Я гляжу на него. И думаю: он ведь в свое время от бомбы увернулся.
«Я не настаиваю, — говорит он, — я только предлагаю. А если вам показалось иначе, стало быть, я виноват. Это, конечно, риск, игра. Но это ведь не вам объяснять, правда, дядя Рэй? У вас лошади, у меня машины».
Но он смотрит на меня так, будто твердо уверен, что не промахнулся со ставкой. Глаза его блестят по-особенному. И тогда до меня наконец доходит: он знает. Не пойму откуда, но знает. По атмосфере, потому что сам этим занимался. Спал в моем фургоне. И не только спал.
Лошадок обхаживали.
Вот почему он думает, что я не смогу ему отказать.
«Еще по глоточку?» — говорит он и протягивает руку за моим стаканом, сама любезность, но я качаю головой, как будто не хочу перебивать другое течение. Которое тянет в его сторону.
«А как насчет цены?» — спрашиваю я таким тоном, словно мне это неинтересно, словно я всего лишь привожу очередное возражение, проверяю его. И думаю: вряд ли у него уже готов ответ, не мог же он всерьез рассчитывать, что я соглашусь.
Но он отвечает мгновенно, даже не убрав руки от моего стакана: «Две штуки. Плюс двадцать процентов годовых за пять лет. Двадцать процентов. На круг пять штук набежит минус задаток».
Все посчитал, стервец.
Он снова выпускает клуб дыма, потом раздавливает бычок, отведя от меня глаза, упершись взглядом в пепельницу, а я смотрю на дым, как он поднимается и рассеивается, потому что и я знаю, и он должен знать — тут и спрашивать ни у кого не надо, — что уж больно это дешево, даже для шестьдесят восьмого года, даже для старой свалки металлолома на задворках Спа-роуд. А если б я знал, что произойдет в ближайшие пять лет, если б я только знал, что принесут с собой эти годы, но Винси и тут все учел, я сказал бы: забудь это, Винси, забудь, и дело с концом. Не продаю я. А пока пользуйся даром.
Главное — не остаться в проигрыше.
Он говорит, глядя вверх: «Что ж, я только предложил. Поднял вопрос, а решать вам. Вы точно не хотите еще пивка?»
«Ага, — говорю я. Потом добавляю: — Хочу», — на случай, если он не так меня понял.
«В общем, подумайте, — говорит он. — Можете оказаться у истоков „Доддс моторе“. Отец-основатель. Берни! Еще пару!»
Я думаю: может, он и не догадался, но мне этого никогда не узнать.
Тут Берни выныривает из укрытия и снова наливает нам по пинте, и Винс платит за них, а я говорю, прежде чем пригубить: «Есть еще одна сторона вопроса». И сам сознаю, что эти слова увлекают меня по той дорожке, куда он норовит меня загнать.
«Какая?» — спрашивает он.
«Называется „мясная лавка“, — отвечаю я. Мне ясно, что этим я уже себя приговорил. — „Доддс и сын“ называется».
Он замирает, не донеся пиво до рта, с обиженным и растерянным лицом, будто верил, что я его понимаю, а я вот не понял. «Сделайте одолжение, — говорит он, -дайте передохнуть. А я-то надеялся, что вы на моей стороне». С таким видом, будто над ним, бедным сироткой, издеваются все кому не лень.
Потом он вдруг улыбается и поднимает стакан. «Ваше здоровье». Я тоже поднимаю и пью. Он говорит: «Вы все же подумайте». Я отпиваю еще, молча, а потом говорю: «Я хочу, чтоб у меня там фургон стоял. Где-то ведь надо его держать». Он смотрит на меня и говорит: «Ну ясное дело. Бесплатно. Я даже берусь за ним приглядывать, подремонтирую, если что. А надумаете продать — милости просим, я помогу». Он подносит стакан к губам, и мне мерещится, что он подмигивает.
«Я покамест не согласился», — говорю я.
«Конечно, Рэйси», — отвечает он.
Джек меня не простит, думаю я. Хоть так, хоть сяк, все равно не простит. Обидел человека один раз — значит, можешь обидеть и второй. Я представляю, как он сейчас у себя в лавке рубит и взвешивает и ничего не знает, а мы тут пивко потягиваем. У него всегда было правило: не поддавать во время ланча, ни глоточка, работа с ножами — дело опасное.
Потом Винс быстро допивает свою пинту и смотрит на часы. Руки у него грязные, не то что у Джека. На одной, пониже локтя, наколка синим и красным, в Адене сделал: кулак с молнией, а под ним маленький свиток с его инициалами: «В.И.П.».
«Доддс моторс», с ума сойти.
Он вытирает рот тыльной стороной ладони и говорит: «Надо рвать когти, сейчас клиент придет». И ухмыляется. Сует свою пачку сигарет в нагрудный карман и соскальзывает с табурета, потом слегка пихает меня в плечо. «Подумайте», — говорит он уже на ходу, как бы между прочим, точно мое решение его вовсе не волнует.
А я остаюсь сидеть, медленно допиваю пиво, достаю свои собственные сигареты и закуриваю, а часы над стойкой подбираются к без четверти три. Потом говорю «Пока, Берни» и отправляюсь к Билли Хиллу, вроде как ни о чем не думая, и ставлю фунт на стиплера в Седжфилде, а сам думаю: это не ради денег, а чтобы решить. Если придет среди первых, оставлю все как есть, если нет — продам. Хотя вообще-то игроку суеверным быть нельзя. И мой приходит четвертым из девяти. О'Грейди говорит, пять к одному. И я выхожу, думая: это ничего не решило, и иду к себе во двор, думая: либо он там будет, либо нет, и если будет, тогда.
Но его нет. На дворе ждут «ровер» и «элвис», блестя на солнце, словно их уже сдали в металлолом: в разных местах не хватает панелей, а у «элвиса» зад подперт двумя стопками кирпичей, и рядом стоят банки с маслом, валяются инструменты и грязные тряпки. Я думаю: ему нужна яма. Несладко весь день лежать на спине, уткнувшись носом в маслосборник. Фургон стоит около гаража: погода для середины февраля мягкая, а им сейчас регулярно пользуются. Регулярно и нерегулярно. Но в этот момент он свободен. Я думаю: давненько я не выезжал на прогулку, а все из-за того, чтобы этой девице было где ночевать, все других жалею.
Думаю: я готов продать Винсу двор. А Джеку фургона не продал.
Потом я просто стою посередине двора, моего собственного двора, рядом с гаражом, где раньше была конюшня для Дюка, а рядом, на фоне голубого неба с легкими облачками, торчат новые дома, и мосты пересекают железную дорогу, каждый мост — чья-нибудь собственность, и пахнет пылью и ржавчиной, и слышно, как невдалеке проносятся машины, а где-то на строительной площадке что-то бухает. Сначала Джонсон, потом Диксон, потом Доддс, думаю я. Или Причетт. Это вопрос территории. Когда ты говоришь: это мой участок, мое место под солнцем, тогда и начинаются сложности. ТоустерУинкентонХейдок.
Значит, двор будет его.
Но теперь мне кажется, что ничего он в то время не знал, да и теперь не знает. Ведь если б знал, наверняка намекнул бы, уж сегодня-то не удержался бы ни за что.
Я думаю, что он так нахально пер на меня только из-за своего характера и еще оттого, что в ту пору они с Мэнди баловались у меня в фургоне. Ни о чем не догадываясь. Но все же он заставил меня продать двор за бесценок и здорово потерять на этом — вот и еще одна причина, по которой я мог бы оставить его тысячу себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65