Это его потрясло. Овладев Мари-Лорой, он сразу увидел её в новом свете. Ее трогательная красота и нежность в сочетании с тем, как умно она с ним обходилась, её тонкое понимание стратегии и тактики любви — все поразило его и стало приковывать. А потом возникли опасения.
Этот период, в течение которого окончательно выяснилось, что Феликс уезжает из Сингапура, сверкал в его памяти почти невыносимо яркими красками. Что-то было в нем дурманящее, что-то не в меру пряное. Казалось, будто в то время всегда стояли жаркие лунные ночи, светло было, как днем, и он, слегка пьяный, в белом костюме, все бродил с Мари-Лорой по бесконечным садам, где фонарики свисали с ветвей плюмьерий, чьи огромные, похожие на лотос цветы лили крепкий, словно осязаемый, аромат, привлекавший белых мохнатых бабочек величиной с воробья. Или он бесконечно лежал с Мари-Лорой на её постели — машинистку «Сабены» пришлось теперь посвятить в тайну, — пока за окном лил всесокрушающий дождь, и капли пота стекали с их ненадолго разомкнувшихся тел. Феликс вспоминал это время с восторгом, с волнением, но и настороженно. Ни разу ещё он так полно не отдавался во власть женщины. Это не дело.
За все время он не сказал Мари-Лоре ничего такого, что позволило бы ей считать их связь более чем мимолетным эпизодом; и только благодаря её умной мягкости и такту не чувствовал себя подлецом. Но он понимал, что поведение его было достаточно красноречиво, и знал, что она надеется. Когда пришло время отъезда, у него не хватило духу убить эти надежды. Они расстались, как расстаются до новой встречи; и когда Феликс ругал себя за то, что ввел её в заблуждение, не к месту проявив доброту, он не был уверен, что за этой заботой о её чувствах не скрывается его собственное глубоко запрятанное желание когда-нибудь, где-нибудь снова встретиться с Мари-Лорой. Тут он качал головой и решал, что нужно быть тверже. Он вовсе не намерен прочно связать себя с француженкой. В сущности, думалось ему, он не любит Мари-Лору, не любит спокойно, глубоко, всей душой, как мог бы любить англичанку. Какая-то грань его существа вообще не способна к общению с Мари-Лорой. И это возвращало его к проблеме Энн, проблеме, которая за время его отсутствия прошла ещё несколько стадий и сразу поглотила его внимание.
Уезжая из Сингапура, Феликс был почти уверен, что следующее назначение получит в Индию. Его намечали на пост военного советника при верховном комиссаре Соединенного Королевства в Дели, офицера связи с индийской армией, который защищал бы интересы британских гуркхов в Индии и наблюдал за отношениями между Индией и Непалом. Работа эта его привлекала. Как полковник разведки, он уже побывал в штаб-квартире британских гуркхов в Индии, в старом Барракпурском военном городке в Калькутте, и поездка эта пленила его воображение как человека и солдата. Он думал об Индии с удовольствием, а узнав вскоре после возвращения в Англию, что Мари-Лора добилась перевода во французское консульство в Дели, испытал смешанные чувства, из которых отчетливее всех была досада. Впрочем, он быстро простил её, но к тому времени его уже гораздо сильнее заботила Энн, и образ Мари-Лоры начал бледнеть.
Послушный наставлениям Милдред, он попытался трезво оценить ситуацию, от исхода которой зависела его судьба. Уйдет Рэндл или останется? Или всем назло уйдет только отчасти, исчезнет, но не совсем? Если он уйдет открыто, безоговорочно, бесповоротно, Феликс сможет действовать. Иначе он будет вынужден колебаться и выжидать. Мысль о том, чтобы украсть чужую жену, страшила Феликса. На это он не был способен. Если муж её бросит, тогда другое дело. А если нет?
Непрерывно подстегиваемый сестрой, бедный Феликс просто терял голову. После последнего, самого обнадеживающего отъезда Рэндла в Лондон он чувствовал, что не может ни видеться с Энн, ни жить, не видясь с нею. Он решил не ехать в Индию. Он чувствовал, что должен быть на месте и наблюдать. Его не покидало смутное, но до крайности утешительное ощущение, что он нужен Энн, что она не хочет, чтобы в такое время он был за тридевять земель. Может наступить минута внезапного раскола, решающая минута, когда он должен быть здесь, во всеоружии, чтобы использовать свое преимущество. При том, как пока обстояли дела, он не был готов к грубой атаке на Энн, но он был готов к тому, чтобы косвенно, оставаясь поблизости, все время напоминать о себе.
