Я хотела спросить у вас насчет заявок в аспирантуру.
— Да, у меня занятия до десяти, Элис. Почему бы вам не обратиться к Руперту Сатклифу?
— А, хорошо. Извините, что побеспокоила. — Она ретировалась.
— Присаживайтесь, — сказал Моррис студентам, думая про себя, что ему придется вернуться в комнату Лоу. Войдя в роль посредника при переговорах между администрацией и студентами, он сказал, что нуждается в помощи секретаря и городском телефоне, и эти требования были быстро и без особых затрат удовлетворены посредством перевода его в комнату, освободившуюся вследствие скоропалительного отъезда Гордона Мастерса. По отметинам на стенах кабинета все еще можно было определить, где висели охотничьи трофеи. Теперь же, хотя его посредничество уже завершилось, перебираться обратно в комнату Лоу не имело особого смысла, однако кафедральная секретарша, привыкшая со всеми проблемами, вопросами и решениями обращаться к Мастерсу, стала, словно повинуясь природному инстинкту, приносить все эти дела Моррису Цаппу, хотя исполняющим обязанности заведующего кафедрой считался Руперт Сатклиф. На деле же последний сам наведывался к Моррису за неофициальным советом или одобрением, равно как и другие члены кафедры. Внезапно освободившись от тридцатилетней деспотии Мастерса, английская кафедра раммиджского университета была ошеломлена и напугана собственной свободой и стала ходить кругами, как корабль без руля и без ветрил или, скорее, как корабль, чей капитан-самодур свалился темной ночью за борт и унес с собой на дно секретные сведения о конечной цели плаванья. Команда по привычке бегала на капитанский мостик за приказаниями и только обрадовалась, когда они стали поступать от первого попавшегося, кто занял капитанское место.
А место это, следует признать, было весьма комфортным — мягкое вращающееся кресло с откидывающейся спинкой для большого начальника. Именно из-за него Моррису не хотелось возвращаться в комнату Филиппа Лоу. Он плюхнулся в кресло, водрузил ноги на стол и закурил сигару.
— Ну-с, — сказал он унылой троице, — о чем вы жаждете поведать мне сегодня?
— О Джейн Остен, — промямлил бородатый юноша, перебирая газетного формата листы, покрытые устрашающими на вид письменами.
— Так. И какая у вас тема?
— Я написал о нравственном осознании у Джейн Остен.
— Это не вполне в моем стиле.
— Я не понял темы, которую вы мне дали, профессор Цапп.
— Эрос и Агапе в романах поздней Джейн Остен — так, кажется. И в чем проблема?
Студент понурил голову. Моррису захотелось продемонстрировать свою объяснительную мощь. Агапе, сказал он, — это празднество, посредством которого ранние христиане выражали свою любовь к ближнему; это целомудренная, неиндивидуализированная любовь, в романах Джейн Остен представленная общественной жизнью, которая призвана подтвердить сплоченность земледельческих капиталистических сообществ, являющих собой средний класс, или же вовлечь в эти сообщества новых членов — то бишь балами, зваными обедами, совместными экскурсиями и так далее. Эрос же, разумеется, — это чувственная любовь, представленная у Джейн Остен сценами ухаживания, разговоров наедине, прогулок вдвоем — любой встречей героини со своим возлюбленным, истинным или мнимым. Читателей Джейн Остен, подчеркнул он, энергично размахивая сигарой, не должно вводить в заблуждение отсутствие прямых указаний на физическую близость в ее романах — это вовсе не означает безразличие или неприязнь к ней автора. Напротив, она неизменно переходила на строну Эроса в противовес Агапе — то есть предпочитала приватное общение влюбленных публичности светской жизни и сборищ, которые неизбежно кому-то причиняли боль или страдания (взять, к примеру, катастрофические последствия групповых вылазок — в Созертон в «Мэнсфилд-парке», на Боксхилл в «Эмме», в Лайм в «Доводах рассудка»). Продолжая в том же духе, Моррис доказал, что мистер Элтон , по всей очевидности, был импотентом, так как в огрызке его карандаша, который достался Гарриет Смит, не оказалось графита; или тот эпизод в «Доводах рассудка», когда капитан Уэнтворт снял с плеч Энн Эллиот шаловливого мальчугана… Моррис схватил книгу и прочувственно зачитал вслух: «Но почти тотчас Энн почувствовала, что ее освобождают… пока она успела сообразить, что это сделал капитан Уэнтворт… и унес его прочь… При таком открытии она совершенно онемела. Она не могла даже благодарить его и продолжала хлопотать над маленьким Чарлзом в полном смятении чувств».
