Мне кажется, что он решил — а по какой причине, этого я никогда не узнаю — остановить свой выбор именно на мне. Вся эта болтовня насчет моего счастья была просто для отвода глаз. Но если ты что-то говоришь и сам в это веришь, пускай не до конца, оно и сбывается. Это как когда ставишь на лошадь. Дело не в везении, а в уверенности. Хотя должен сказать, что именно ее-то Рэю Джонсону никогда и не хватало — если, конечно, не говорить об особом умении правильно выбрать коняшку. А в случае с Джеком я, наверное, сам был таким коняшкой. Он поставил на меня. И я превратился в Счастливчика Джонсона.
«Ты откуда, Рэй?» — спросил он.
«Из Бермондси», — сказал я.
«С ума сойти», — сказал он.
И это, пожалуй, решило дело.
«Знаешь Валетта-стрит? — спросил я. — Скупку и продажу металлолома Фрэнка Джонсона?»
«А ты знаешь мясную лавку Доддса на Спринг-роуд? — отозвался он. — Наверняка твоя мамка там мясо покупает».
Я так и не сказал ему, что нет у меня никакой мамки. А если б сказал, то он небось перестал бы считать меня таким уж счастливчиком.
«Лучшего фарша во всем Бермондси не найти, — сказал он. — И коли уж говорить о фарше, так его из нас и там могли сделать».
Он сказал, что будет держаться ко мне поближе, потому что я везучий, но по сути все было наоборот. Это я прибился к Джеку. Важно было не то, что я маленький и в меня трудно попасть, а то, что он большой — как стена, как валун. В него тоже пули не попадали, тут нам обоим везло одинаково, если не считать одного раза. Но тому, кто ростом не вышел, надо, чтобы за него заступались — вот как мой старик, который вечно твердил, что у меня есть мозги и мне надо пустить их в дело. Я-то сам и не догадался бы, что они у меня есть, кабы не мой старик да не Джек, который сразу принялся делать мне рекламу. «Это Рэй, у него котелок варит». Хотя в пользу моих мозгов говорило только одно — то, что я скорешился с Джеком.
Я подумал: держись поближе к этому парню, и все будет в порядке. Держись к нему поближе, и вернешься с войны живым.
Он угостил меня сигареткой. И сказал: «Знаешь что, Рэй, по-моему, пирамиды от нас не убегут. — Потом вынул из бумажника мятую карточку с нацарапанным на ней адресом. — Один дружок дал. По знакомству».
«Может, я не...» — начал я.
«Пирамиды — это ведь могилы, верно, Рэй? — сказал он. — Пирамиды, они для мертвых. А девочкины копилки...»
Тут он вынул еще кое-что, теперь уже из нагрудного кармана, и подтолкнул ко мне через стол. «Сегодня особый день — позаботимся о наших маленьких братцах», — сказал он.
«А может, все-таки...» — сказал я.
«Да что это с тобой? — сказал он. — Только вчера от жены, что ли?»
Я ответил, что нет у меня никакой жены.
«Понятно, — сказал он. Потом выпустил большой клуб дыма и сказал так, как будто для него это мало что значило: — А у меня есть». Вынул из бумажника еще одну карточку и протянул мне.
Я глянул на нее и подумал: хочу оставить ее себе. Да, вот бы мне такую.
Я посмотрел на него, а он на меня, как будто не заметил в моем взгляде вопроса или не хотел на него отвечать.
«Другая жизнь — другие правила, верно?» — сказал он.
«Счастливчик», — сказал я и отдал ему фото.
«Да нет, Счастливчик-то у нас ты — забыл, что ли? — сказал он. — Ладно, давай допивай».
Потом он вывел меня наружу, где вовсю пекло солнце и некуда было деваться от шума и вони, а я так и не сказал ему — уж на это-то у меня хватило ума: «Но я ведь еще ни разу не... Ни одного разу». Если не считать того случая, когда меня разрядила Лили Фостер: это произошло в бомбоубежище во время воздушной тревоги, еще в ту пору, когда все тревоги были учебными. Я запустил руку ей в панталоны и стад шарить там, точно в мешке с рождественскими подарками, но она сказала: «Внутрь не пущу». И я кончил так быстро и внезапно, что испачкал ей юбку — уж не знаю, как она потом дома объяснялась. После этого о второй попытке и речи не могло быть.
Но пока мы шли, отругиваясь от зазывал и нищих, он сказал: «Знаешь чего, Рэйси: потом сходим, поглядим на пирамиды». Так что, может, он и сам догадался.
И теперь у меня есть фотография, которую сделали в тот же день ближе к вечеру: мы с Джеком сидим на верблюде, а позади нас белеют пирамиды. Наверное, на свете тысячи таких дурацких снимков — почти все, кто там побывал, сфотографировались на верблюде рядом с пирамидами, но этот снимок особенный, ведь на нем мы с Джеком. Это был, можно сказать, мой единственный в жизни жокейский опыт. Джек сказал: «А выйдет у нас?» Я ответил: «Ясное дело. Мне отец давал конем править, когда на телеге ездили». Он сказал: «Но это ведь не конь и не телега, это верблюд». Вы бы никогда не подумали, что он может испугаться какого-то верблюда. Я сказал: «Положись на меня», а он ответил: «Согласен. Куда же мне еще деваться?»
Так что вот они мы, сидим на верблюде, в латунной рамочке у Джека на серванте, около вазы с фруктами. Я хохочу как полоумный. Джек пытается улыбнуться. У верблюда, понятно, морда похоронная. А Эми так и не узнала и до сих пор не знает, чем мы занимались всего за несколько часов до того, как нас щелкнули. «Второй раз за день верхом, а, Рэйси?» И еще она не знает, что именно в тот день я впервые увидел ее фотографию.
Я сказал: «Все ж таки удивительно, а, Джек? Древний Египет. Будет что вспомнить».
«Тебе и так будет что вспомнить», — сказал он.
И тут он был прав — мы с ним много чего повидали. Это так же верно, как то, что я служил в страховой конторе, а Джек торговал мясом. Сейчас это кажется удивительным, как древняя история: неужели мы с Джеком и впрямь были там, в пустыне? Неужели мы и правда наступали из Египта в Ливию и отступали обратно в Египет, а после снова наступали в Ливию? Маленький человек в больших событиях. И где-то в той же пустыне наступал и отступал Ленни Тейт, хотя тогда мы его еще не знали. И Микки Деннис был убит под Белхамедом, а Билл Кеннеди под Матрухом, и Джек сказал: это несправедливо, что у фараонов по целой пирамиде, а добрая половина Билла даже в обычную могилу не попала. Потом мы двинулись на Триполи, и все без единой царапины. Если не считать одного раза. И тогда угодило не в меня, а в Джека. Ранило его в левое плечо, а у меня над головой просвистело. Но он всегда говорил, что, если б я не сдернул его вниз с песчаного бруствера, ему пришлось бы хуже. Схлопотал бы, как Билл Кеннеди, — аккурат в бабью радость.
Я видел у него этот след в больнице, после операции. Новый шрам на животе, старый — на плече.
Видишь это, сестричка? Подойди-ка поближе. Зацепило в Северной Африке. Кабы не мой приятель, вот этот самый Счастливчик, не лежать бы мне здесь.
«Твое первое слово, Рэй, — сказал он. — Только имей в виду: вон та справа, сисястая, вне конкурса».
Но это было нелегко, потому что я никогда еще не видал сразу пятерых девок, стоящих на деревянном балкончике в одном нижнем белье да ожерельях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65