Должность в Уайтхолле нашлась для него легко, через одного высокопоставленного знакомого. Он ещё не дал окончательного согласия, но теперь знал, что ему делать. Управление военного секретаря было для него, конечно, своего рода тупиком, а должность, о которой шла речь, — спокойным местечком, припасенным для людей обеспеченных и не слишком честолюбивых. С одной стороны, это было обидно. Однако Феликс, по-прежнему влюбленный в армию, теперь уже не был особенно влюблен в собственную карьеру. Во время войны он командовал ротой в Италии, а до отъезда в Сингапур, на нестроевую работу, командовал батальоном. Но он уже знал, что командовать бригадой не будет никогда. Он слишком долго пробыл на штабной службе, да и по личным качествам не подходил для командира бригады. Он вообще не умел ладить с нужными людьми. Это разочарование, поначалу очень горькое, он уже успел переварить и убедил себя, что раз истинное желание его неисполнимо, то не так уж и важно, чем заниматься. А его крепнущее чувство к Энн, к тому же воспринимаемое как долг, решило дело.
В это-то время, вернее, утром в тот самый день, когда Милдред у него завтракала, он получил письмо от Мари-Лоры, сильно его встревожившее. Он нащупывал его в кармане, допивая «Линч-Гиббон» 1955 года, и фразы из письма звучали у него в голове, пока он разговаривал с Милдред. Мари-Лора, оказывается, все ещё была в Сингапуре. Насчет перевода в Индию у неё возникли сомнения. Феликс, когда узнал о предпринятом ею шаге, написал ей слегка язвительное письмо, и, хотя тут же послал вдогонку другое, ласковое, было ясно, что она обиделась. Она писала, что не собирается его преследовать, если она ему в тягость. Работа в Сингапуре пока ещё за ней. Между ними столько осталось недосказанного — в то время это не имело значения. Он вел себя как истый англичанин, и это было прекрасно, но теперь она за это расплачивается. Пусть простит её за слишком прямой вопрос — она не хочет умереть от избытка сдержанности и благоразумия. Хочет он снова с ней увидеться или нет? Расставаясь, он сказал, что хочет, и сказал достаточно пылко. Этой пылкостью она с тех пор и живет. Но может быть, это было сказано лишь для того, чтобы смягчить печаль разлуки? Может быть, теперь, когда он в Англии, она кажется ему далекой, нереальной? Может быть, в Англии есть другие женщины — другая женщина, он даже как-то намекал на это, — с которой он забудет свою Мари-Лору?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Этот период, в течение которого окончательно выяснилось, что Феликс уезжает из Сингапура, сверкал в его памяти почти невыносимо яркими красками. Что-то было в нем дурманящее, что-то не в меру пряное. Казалось, будто в то время всегда стояли жаркие лунные ночи, светло было, как днем, и он, слегка пьяный, в белом костюме, все бродил с Мари-Лорой по бесконечным садам, где фонарики свисали с ветвей плюмьерий, чьи огромные, похожие на лотос цветы лили крепкий, словно осязаемый, аромат, привлекавший белых мохнатых бабочек величиной с воробья. Или он бесконечно лежал с Мари-Лорой на её постели — машинистку «Сабены» пришлось теперь посвятить в тайну, — пока за окном лил всесокрушающий дождь, и капли пота стекали с их ненадолго разомкнувшихся тел. Феликс вспоминал это время с восторгом, с волнением, но и настороженно. Ни разу ещё он так полно не отдавался во власть женщины. Это не дело.
За все время он не сказал Мари-Лоре ничего такого, что позволило бы ей считать их связь более чем мимолетным эпизодом; и только благодаря её умной мягкости и такту не чувствовал себя подлецом. Но он понимал, что поведение его было достаточно красноречиво, и знал, что она надеется. Когда пришло время отъезда, у него не хватило духу убить эти надежды. Они расстались, как расстаются до новой встречи; и когда Феликс ругал себя за то, что ввел её в заблуждение, не к месту проявив доброту, он не был уверен, что за этой заботой о её чувствах не скрывается его собственное глубоко запрятанное желание когда-нибудь, где-нибудь снова встретиться с Мари-Лорой. Тут он качал головой и решал, что нужно быть тверже. Он вовсе не намерен прочно связать себя с француженкой. В сущности, думалось ему, он не любит Мари-Лору, не любит спокойно, глубоко, всей душой, как мог бы любить англичанку. Какая-то грань его существа вообще не способна к общению с Мари-Лорой. И это возвращало его к проблеме Энн, проблеме, которая за время его отсутствия прошла ещё несколько стадий и сразу поглотила его внимание.
