Целый час мы промаялись еще хуже, чем раньше, и продолжали идти, по-моему, только потому, что я злился на Бо, а Скотт серьезно боялся, как бы Хемингуэй ее уже не соблазнил…
— Нет, это ему так просто не сойдет, — бормотал Скотт, задыхаясь и ковыляя за мной по пятам, как хромой пес. — Это уж чересчур, даже для Эрнеста…
Я совсем замучился и перестал окликать Бо. Я отчаялся. Дважды Скотт от меня отставал, я чуть не плакал от усталости. Где же конец нашей нелепой, безнадежной, жуткой дороге? И вдруг — снова Бо.
— Чиррип-чип-чип…
Так близко, что мы даже вздрогнули.
— Ну, попался, голубчик, — сказал Скотт. Он стоял рядом со мною и дрожал. Он крикнул:
— Бо, где же ты, ох, господи?
— Тут я… Только осторожней… Вы слышите меня?
— Да, да! Идем!
Только на последних пятистах ярдах я убедился, как здорово мы научились обходить неожиданные канавы, скрытые рытвины, скользкие листья, упрятанные стволы, мы качались, спотыкались, но больше не падали, а на самой опушке Бо уже направляла нас, как с диспетчерской вышки направляют обессилевших летчиков. Мы попали туда же, откуда вышли, — к «фиату».
— Привет, — крикнула Бо. — Шляпа у вас?
— К черту шляпу, — крикнул Скотт. — Почему ты фары не включила?
— Господи, я и не догадалась.
— Ну, ты как, ничего?
— Конечно, ничего.
— А где негодяй Эрнест?
— Спит в машине.
— Добрались вы туда? — спросил я, подойдя к ней вплотную.
— Да ты что? Мы заблудились.
— Ха! — сказал Скотт. — Эрнест — и заблудился? Кто поверит, чтобы великий воин и следопыт заблудился, идучи через эдакий жалкий скверик?
— И тем не менее, Скотт. А потом он стал ужас что вытворять, и упал, и ногу повредил. Здорово ушиб, хоть, надеюсь, не сломал.
— А как же вы сюда-то добрались? — спросил Скотт недоверчиво.
— Сама не знаю, ей-богу. Сперва он шевельнуться не мог, но потом поднялся и заковылял. Но снова упал и другую ногу вывихнул. Я уж думала, вам его нести придется.
— Нализался, наверное? — спросил Скотт.
— В общем-то да, — призналась Бо. — Но я сама все время падала, и я сказала ему, что если он не уймется, я одна вернусь, сяду в машину и доеду до этой проклятой шляпы. Он еле шел, стал ругать вас обоих и дурацкую шляпу и сдался — якобы только ради меня. Чудо еще, что я машину нашла.
— Это ты ее нашла? Да?
— Какая разница кто? Мы сюда добрались. Эрнест прикончил последнюю бутылку, а теперь мирно храпит, как…
— Мужик! — сказал Скотт. — Он к тебе лез?
Бо минуту молчала, а в такой темноте мы со Скоттом не могли разглядеть, накаленный у нее взгляд или нет.
— Дурацкий вопрос, — сказала Бо, но моему ревнивому сердцу это показалось неубедительным.
— А с ногой правда плохо дело? — опросил Скотт.
— Он еле ходит.
— А так хвастался своими ножищами. — Скотт явно веселился. — Вот и опростоволосился.
— Я закоченела, — сказала Бо. — И чего тут торчать? Ну пожалуйста! Пошли в машину и поехали, пока он не проснулся.
— Ага, — сказал Скотт. — Прыгай на заднее сиденье, Кит, я поведу.
— Нет, — сказала Бо. — Пусть Кит ведет. А вы садитесь к Эрнесту. Он ужасающе храпит.
Мы все посмотрели на Хемингуэя. Он лежал вдоль заднего сиденья, ноги нелепо свисали в открытую дверцу.
— Запихните ему ноги, — сказал Скотт.
