На самом деле они ее совершенно не знали.
— Мы с Кейлебом составили хорошую команду, — продолжала она, снова посмотрев на Пола. — Мы оба были работягами и оба любили маяк. Когда я видела корабль, я выходила на галерею и махала ему рукой. Этим тоже можно объяснить мое прозвище. Моряки спрашивали друг друга, кто та женщина на маяке, и узнавали, что это Мэри Пур, помогающая людям. И они ждали, что я выйду на галерею и помашу им рукой, когда они будут проплывать мимо.
Мэри перевела взгляд на гавань, закрыла глаза, чтобы не видеть лодки и катера, представляя на их месте высокую белую башню маяка.
— И еще я умела готовить. — Она открыла глаза и улыбнулась. — Я даже в некотором роде прославилась своими кексами и пудингами с хурмой. Мне кажется, ты пробовал их, верно?
— Гм, — Пол выронил ручку, нагнулся, чтобы поднять ее. — Я не помню, — ответил он, выпрямившись.
— Как жаль, что я не могу приготовить такой кекс прямо сейчас, — вздохнула Мэри. — Но нам не разрешают готовить. И выпивать тоже, и курить. Ты принес мне сегодня сигарету?
— Простите, нет. Я не курю. — Пол переменил позу, подвинул диктофон поближе к Мэри. — Расскажите мне о вашей работе в службе спасения.
Мэри почувствовала, что краснеет, и понадеялась, что Пол Маселли этого не заметил.
— Думаю, еще и поэтому меня прозвали Ангелом. Это куда более важная причина на самом деле. — Она выпрямилась, разогнула спину. — Я плавала лучше многих мужчин. Видишь ли, я была очень сильной, потому что каждый день поднималась по лестнице на самый верх маяка. — Мэри улыбнулась, вспоминая. — Мы с мужем знали многих спасателей со станции, и я не раз просила их взять меня с собой, когда они отправятся кому-нибудь на помощь. Разумеется, они только смеялись.
Но в 1927 году мне наконец повезло. Мы с Кейлебом отошли примерно на милю от маяка, потому что слышали, будто корабль сел на мель. Спасатели отправили туда большую лодку с командой, чтобы спасти людей. В тот день море расходилось не на шутку, и лодку выбросило на скалу. На берегу оставались лишь несколько спасателей. Они сели в другую лодку. И тут я воспользовалась случаем, прыгнула к ним в юбке, прямо в чем была. — Мэри покачала головой. — Им нужны были помощники, но удивились они здорово. Скажу тебе, к веслам я привыкла, и мы быстро подняли спасателей с разбившейся лодки на борт. После этого случая спасатели несколько раз посылали за мной, разумеется, неофициально, когда им требовалась лишняя пара рук.
Мэри откинула голову на спинку кресла. Разговоры утомляли ее.
— Если хотите, можем на сегодня закончить, — предложил Пол.
Она покачала головой.
— Я еще не договорила. — Ей оставалось рассказать еще одну историю, в которой было больше вымысла, чем правды. Мэри столько раз рассказывала ее именно так, что и сама уже не помнила, как все было на самом деле. — Понимаешь, моя храбрость, или мое безрассудство, называй как хочешь, стоила мне мужа. В июле 1964-го я стояла на галерее и увидела, как от берега плывет мужчина. Мне показалось, что он в беде. Я пробежала по песку и бросилась в воду ему на помощь. Когда я доплыла до него, он был без сознания. Но мужик оказался слишком тяжелым для меня и потянул меня на дно. Каким-то образом Кейлеб нас увидел и поспешил нам на выручку. Ему удалось вытащить нас обоих на берег, но для него это оказалось непосильной нагрузкой. Ему было шестьдесят четыре года. Сердце Кейлеба остановилось, и он рухнул на песок.
— Я не знал, простите. Какая трагедия так потерять мужа.
Мэри долго смотрела в пространство.
— Да, это была трагедия, — наконец сказала она, подняла руки и снова уронила их на колени. — Думаю, на сегодня это все.
— Конечно, конечно. — Пол выключил диктофон и встал. — Еще раз спасибо вам за помощь.
Мэри смотрела, как он спустился по ступенькам, прошел по тротуару к своей машине. Разговор утомил ее, заставил вспомнить то, что она не хотела вспоминать. Вспомнила Мэри и ту ночь, когда рассказывала о смерти мужа Анни.
