– Ты слишком циничен. Почему?
– Да я не циничен. Я просто подумал... знаешь... я подумал, что он не слишком хорошо с тобой обошелся.
Она рассмеялась и покачала головой.
– Ты забавный.
– Почему? – спросил я, улыбаясь во весь рот.
– Ну, ты ревнуешь – не только Джеймса из-за того, что он уехал, но и его девушку. При этом считается, что ты его друг. Я хочу сказать, что если ты так относишься к своим друзьям...
Вот этого я не ожидал.
– Что ты имеешь в виду?
– Насчет чего? – Она усмехнулась.
– Что значит “ревнуешь его девушку”?
Она отвернулась, делая вид, что разглядывает публику в пабе.
– Черт – я имею в виду себя, – сказала она. Потом бросила на меня один из своих взглядов. Один из тех, в ответ на которые приходится отводить глаза.
– Ты, кажется, не понимаешь наших отношений с Джеймсом, – сказала она. – Мы уже не дети. Это не тинэйджерское катание на багажнике велосипеда, ясно?
– Но вы ведь еще тинэйджеры.
– Да – но мы не катаемся на велосипеде. Мы занимаемся любовью.
Она сказала это для того, чтобы вывести меня из себя. Я не видел другой причины.
– Очень впечатляет.
– Дэйв, ты понимаешь, о чем я говорю? У нас серьезные отношения. Мы любим друг друга.
– Хорошо, хорошо. Я все понял. ОК. Смени тему, пожалуйста.
Повисла долгая тишина. Я по-прежнему избегал ее взгляда.
– Знаешь что? – сказала она.
– Что?
– Самое смешное...
– Что?
– Мы говорили об этом перед его отъездом.
– О чем об этом – обо мне?
– Нет. Об этом.
– Что ты имеешь в виду?
– Об измене.
– Ага.
– И мы решили...
– Что?
– Ну, как тебе объяснить... Мы все время были вместе – пять месяцев. Теперь он уехал на восемь месяцев, и мы решили – что нельзя зарекаться.
– От чего зарекаться?
– Знаешь, что бы ни случилось, все равно когда он вернется, все уже будет другим. Мы не сможем начать с той же точки.
– И что?
– То, что мы решили пустить все на самотек. Это ведь понятно, что раз он уехал так надолго, то шанс, что он сможет – ну – сдерживать себя, очень маленький, и чем больше мы будем чувствовать себя обязанными – ну – сохранять верность, чем труднее это будет получаться. Потому, что чем сильнее давление, тем легче сорваться.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Просто... мы решили, что должны чувствовать себя свободно. Если даже что-то и произойдет, это не будет концом света. Мы можем делать то, что хотим.
– И чего же ты хочешь?
Я пытался сдержать улыбку.
– Я не знаю. Просто мы с Джеймсом – знаешь – нам всегда было хорошо друг с другом. Мы отлично проводили время. Это всегда здорово. Ну – может не с первого раза – я хочу сказать, что сперва он не понимал, что он делает – но когда получилось – знаешь, это всегда... это всегда куча удовольствия. И пока он не уехал, мы всегда были вместе. Я фактически жила у него. Он всегда был рядом – и, я хочу сказать, что если честно... – Она закашлялась. Щеки ее слегка покраснели. – Слушай, можно я буду говорить откровенно? Если честно – к этому привыкаешь.
С ее легкой руки идея удобно расположилась за нашим столиком и теперь созревала, наливаясь соком.
– Прошло всего три месяца, а я уже... почти – как бы – в отчаянье.
Еще один спелый, сочный, лопающийся персик. Я был на седьмом небе от счастья.
– И? – спросил я.
– Что и?
Кажется, она не понимала, что я хотел сказать.
– Я имею в виду... зачем ты мне все это говоришь?
Я многозначительно на нее посмотрел.
– Ох, верно. Я понимаю. Да – я помню. Я просто подумала – что это очень забавно.
