— Тайна?
— Мы не должны об этом спрашивать.
— А, понятно, — сказал Симон.
— И все же, — сказала сестра Ребекка, — трудно не думать об этом, правда? Как это будет.
Ее палец остановился посредине стручка. Она посмотрела на мужа:
— Будут ли для нас троны, Иосиф?
— Нет, что ты, — сказал Иосиф. — Троны только для руководителей. Что таким, как мы, делать на тронах?
— Но Филипп говорил, что мы будем сидеть на тронах и судить ангелов.
— Ангелов? За что нам судить ангелов?
— Не знаю, но он так сказал, я точно помню.
— Мне кажется, ты его не так поняла, — сказал брат Иосиф.
— А-а…
Застрявшие бобы фасоли с треском высыпались в миску.
— Все равно, — сказала сестра Ребекка, — у нас будет все, о чем мы только мечтали. Дворцы и пиры, и мы никогда не состаримся и не умрем, а все, кто к нам плохо относился, будут наказаны.
— Это радует, — сказал Симон.
— Да. Этот старик Гедекия, который не разрешил нам арендовать его сад, кстати никудышный, весь заросший сорняками, получит, что заслужил, — нищенскую старость.
— Так думать нехорошо, — упрекнул ее Иосиф. — Мы должны любить тех, кто нас обижает.
— Я люблю его. Я очень его люблю. Просто считаю, что он должен быть наказан.
Какое-то время все сидели молча. Миска, стоящая перед сестрой Ребеккой, наполнялась круглыми желто-коричневатыми бобами фасоли, справа от нее росла кучка пустых стручков.
— Это царствие, — сказал Симон, — где оно будет?
— Здесь, — сказал Иосиф.
— На небесах, — сказала Ребекка.
— Понятно, — сказал Симон.
Наступила пауза.
— Нет, мы неправильно об этом думаем, — сказал Иосиф. — Мы необразованные. — Он, извиняясь, улыбнулся Симону. — Мы немного путаемся. Ты должен задавать такие вопросы Филиппу. Он объясняет доходчиво, все сразу становится ясно.
— Но если вам тогда все было ясно, — спросил Симон, — как получилось, что у вас совершенно разные представления?
— Иосиф никогда не слушает, — сказала сестра Ребекка, склонившись над фасолью.
— Я слушаю, дорогая, и изо всех сил стараюсь понять. Но некоторые вещи слишком сложны для меня, и мне не стыдно в этом признаться.
Сестра Ребекка встала и смахнула с подола несколько приставших стручков.
— Мне все ясно, — сказала она. — Не понимаю, почему все делают из этого такую тайну. Когда станет так плохо, что дальше некуда, Иешуа вернется и спасет нас. Мир охватит пожар, а мы отправимся с Иешуа и будем жить на Небесах. А все наши враги и все его враги и все, кто не верит в него, сгорят.
Она собрала стручки в охапку и бросила их в огонь. Они затрещали, зашипели и стали чернеть.
— Убедительный аргумент, — сказал Симон.
Его ирония была умеренной. Ему вдруг расхотелось расстраивать этих людей, демонстрируя силу логики. Их компания освежала его, как иногда освежает разговор с молодежью. Но в слишком большом количестве это было бы утомительным.
Пока что он не собирался уходить. Ветерок обдувал его лицо. Было слышно, как где-то дети поют старую песенку-загадку, знакомую ему с детства. Он смотрел на горы, возвышающиеся над крышами домов: в лучах солнца они казались белыми с темными пятнами по бокам и напоминали спящих леопардов. Здесь было так спокойно. Очень спокойно.
— Ты сказал, что никакой тайной доктрины нет, — сказал Симон. — Мне жаль, но я в это не верю. Это учение, которое трудно полностью понять простым людям. В нем есть парадоксы.
— Да, — сказал Филипп, — в нем есть парадоксы.
— Как ты это объясняешь?
— Никак, — сказал Филипп, — это факт. Я повторяю то, что мне сказали люди, которые слышали учение из первых уст.
— Но разве ты сам не хочешь понять его?
— Я признаю свою ограниченность.
— Чушь! — сказал Симон.
Филипп улыбнулся.
— Послушай, — сказал Симон, — многие вещи требуют объяснения. Например, эта странная притча о бесчестном управляющем. Что она означает? Она восхваляет бесчестность?
— Я не знаю, что она означает, — сказал Филипп, — но кто-нибудь когда-нибудь узнает, а я не имею права ничего в ней менять.
Симон смотрел на него в удивлении.
— Зачем он вообще говорил притчами, — спросил Симон, — если, как ты говоришь, все так просто? Ведь смысл притчи в том, чтобы что-нибудь прояснить. Но зачастую притчи Иешуа ничего не проясняют. После того как он рассказывал притчи людям, ему приходилось объяснять их своим ученикам. Если уж ученики звезд с неба не хватали, то простые люди наверняка были еще глупее. И люди были лишены толкования. Почему? А ты мне говоришь, что не существует одной версии учения для масс, другой — для посвященных.
Филипп смотрел вдаль на горные вершины. Он молчал.
— Одним словом, — продолжал Симон, — ты просишь, чтобы я поверил в это нагромождение невероятностей, нелепиц и грубых противоречий.
— Я не прошу тебя ни во что верить, — сказал Филипп. — Ты можешь не приходить сюда. Почему бы тебе не отправиться домой и не заняться своей магией, а я займусь своей работой.
Симон перестал рисовать круги на земле и сидел прямо с широко открытыми от удивления глазами.
— Каждый из этих людей, — сказал Филипп, кивая на группу маленьких домиков с земляными крышами, где жила большая часть приверженцев, — так же важен, как ты. Они никогда ничего у меня не просят, за исключением случаев, когда их дети болеют или им нужен совет. Им бы и в голову не пришло отнимать у меня время, как это делаешь ты. Почему ты думаешь, что у тебя есть на это право?
Щеки Симона стали пунцовыми. Он встал и уже собирался уйти, но Филипп остановил его.
— Ты жалуешься на то, что многие вещи невозможны или бессмысленны, — сказал Филипп. — Все бормочешь о парадоксах и тайнах. Тебе и в голову не приходит, что ты просто не понимаешь…
— С интеллектом у меня все в порядке! — не выдержал Симон.
— Да, с интеллектом у тебя все хорошо. Ты просто не знаешь, как им пользоваться. Ты копаешься в мелочах и не видишь очевидного. Истина в простом. Поэтому они, — он указал на женщину, которая несла домой кувшин с водой в сопровождении орды детишек, — понимают это, а ты нет.
— Понимают? Ничего они не понимают! — рассвирепел Симон. — Да послушай, что они говорят. Лепечут о Царствии, их Царствии, специально приготовленном для них, но даже не знают, что это такое. Каждый говорит свое.
— Конечно, они не знают, что это такое, — сказал Филипп. — Поэтому они и попадут туда.
— Я сыт по горло всеми этими глупостями! — закричал Симон. Прохожие с удивлением оборачивались на него. Он с трудом обуздал свой гнев. — Ваши верования, — холодно сказал он Филиппу, — состоят в том, чтобы переворачивать здравый смысл с ног на голову.
— Иешуа согласился бы с тобой, — сказал Филипп. «Последний будет первым. Первый будет последним».
Симон сощурился.
— Поэтому он решил закончить свою жизнь так плачевно, — выпалил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84