Уезжая из Сингапура, Феликс был почти уверен, что следующее назначение получит в Индию. Его намечали на пост военного советника при верховном комиссаре Соединенного Королевства в Дели, офицера связи с индийской армией, который защищал бы интересы британских гуркхов в Индии и наблюдал за отношениями между Индией и Непалом. Работа эта его привлекала. Как полковник разведки, он уже побывал в штаб-квартире британских гуркхов в Индии, в старом Барракпурском военном городке в Калькутте, и поездка эта пленила его воображение как человека и солдата. Он думал об Индии с удовольствием, а узнав вскоре после возвращения в Англию, что Мари-Лора добилась перевода во французское консульство в Дели, испытал смешанные чувства, из которых отчетливее всех была досада. Впрочем, он быстро простил её, но к тому времени его уже гораздо сильнее заботила Энн, и образ Мари-Лоры начал бледнеть.
Послушный наставлениям Милдред, он попытался трезво оценить ситуацию, от исхода которой зависела его судьба. Уйдет Рэндл или останется? Или всем назло уйдет только отчасти, исчезнет, но не совсем? Если он уйдет открыто, безоговорочно, бесповоротно, Феликс сможет действовать. Иначе он будет вынужден колебаться и выжидать. Мысль о том, чтобы украсть чужую жену, страшила Феликса. На это он не был способен. Если муж её бросит, тогда другое дело. А если нет?
Непрерывно подстегиваемый сестрой, бедный Феликс просто терял голову. После последнего, самого обнадеживающего отъезда Рэндла в Лондон он чувствовал, что не может ни видеться с Энн, ни жить, не видясь с нею. Он решил не ехать в Индию. Он чувствовал, что должен быть на месте и наблюдать. Его не покидало смутное, но до крайности утешительное ощущение, что он нужен Энн, что она не хочет, чтобы в такое время он был за тридевять земель. Может наступить минута внезапного раскола, решающая минута, когда он должен быть здесь, во всеоружии, чтобы использовать свое преимущество. При том, как пока обстояли дела, он не был готов к грубой атаке на Энн, но он был готов к тому, чтобы косвенно, оставаясь поблизости, все время напоминать о себе.
Должность в Уайтхолле нашлась для него легко, через одного высокопоставленного знакомого. Он ещё не дал окончательного согласия, но теперь знал, что ему делать. Управление военного секретаря было для него, конечно, своего рода тупиком, а должность, о которой шла речь, — спокойным местечком, припасенным для людей обеспеченных и не слишком честолюбивых. С одной стороны, это было обидно. Однако Феликс, по-прежнему влюбленный в армию, теперь уже не был особенно влюблен в собственную карьеру. Во время войны он командовал ротой в Италии, а до отъезда в Сингапур, на нестроевую работу, командовал батальоном. Но он уже знал, что командовать бригадой не будет никогда. Он слишком долго пробыл на штабной службе, да и по личным качествам не подходил для командира бригады. Он вообще не умел ладить с нужными людьми. Это разочарование, поначалу очень горькое, он уже успел переварить и убедил себя, что раз истинное желание его неисполнимо, то не так уж и важно, чем заниматься. А его крепнущее чувство к Энн, к тому же воспринимаемое как долг, решило дело.
В это-то время, вернее, утром в тот самый день, когда Милдред у него завтракала, он получил письмо от Мари-Лоры, сильно его встревожившее. Он нащупывал его в кармане, допивая «Линч-Гиббон» 1955 года, и фразы из письма звучали у него в голове, пока он разговаривал с Милдред. Мари-Лора, оказывается, все ещё была в Сингапуре. Насчет перевода в Индию у неё возникли сомнения. Феликс, когда узнал о предпринятом ею шаге, написал ей слегка язвительное письмо, и, хотя тут же послал вдогонку другое, ласковое, было ясно, что она обиделась. Она писала, что не собирается его преследовать, если она ему в тягость. Работа в Сингапуре пока ещё за ней. Между ними столько осталось недосказанного — в то время это не имело значения. Он вел себя как истый англичанин, и это было прекрасно, но теперь она за это расплачивается. Пусть простит её за слишком прямой вопрос — она не хочет умереть от избытка сдержанности и благоразумия. Хочет он снова с ней увидеться или нет? Расставаясь, он сказал, что хочет, и сказал достаточно пылко. Этой пылкостью она с тех пор и живет. Но может быть, это было сказано лишь для того, чтобы смягчить печаль разлуки? Может быть, теперь, когда он в Англии, она кажется ему далекой, нереальной? Может быть, в Англии есть другие женщины — другая женщина, он даже как-то намекал на это, — с которой он забудет свою Мари-Лору?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85