мне, день за днем. Я смирилась с судьбой, смирилась тем, что рожу это существо, произведу его на свет. Я была не человеком, но машиной по производству детей. На Дилайлу Лилли я больше не походила. Не пользовалась косметикой, не красила волосы, не смотрела телевизор, не слушала музыку…
— Тогда-то я и встретила Алекса… Он учился на Цветочном холме. Я была на девятом месяце, споткнулась и упала. Он отвез меня в больницу. Им пришлось вызвать преждевременные роды, потому что у меня началось внутренне кровотечение, да и ребенок мог пострадать от падения. Вот так и получилось, что Алекс присутствовал при рождении Софи. Я рассказала ему все про Майкла. Он даже бровью не повел. С ним я чувствовала себя спокойно. И почти чистой. Не думаю, что на свете существует много молодых мужчин, способных справиться с такой ситуацией. Алекс особенный, это точно.
Мы подружились, иногда он приглашал меня куда-нибудь. А потом… остальное тебе уже известно. Алекс никогда не настаивал на сексе, он понимал, почему я не хочу им заниматься. И никаких проблем не возникало. Я лечусь… у психиатра… хочу прийти в себя, снова стать сексуальной. Но это медленный процесс. Бывает, что меня просто распирает от любви к Алексу, и я отдаю ему себя. Сам он никогда не просит, предлагаю я, когда чувствую себя сильной. И чистой. И если уж говорить начистоту, я ужасно боюсь, что он найдет то, в чем я ему отказываю, на стороне. Полтора месяца назад я предложила ему себя и забеременела, и подумала, что надо поехать в Лондон, найти Софи, и тогда решать, как поступить. Но так ничего и не решила, Диг. Ничего. — Она опять заплакала почти беззвучно. — Скажи, Диг, должна ли я родить? Смогу ли стать хорошей матерью? Не такой, как моя? Как ты думаешь?.. — Она осеклась. — Прости. Извини. Это нечестно. Мне не стоило спрашивать у тебя совета. Ведь ты тут совсем ни при чем. Вот так всегда бывает: стоит только подумать, что жизнь — довольно простая штука, как она разворачивается на сто восемьдесят градусов и требует, чтобы ты разделила семьсот двадцать восемь на девятнадцать. — Неожиданно Дилайла улыбнулась. — Это любимая поговорка Алекса. — Она отбросила волосы со лба.
Черт, думал Диг, мы одного возраста, но Дилайла Лилли на тысячу лет старше меня. В свои тридцать я остался подростком, разве что мне чуть больше лет, чем хотелось бы. За тридцать лет Дилайла прожила долгую жизнь; она менялась, взрослела, падала и поднималась, — словом, существовала насыщенно и полнокровно. По сравнению с ней, я ребенок, размышлял Диг, ребенок-переросток. Я ничего не совершил. По-прежнему живу в Кендиш-тауне, работаю на той же работе, общаюсь с теми же людьми в одних и тех же местах… даже джинсы ношу те же самые. Родители обожают меня и все, что я делаю. Друг друга они тоже обожают. Ничего плохого со мной никогда не случалось. Я никогда не разорялся. Никогда ничем не жертвовал и не зависал между жизнью и смертью. У меня не было секретов, и мне не приходилось смотреть ужасной правде в глаза. Меня даже никогда не грабили. Все досталось мне так легко, думал Диг, так отвратительно легко.
— Теперь ты все знаешь, — прервала Дилайла его раздумья. — Хорошенькое наследство досталось Софи. То-то она обрадуется, когда узнает, от кого произошла.
— Черт, Дилайла, — Диг красноречиво вздохнул, — какой кошмар.
Он медленно покачал головой, ненавидя себя за то, что столь мало приспособлен к подобного рода ситуациям. А ведь сам напросился, сам вынудил Дилайлу открыться. Он опять шумно вздохнул, усиленно соображая, что бы такое сказать, — существенное, разумное, утешительное.
Обрывки бессвязных мыслей проносились в его голове, и внезапно он сообразил, что кое-что он все-таки способен высказать, а именно, чистую правду, идущую от сердца, которая, возможно, пойдет Дилайле на пользу.
Он взял ее за руки и заглянул в глаза:
— Из тебя получится замечательная мать. Я уверен. Об этом тебе не надо беспокоиться.
Дилайла обмякла и громко шмыгнула носом:
— Ты вправду так считаешь?
А Диг подумал, что сегодня он видит прежнюю Дилайлу, — нежную, уязвимую, испуганную девочку, которую он полюбил много лет назад, ту Дилайлу, которая опиралась на его плечо, нуждалась в нем и рядом с которой он чувствовал себя мужчиной, хотя было ему только восемнадцать.
Испытав внезапный прилив сил, Диг крепче сжал руки Дилайлы:
— Ты ведь хочешь этого ребенка? Хочешь? — Она кивнула со всхлипом. — И ты боишься, что не сможешь любить его, как не смогла любить Софи, так? — Она опять закивала. — Как твоя мать не любила тебя?
— М-м… — Дилайла высморкалась в салфетку.
— Дилайла, но ты абсолютно не похожа на свою мать. Мне порою не верится, что вы с ней родня. Ты полна любви. Ты любила меня, знаю, что любила, а как сильно ты любишь Алекса! Любишь своих лошадей. Собаку. И младших братьев. И, подозреваю, где-то в глубине души ты любишь и Софи. Я видел, как ты плакала на крыльце, видел, как ты смотрела на нее. Ты умеешь любить, Дилайла, и ты станешь потрясающей матерью. Честное слово.
Дилайла подняла на Дига исполненный благодарности взгляд.
— Спасибо, Диг, спасибо. Это много для меня значит. Очень много… Знаешь… Алекс… из него выйдет замечательный отец. — Лицо Дилайлы просветлело. — Он так не думает, но я-то знаю. А его родители хранят целый сундук со всякими хорошенькими детскими вещичками, и китайскими куколками, и старыми плюшевыми мишками. И у нас столько места, и пони есть, и собаки, и утки, и деревья, на которые можно лазить, и потайные уголки, которые можно исследовать. Любой ребенок будет счастлив в таких условиях, правда? Даже со старой кошелкой вместо матери! — Она рассмеялась, за ней Диг.
Дилайла взяла ложку и принялась за куриный суп, и Диг решил, что кризис миновал. Но остался еще один вопрос, не дававший ему покоя:
— Тебе никогда не хотелось… отомстить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87