Мы посадили его. Он был мокрый и грязный, как мы все, он дико глянул на нас, проворчал что-то невнятное, отпихнул нас и тут же опять заснул. Скотт снова сказал: «Мужик!» — втиснулся на заднее сиденье, и я повел наш охрипший, несчастный «фиатик» из этого жуткого леса.
Было почти пять, и рассвет не настал как тихое пробужденье от сна, а настиг как дикая, разламывающая головная боль с похмелья. Я только и мечтал добраться до гостиницы, сбросить с себя все мокрое, завалиться в теплую постель и — спать. Мы долго колотили в дверь «Ноtel dе Franсе» в Фужере, пока добудились портье, который не сразу поверил, что эти дымящиеся грязные вороха мокрых листьев уже занесены в гостиничную книгу в качестве постояльцев. Бо его убедила. Я вошел следом за нею, а Скотт будил Хемингуэя и орал ему, что мы приехали.
— Все! — кричал Скотт. — Пошли.
— Я из этой коробки никак не выберусь, — ворчал Хемингуэй.
— Тогда вываливайся. Скорее!
— Отстань ты, — заорал Хемингуэй, когда Скотт потянул его за руку.
— А я и так отстал. Успокойся.
— Я упаду!
Скотт не унимался, и Бо посылала меня их выручать, но мне уже было все равно. Лучше держаться от них подальше. Бо проследила, как Хемингуэй ввалился в вестибюль, и запретила мне уходить, пока они не доберутся до лестницы.
— Вам со Скоттом надо сразу в постель и проспаться, — сказала она им. — И больше не пейте.
— После чего нам проспаться? — спросил Хемингуэй.
— После всей этой глупости. Вы пьяны, Эрнест.
Интересно, что означило «вся эта глупость»? Но нет, мне не хотелось, не хотелось про нее думать.
Ни с того ни с сего Скотт вдруг развеселился.
— Да ты хоть понимаешь, — сказал он Хемингуэю, таща его по лестнице, — что ты сплоховал, опростоволосился, что ты никудышный солдат и никчемушный охотник?
— Я не виноват, — проурчал Хемингуэй.
— Но ты же туда не добрался! — торжествовал Скотт. — А больше нам и знать ничего не надо. Ты опростоволосился!
— А сами-то далеко ли проползли на четвереньках?
— Почти полпути. А потом стали волноваться насчет Бо и вернулись. Спроси у Кита.
Портье в сабо шептал: «Ш-ш-ш» и «Taisez-vous».
— Зачем мне Кита спрашивать? — во весь голос орал Хемингуэй. — Погляди лучше на свой костюм от братьев Брук. На четвереньках ползал!
— Тем не менее мы выиграли, а ты проиграл.
— Господи, ну и что из этого, что это доказывает?
— А то это доказывает, капитан Хемингуэй, что ты утерся, провалился и ты такой же воин и охотник, как я.
— Заткнись ты…
Они искали ключи, высматривали свои номера, орали во все горло.
— Ты физически никудышный, как святой Антоний, — радостно провозгласил Скотт.
— Хватит, может быть? Сам-то ты ничего не выиграл. Ни черта!
— Никто и не думал, что я выиграю, — сказал Скотт. — А вот ты опростоволосился.
Хемингуэй нашел, наконец, свою дверь. Он близоруко гнулся к дверной ручке, высматривая, куда сунуть ключ. Отверг помощь Скотта, сам всадил ключ, повернул.
— Ты пьян! — сказал он и захлопнул дверь у Скотта перед носом.
Скотт прислонился к стене, растерянный, но веселый. Я подумал, Бо сейчас сунется ему помогать.
— Не надо! — сказал я.
Он стянул ботинки и на цыпочках пошел по коридору, напевая и вглядываясь в цифры на дверях. Потом тихо вошел в свою дверь, снова выглянул и выставил сильно пострадавшие ботинки. Бо прижалась ко мне:
— Неужели это кончилось! Мне просто не верится.
— И мне, — сказал я. Я чуть не опал на ногах.