— Ну, что вы на это скажете? — с благоговением заключил он. — Если это не оргазм, то что же это? — Он поднял взгляд на три застывшие от изумления физиономии. В это время затрещал внутренний телефон.
Звонила секретарша ректора, желавшая знать, сможет ли Моррис заглянуть к нему до обеда. Это не в связи ли с тем, что председатель студсовета никак не угомонится насчет представительства в комиссии по новым назначениям? — поинтересовался Моррис. Секретарша не знала, но Моррис был готов держать пари, что он прав. Его всегда удивляла готовность, с какой председатель отказывался от участия в работе комиссии; теперь же, без сомнения, его воинственные приспешники насели на него, чтобы вновь поднять этот вопрос. Моррис понимающе улыбнулся про себя и нацарапал в своем ежедневнике время встречи — десять тридцать. Посредничая между оппонентами в этом споре, он чувствовал себя гроссмейстером, наблюдающим матч между двумя новичками и способным предсказать весь ход игры, в то время как они потеют над каждым шагом. Университетским людям Раммиджа его прозорливость казалась сверхъестественной, а опыт ведения переговоров — феноменальным. Откуда им было знать, что в Эйфории он так часто наблюдал все эти волнения на кампусе, что наизусть знал их основной сценарий!
— О чем мы говорили? — спросил он.
— О «Доводах рассудка».
— Ах да.
Снова зазвонил телефон.
— Вам из города звонят, — сказала Элис Слейд.
— Элис, — со вздохом сказал Моррис, — пожалуйста, не соединяйте меня больше ни с кем до окончания занятий.
— Извините. Сказать ей, чтобы перезвонила?
— Кто это?
— Миссис Лоу.
— Соедините.
— Моррис? — В голосе Хилари слышалась легкая дрожь.
— Привет.
— У вас занятия?
— Да нет, собственно говоря. — Он прикрыл рукой трубку и сказал студентам:
— Прочтите-ка эту сцену из «Доводов рассудка», хорошо? И постарайтесь проследить, как назревает кульминация — во всех смыслах. — Подбодрив их плотоядным взглядом, он возобновил разговор с Хилари.
— Что нового?
— Я просто хотела извиниться за вчерашний вечер.
— Милая, это я должен извиняться, — не без удивления сказал Моррис.
— Да нет, я вела себя, как глупая девчонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Да, у меня занятия до десяти, Элис. Почему бы вам не обратиться к Руперту Сатклифу?
— А, хорошо. Извините, что побеспокоила. — Она ретировалась.
— Присаживайтесь, — сказал Моррис студентам, думая про себя, что ему придется вернуться в комнату Лоу. Войдя в роль посредника при переговорах между администрацией и студентами, он сказал, что нуждается в помощи секретаря и городском телефоне, и эти требования были быстро и без особых затрат удовлетворены посредством перевода его в комнату, освободившуюся вследствие скоропалительного отъезда Гордона Мастерса. По отметинам на стенах кабинета все еще можно было определить, где висели охотничьи трофеи. Теперь же, хотя его посредничество уже завершилось, перебираться обратно в комнату Лоу не имело особого смысла, однако кафедральная секретарша, привыкшая со всеми проблемами, вопросами и решениями обращаться к Мастерсу, стала, словно повинуясь природному инстинкту, приносить все эти дела Моррису Цаппу, хотя исполняющим обязанности заведующего кафедрой считался Руперт Сатклиф. На деле же последний сам наведывался к Моррису за неофициальным советом или одобрением, равно как и другие члены кафедры. Внезапно освободившись от тридцатилетней деспотии Мастерса, английская кафедра раммиджского университета была ошеломлена и напугана собственной свободой и стала ходить кругами, как корабль без руля и без ветрил или, скорее, как корабль, чей капитан-самодур свалился темной ночью за борт и унес с собой на дно секретные сведения о конечной цели плаванья. Команда по привычке бегала на капитанский мостик за приказаниями и только обрадовалась, когда они стали поступать от первого попавшегося, кто занял капитанское место.
А место это, следует признать, было весьма комфортным — мягкое вращающееся кресло с откидывающейся спинкой для большого начальника. Именно из-за него Моррису не хотелось возвращаться в комнату Филиппа Лоу. Он плюхнулся в кресло, водрузил ноги на стол и закурил сигару.
— Ну-с, — сказал он унылой троице, — о чем вы жаждете поведать мне сегодня?
— О Джейн Остен, — промямлил бородатый юноша, перебирая газетного формата листы, покрытые устрашающими на вид письменами.
— Так. И какая у вас тема?
