– Ебена мать, смотри!
– Куда?
– Вон на тех.
Он показал в сторону от берега, и я увидел на приличном расстоянии двух белых женщин, прятавшихся в тени и одетых в белые сари. До меня только сейчас дошло, что ни разу еще в этой стране я не видел на женщинах белых сари. Европеек в сари я тоже ни разу не видел, и это было странно вдвойне. Трудно было с такого расстояния рассмотреть лица, но что-то в их облике показалось мне подозрительно знакомым.
– Очень странно, – сказал Рэндж.
– Кажется, я их знаю.
– А что значат белые сари, ты знаешь?
– Нет.
– То же, что черное в Англии.
– Траур?
– Ага. Вдовы ходят в белом в знак того, что они отказываются от радостей жизни, и все такое.
– Ты не помнишь...
– Она курит траву. В белом сари и курит траву.
– Тогда я точно их знаю.
– Жуть. Меня аж передергивает.
– Я пойду взгляну.
– Буть осторожен. А я проведаю девочек.
* * *
Подойдя поближе и разглядев лица, я окончательно убедился, что это Фи и Каз. Вид у обоих был, как у покойниц: еще тощее, чем раньше, бледная шелушащаяся кожа, волосы всколочены. Фи первая заметила мое приближение и подалась вперед.
– О, Боже! – сказала она. – Это ты!
– Мммм-да.
Она смотрела на меня с изумлением и ужасом.
– Что с тобой?
Я чуть не сказал, что недавно болел, но потом до меня дошло, что ее восклицание относится к гавайской рубашке, лимонным шортам, коктейлю и трубке для подводного плавания, болтающейся у меня на шее.
– Да так. Ничего особенного, – сказал я.
На это она не нашлась, что ответить.
– Но... что ты тут делаешь?
– Да так. Отдыхаю. А вы?
– Тоже.
Тут я обратил внимание, что Каз сидит на песке, вытянувшись в струнку, смотрит, не отрываясь, в пространство и раскачивается взад-вперед, словно аутистичный ребенок.
– Что с ней? – спросил я.
– Так вышло, – сказала Фи таким тоном, словно я ее в чем-то обвинял.
– Вообще, это удивительное совпадение. Что вы все это время делали? Я думал, вы до сих пор в ашраме с этой, Кактамеезовут.
– Кактамеезовут, как ты верно ее назвал, нам больше не подруга.
– Что она натворила?
– Долго рассказывать.
– А я не тороплюсь, – я сел на песок и отметил, что Рэндж благополучно внедрился в группу купавшихся блондинок. Каз по-прежнему качалась и смотрела в море.
Я заметил, что Фи тоже нервничает, и, хотя явно не хочет в этом признаваться, рада меня видеть. Она внимательно посмотрела на меня, затянулась в последний раз травой, потом выбросила окурок и начала рассказывать.
– Это все из-за того парня. Его звали Пинг.
– Пинг?
– ...Он учитель Внутренней Йоги у нас в ашраме. Но неважно – мы там были два раза до того, и это уже третий визит за год, и каждый раз, сколько мы там были, у Каз с Пингом шло все дальше и дальше. Но неважно – мы взяли с собой Кактамеезовут, чтобы только познакомить ее с Пингом – и это не правда, что она не знала до этого про Каз и Пинга, и... и... я не могу.
Она замолчала и, поджав губы, уставилась в пространство.
– Что случилось?
– Ладно – короче говоря, мы были на уроке Внутренней Йоги, и Пинг помогал Лиз... я хочу сказать, Кактамеезовут... определить свой центр, и вдруг Лиз начинает стонать, это совершенно непозволительно для новичка. Я хочу сказать, она явно притворялась. Мы там были всего неделю. Но неважно – Кактамеезовут начинает стонать, как дешевая блядь, и эта парочка вскакивает, хватается за руки и убегает. Теперь – Каз умеет чувствовать Пинга, она знает точно, что происходит, и вот она ждет несколько минут потом идет в комнату для частных уроков. И... и... я не могу.
Повисла долгая пауза.
– И. Что? – спросил я наконец.
– Ну представь, как поразилась Каз, когда она просунула голову в дверь и увидела, что они... они... они входят в Тантрик.
– Чего?
– Они входят в... Тантрик.
– Что это такое?
– Ты не знаешь, что такое Тантрик?
– Нет.
– Тантрическая медитация?
– Нет.
– Всего существует шестнадцать основных медитативных состояний, и каждая из пяти крупных школ мысли делит их на три больших категории. Так Красная и Желтая Тибетские школы следуют традиционной классификации...
– Пожалуйста. Давай пропустим остальные пятнадцать. Просто объясни, что такое Тантрик.
– Это не одна из шестнадцати, глупый. Это целая школа. Одна из пяти.
– Отлично. Может ты наконец скажешь, что это такое.
– Это очень тяжело выразить словами, но если грубо, то это достижение нирваны через центр обостренной внутренней сексуальности.
– Чего?
– Если коротко, то медитация через секс.
– То есть, когда ты говоришь, что Лиз и и Пинг входили в Тантрик – это значит, что они просто трахались?
– Другого способа нет.
– Господи! Не может быть! Вы везете ее в этот свой ашрам, и через неделю она ебется с учителем йоги.
– Почему ты так груб? Все дело в том, что Каз и в лучшие времена была на грани срыва, а эта история ее просто подкосила.
– Что значит подкосила?
– Коллапс. Это – ох, это было ужасно. Она смотрит на Тантрик и вдруг начинает кричать и крушить все подряд. Потом срывает с себя одежду, бегает по всему лагерю и кричит всякие обидные слова о медитации. Пока один из духовных служащих не надел на нее смирительную рубашку.
– Смирительную рубашку?
– Сейчас она нормальная. Я хочу сказать, конечно, это ненормально. Она не разговаривает и все такое. Но это уже не опасно.
– Ужас какой. Откуда у них смирительные рубашки?
– Ох, такое часто случается. У йоги очень тяжелый режим, многие не выдерживают. С Каз ничего страшного не случилось, понимаешь. Ей просто нужно отдохнуть. Поэтому, когда нас выгнали из лагеря...
– Вас выгнали из лагеря?
– Ну конечно. Какая может быть медитация, если вокруг бегают сумасшедшие. Это же для общего блага. Но неважно – я решила привезти ее сюда, чтобы она отдохнула у моря и подальше от людей. Потом, когда она опять сможет говорить, я отвезу ее домой. Боюсь, что в таком состоянии – родители будут в шоке.
– Да. Это... это все ужасно.
– Я знаю.
– Она похожа на зомби.
– Ага, только вот через месяц начинаются занятия в университете.
– Черт.
– Тяжело на самом деле. Я хочу сказать, будет трудно опять привыкать к европейской культуре. Меня передергивает, что придется носить европейскую одежду – она так ограничивает, понимаешь – но для Каз... я просто не знаю.
– Что она собирается изучать?
– Французский и испанский – в Бристоле.
– И как у нее это получится, если она не разговаривает?
– Она поправится, нужно только время. Если бы ты пожил с прокаженными, ты бы понял, что это ерунда. Я хочу сказать, ты бы понял, что важно, а что нет. Она просто взяла на себя больше, чем иной индус.
– Бред какой-то.
– Ты не видишь, как мы уязвимы. Ты не понимаешь, какая это привилегия – быть западным человеком. В финансовом смысле, я хочу сказать. Духовно мы конечно ущербны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44