Она взяла меня под руку, мы уже подходили к моей лестничной площадке.
— Я спущусь завтракать в девять, — решительно сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Нет, это ему так просто не сойдет, — бормотал Скотт, задыхаясь и ковыляя за мной по пятам, как хромой пес. — Это уж чересчур, даже для Эрнеста…
Я совсем замучился и перестал окликать Бо. Я отчаялся. Дважды Скотт от меня отставал, я чуть не плакал от усталости. Где же конец нашей нелепой, безнадежной, жуткой дороге? И вдруг — снова Бо.
— Чиррип-чип-чип…
Так близко, что мы даже вздрогнули.
— Ну, попался, голубчик, — сказал Скотт. Он стоял рядом со мною и дрожал. Он крикнул:
— Бо, где же ты, ох, господи?
— Тут я… Только осторожней… Вы слышите меня?
— Да, да! Идем!
Только на последних пятистах ярдах я убедился, как здорово мы научились обходить неожиданные канавы, скрытые рытвины, скользкие листья, упрятанные стволы, мы качались, спотыкались, но больше не падали, а на самой опушке Бо уже направляла нас, как с диспетчерской вышки направляют обессилевших летчиков. Мы попали туда же, откуда вышли, — к «фиату».
— Привет, — крикнула Бо. — Шляпа у вас?
— К черту шляпу, — крикнул Скотт. — Почему ты фары не включила?
— Господи, я и не догадалась.
— Ну, ты как, ничего?
— Конечно, ничего.
— А где негодяй Эрнест?
— Спит в машине.
— Добрались вы туда? — спросил я, подойдя к ней вплотную.
— Да ты что? Мы заблудились.
— Ха! — сказал Скотт. — Эрнест — и заблудился? Кто поверит, чтобы великий воин и следопыт заблудился, идучи через эдакий жалкий скверик?
— И тем не менее, Скотт. А потом он стал ужас что вытворять, и упал, и ногу повредил. Здорово ушиб, хоть, надеюсь, не сломал.
— А как же вы сюда-то добрались? — спросил Скотт недоверчиво.
— Сама не знаю, ей-богу. Сперва он шевельнуться не мог, но потом поднялся и заковылял. Но снова упал и другую ногу вывихнул. Я уж думала, вам его нести придется.
— Нализался, наверное? — спросил Скотт.
— В общем-то да, — призналась Бо. — Но я сама все время падала, и я сказала ему, что если он не уймется, я одна вернусь, сяду в машину и доеду до этой проклятой шляпы. Он еле шел, стал ругать вас обоих и дурацкую шляпу и сдался — якобы только ради меня. Чудо еще, что я машину нашла.
— Это ты ее нашла? Да?
— Какая разница кто? Мы сюда добрались. Эрнест прикончил последнюю бутылку, а теперь мирно храпит, как…
— Мужик! — сказал Скотт. — Он к тебе лез?
Бо минуту молчала, а в такой темноте мы со Скоттом не могли разглядеть, накаленный у нее взгляд или нет.
— Дурацкий вопрос, — сказала Бо, но моему ревнивому сердцу это показалось неубедительным.
— А с ногой правда плохо дело? — опросил Скотт.
— Он еле ходит.
— А так хвастался своими ножищами. — Скотт явно веселился. — Вот и опростоволосился.
— Я закоченела, — сказала Бо. — И чего тут торчать? Ну пожалуйста! Пошли в машину и поехали, пока он не проснулся.
— Ага, — сказал Скотт. — Прыгай на заднее сиденье, Кит, я поведу.
— Нет, — сказала Бо. — Пусть Кит ведет. А вы садитесь к Эрнесту. Он ужасающе храпит.
Мы все посмотрели на Хемингуэя. Он лежал вдоль заднего сиденья, ноги нелепо свисали в открытую дверцу.
— Запихните ему ноги, — сказал Скотт.