– Что? Что забавно?
– Ты. Ты забавный.
– Что? Почему?
– Просто забавно. Знаешь, это просто ирония судьбы.
– Почему?
– Просто мне смешно. Вот ты здесь, крутишься вокруг меня, распушив хвост, и если бы ты не был... тем, кто ты есть... я бы, наверно, позволила всему идти своим чередом, просто чтобы привести себя в порядок.
– Что? Кто же я есть?
– Ты друг Джеймса.
– И что? Что с того? Мы с тобой познакомились из-за Джеймса. Что из этого?
– Как это, что из этого?
– Он уехал, И еще сто лет не вернется.
– Господи! Ты наверно всегда во всем уверен, но я к таким вещам отношусь иначе. И вообще так нельзя.
– Почему?
– Ну – мы ведь друзья, правда?
– Правда.
– В этом все и дело. Понимаешь – если бы ты был просто посторонним, и мы бы только что познакомились, то можно было бы – ну, ты понимаешь – а потом спасибо, было очень приятно, прощай. Но мы друзья. Поэтому так нельзя.
– Почему нельзя?
– Нельзя и все.
Плохо. Я прикрыл руками обиженное покрасневшее лицо. Лиз не то усмехнулась, не то вздохнула и сочувственно царапнула меня по колену. Всего лишь сочувственно.
– Послушай – помнишь, о чем мы говорили по телефону?
– О чем?
– Все наши друзья кто заграницей, кто в университете. Мы с тобой сидим в одной и той же жопе. Слушай – я жутко рада, что ты приехал из Швейцарии. Знаешь, как хорошо, когда есть с кем поговорить кроме этих долбоёбов из колледжа. Мы можем ходить вместе на ланч. Я не хочу выбрасывать все это на помойку только для того, чтобы разок перепихнуться.
– Хорошо. Я понимаю.
Она похлопала меня по ляжке.
* * *
Для того, чтобы разок перепихнуться я бы с радостью выкинул на помойку все, что угодно – и вообще, кто сказал, что это должен быть всего разок?
Судя по всему, ее понимание слова “отчаяние” сильно отличалось от моего.
Почему обязательно в Индию?
После свидания в Кэмдене, мы стали видеться с Лиз на удивление часто. Странно, но она оказалась права: нам не нужно было трахаться.
Мы знали прекрасно, что у каждого на уме, и без лишних слов отодвинули секс в сторону. Она по-прежнему очень нравилась мне и знала это, но теперь мы понимали, что ничего не произойдет (по крайней мере вели себя так, как будто понимаем) и в результате действительно стали друзьями.
Впервые я дружил с девушкой. Она обладала веселым нравом, и мне совершенно искренне было с ней хорошо, несмотря на то, что я постоянно представлял ее голой и ничего не мог с этим поделать. Мне было с ней лучше, чем с кем угодно из своих прежних друзей. Мы смеялись над любой ерундой, а иногда под настроение заводили серьезные беседы. Мы договаривались до вещей достаточно... ну, интимных. Я стал рассказывать ей то, что никогда и никому не говорил раньше. Не помню сейчас, что конкретно это было, но знаю, что очень глубоко запрятанное.
Хотя мы были просто друзьями, и хотя я не делал больше никаких пассов, мы становились друг другу все ближе и ближе. Сидели, тесно прижавшись друг к другу. Гуляя, держались за руки. А в кино моя рука сама собой оказывалась на ее колене, а ее – на моем.
Я не специалист, конечно, но почти уверен, что какая-то чувственность была между нами. Я не делал ей никаких предложений, все шло само собой – помимо нашей воли. Чем чаще мы бывали вместе, касались друг друга, говорили о сокровенном и вытаскивали секреты из самых глубин наших душ, тем быстрее росла чувственность – сама по себе, а мы могли делать вид, будто ничего не замечаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44