— Я написал о нравственном осознании у Джейн Остен.
— Это не вполне в моем стиле.
— Я не понял темы, которую вы мне дали, профессор Цапп.
— Эрос и Агапе в романах поздней Джейн Остен — так, кажется. И в чем проблема?
Студент понурил голову. Моррису захотелось продемонстрировать свою объяснительную мощь. Агапе, сказал он, — это празднество, посредством которого ранние христиане выражали свою любовь к ближнему; это целомудренная, неиндивидуализированная любовь, в романах Джейн Остен представленная общественной жизнью, которая призвана подтвердить сплоченность земледельческих капиталистических сообществ, являющих собой средний класс, или же вовлечь в эти сообщества новых членов — то бишь балами, зваными обедами, совместными экскурсиями и так далее. Эрос же, разумеется, — это чувственная любовь, представленная у Джейн Остен сценами ухаживания, разговоров наедине, прогулок вдвоем — любой встречей героини со своим возлюбленным, истинным или мнимым. Читателей Джейн Остен, подчеркнул он, энергично размахивая сигарой, не должно вводить в заблуждение отсутствие прямых указаний на физическую близость в ее романах — это вовсе не означает безразличие или неприязнь к ней автора. Напротив, она неизменно переходила на строну Эроса в противовес Агапе — то есть предпочитала приватное общение влюбленных публичности светской жизни и сборищ, которые неизбежно кому-то причиняли боль или страдания (взять, к примеру, катастрофические последствия групповых вылазок — в Созертон в «Мэнсфилд-парке», на Боксхилл в «Эмме», в Лайм в «Доводах рассудка»). Продолжая в том же духе, Моррис доказал, что мистер Элтон , по всей очевидности, был импотентом, так как в огрызке его карандаша, который достался Гарриет Смит, не оказалось графита; или тот эпизод в «Доводах рассудка», когда капитан Уэнтворт снял с плеч Энн Эллиот шаловливого мальчугана… Моррис схватил книгу и прочувственно зачитал вслух: «Но почти тотчас Энн почувствовала, что ее освобождают… пока она успела сообразить, что это сделал капитан Уэнтворт… и унес его прочь… При таком открытии она совершенно онемела. Она не могла даже благодарить его и продолжала хлопотать над маленьким Чарлзом в полном смятении чувств».
— Ну, что вы на это скажете? — с благоговением заключил он. — Если это не оргазм, то что же это? — Он поднял взгляд на три застывшие от изумления физиономии. В это время затрещал внутренний телефон.
Звонила секретарша ректора, желавшая знать, сможет ли Моррис заглянуть к нему до обеда. Это не в связи ли с тем, что председатель студсовета никак не угомонится насчет представительства в комиссии по новым назначениям? — поинтересовался Моррис. Секретарша не знала, но Моррис был готов держать пари, что он прав. Его всегда удивляла готовность, с какой председатель отказывался от участия в работе комиссии; теперь же, без сомнения, его воинственные приспешники насели на него, чтобы вновь поднять этот вопрос. Моррис понимающе улыбнулся про себя и нацарапал в своем ежедневнике время встречи — десять тридцать. Посредничая между оппонентами в этом споре, он чувствовал себя гроссмейстером, наблюдающим матч между двумя новичками и способным предсказать весь ход игры, в то время как они потеют над каждым шагом. Университетским людям Раммиджа его прозорливость казалась сверхъестественной, а опыт ведения переговоров — феноменальным. Откуда им было знать, что в Эйфории он так часто наблюдал все эти волнения на кампусе, что наизусть знал их основной сценарий!
— О чем мы говорили? — спросил он.
— О «Доводах рассудка».
— Ах да.
Снова зазвонил телефон.
— Вам из города звонят, — сказала Элис Слейд.
— Элис, — со вздохом сказал Моррис, — пожалуйста, не соединяйте меня больше ни с кем до окончания занятий.
— Извините. Сказать ей, чтобы перезвонила?
— Кто это?
— Миссис Лоу.
— Соедините.
— Моррис? — В голосе Хилари слышалась легкая дрожь.
— Привет.
— У вас занятия?
— Да нет, собственно говоря. — Он прикрыл рукой трубку и сказал студентам:
— Прочтите-ка эту сцену из «Доводов рассудка», хорошо? И постарайтесь проследить, как назревает кульминация — во всех смыслах. — Подбодрив их плотоядным взглядом, он возобновил разговор с Хилари.
— Что нового?
— Я просто хотела извиниться за вчерашний вечер.
— Милая, это я должен извиняться, — не без удивления сказал Моррис.
— Да нет, я вела себя, как глупая девчонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68