Мы посадили его. Он был мокрый и грязный, как мы все, он дико глянул на нас, проворчал что-то невнятное, отпихнул нас и тут же опять заснул. Скотт снова сказал: «Мужик!» — втиснулся на заднее сиденье, и я повел наш охрипший, несчастный «фиатик» из этого жуткого леса.
Было почти пять, и рассвет не настал как тихое пробужденье от сна, а настиг как дикая, разламывающая головная боль с похмелья. Я только и мечтал добраться до гостиницы, сбросить с себя все мокрое, завалиться в теплую постель и — спать. Мы долго колотили в дверь «Ноtel dе Franсе» в Фужере, пока добудились портье, который не сразу поверил, что эти дымящиеся грязные вороха мокрых листьев уже занесены в гостиничную книгу в качестве постояльцев. Бо его убедила. Я вошел следом за нею, а Скотт будил Хемингуэя и орал ему, что мы приехали.
— Все! — кричал Скотт. — Пошли.
— Я из этой коробки никак не выберусь, — ворчал Хемингуэй.
— Тогда вываливайся. Скорее!
— Отстань ты, — заорал Хемингуэй, когда Скотт потянул его за руку.
— А я и так отстал. Успокойся.
— Я упаду!
Скотт не унимался, и Бо посылала меня их выручать, но мне уже было все равно. Лучше держаться от них подальше. Бо проследила, как Хемингуэй ввалился в вестибюль, и запретила мне уходить, пока они не доберутся до лестницы.
— Вам со Скоттом надо сразу в постель и проспаться, — сказала она им. — И больше не пейте.
— После чего нам проспаться? — спросил Хемингуэй.
— После всей этой глупости. Вы пьяны, Эрнест.
Интересно, что означило «вся эта глупость»? Но нет, мне не хотелось, не хотелось про нее думать.
Ни с того ни с сего Скотт вдруг развеселился.
— Да ты хоть понимаешь, — сказал он Хемингуэю, таща его по лестнице, — что ты сплоховал, опростоволосился, что ты никудышный солдат и никчемушный охотник?
— Я не виноват, — проурчал Хемингуэй.
— Но ты же туда не добрался! — торжествовал Скотт. — А больше нам и знать ничего не надо. Ты опростоволосился!
— А сами-то далеко ли проползли на четвереньках?
— Почти полпути. А потом стали волноваться насчет Бо и вернулись. Спроси у Кита.
Портье в сабо шептал: «Ш-ш-ш» и «Taisez-vous».
— Зачем мне Кита спрашивать? — во весь голос орал Хемингуэй. — Погляди лучше на свой костюм от братьев Брук. На четвереньках ползал!
— Тем не менее мы выиграли, а ты проиграл.
— Господи, ну и что из этого, что это доказывает?
— А то это доказывает, капитан Хемингуэй, что ты утерся, провалился и ты такой же воин и охотник, как я.
— Заткнись ты…
Они искали ключи, высматривали свои номера, орали во все горло.
— Ты физически никудышный, как святой Антоний, — радостно провозгласил Скотт.
— Хватит, может быть? Сам-то ты ничего не выиграл. Ни черта!
— Никто и не думал, что я выиграю, — сказал Скотт. — А вот ты опростоволосился.
Хемингуэй нашел, наконец, свою дверь. Он близоруко гнулся к дверной ручке, высматривая, куда сунуть ключ. Отверг помощь Скотта, сам всадил ключ, повернул.
— Ты пьян! — сказал он и захлопнул дверь у Скотта перед носом.
Скотт прислонился к стене, растерянный, но веселый. Я подумал, Бо сейчас сунется ему помогать.
— Не надо! — сказал я.
Он стянул ботинки и на цыпочках пошел по коридору, напевая и вглядываясь в цифры на дверях. Потом тихо вошел в свою дверь, снова выглянул и выставил сильно пострадавшие ботинки. Бо прижалась ко мне:
— Неужели это кончилось! Мне просто не верится.
— И мне, — сказал я. Я чуть не опал на ногах.
Она взяла меня под руку, мы уже подходили к моей лестничной площадке.
— Я спущусь завтракать в девять, — решительно сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40