К тому времени они с Анни были знакомы всего не сколько месяцев, но Мэри уже чувствовала себя с ней по-свойски. Ни с кем больше, ни с женщиной, ни с мужчиной, она не испытывала такого душевного комфорта. Мэри никогда не могла позволить себе такую роскошь, как близкая подруга, но, несмотря на разницу в возрасте, она знала, что может довериться Анни и сказать правду.
Это был холодный январский вечер, один из многих вечеров, которые Анни проводила в доме Мэри. Алек зарабатывал репутацию и деньги, но на Косе было так мало жителей, что большую часть времени он проводил на материке и лечил животных там. Вечерами Алек часто уезжал: то корова телилась, то лошадь мучилась коликами. У Анни оказалось слишком много свободного времени.
В тот вечер она привезла Клая с собой, как это часто бывало. Обычно мальчонка, спотыкаясь, ковылял вокруг дома смотрителя, болтал что-то, понятное только ему, всюду лез. В конце концов Анни укладывала его спать в маленькой комнате на втором этаже, обкладывая подушками, чтобы он не упал с кровати. Она пела ему колыбельную мягким, хрипловатым голосом, от которого у Мэри, сидевшей в кресле у огня, начинало щемить сердце. Она легко могла представить себе ту комнату, бывшую детскую Кейлеба, куда каждую секунду заглядывал луч маяка. Анни закрывала ставни и задергивала шторы, а свет все равно находил щелочку, и Клай попадал под его магическое действие. Он быстро засыпал, куда быстрее, чем дома.
Анни спускалась вниз, где ее уже ждали Мэри, яркий огонь в камине и бренди. Впервые за десятилетия Мэри чувствовала привязанность к другому человеческому существу.
Как правило, вечера были наполнены болтовней Анни, и обычно Мэри нравилось ее слушать, приятным был даже акцент, искажавший слова до неузнаваемости. Анни говорила об Алеке, которого обожала, или о Клае, или о своих витражах. Иногда она заговаривала о своих родителях, с которыми не виделась с того дня, как познакомилась с мужем. Она звонила им, но они не подходили к телефону и не перезванивали. Написанные ею письма возвращались нераспечатанными. Однажды Анни с сыном летала в Бостон, решив, что ее родители не упустят возможность познакомиться с внуком. Но ей не удалось пройти дальше порога. Горничная объявила Анни, что вход в отчий дом ей запрещен.
Анни волновалась за Алека, садившегося за руль в любую погоду, работавшего с норовистыми животными. Однажды корова во время схваток сломала ему руку. Несколько раз Анни ездила с ним, но чаще он просил ее остаться дома, потому что ей, и особенно Клаю, нечего было делать на пронизывающем ветру под открытым небом. Поэтому все чаще вечерами Анни оказывалась в гостиной старого дома смотрителя маяка.
В тот особенный январский вечер Мэри почувствовала, как бренди согрело ее, и именно ее голос, а не Анни, оживлял тишину в гостиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Мы с Кейлебом составили хорошую команду, — продолжала она, снова посмотрев на Пола. — Мы оба были работягами и оба любили маяк. Когда я видела корабль, я выходила на галерею и махала ему рукой. Этим тоже можно объяснить мое прозвище. Моряки спрашивали друг друга, кто та женщина на маяке, и узнавали, что это Мэри Пур, помогающая людям. И они ждали, что я выйду на галерею и помашу им рукой, когда они будут проплывать мимо.
Мэри перевела взгляд на гавань, закрыла глаза, чтобы не видеть лодки и катера, представляя на их месте высокую белую башню маяка.
— И еще я умела готовить. — Она открыла глаза и улыбнулась. — Я даже в некотором роде прославилась своими кексами и пудингами с хурмой. Мне кажется, ты пробовал их, верно?
— Гм, — Пол выронил ручку, нагнулся, чтобы поднять ее. — Я не помню, — ответил он, выпрямившись.
— Как жаль, что я не могу приготовить такой кекс прямо сейчас, — вздохнула Мэри. — Но нам не разрешают готовить. И выпивать тоже, и курить. Ты принес мне сегодня сигарету?
— Простите, нет. Я не курю. — Пол переменил позу, подвинул диктофон поближе к Мэри. — Расскажите мне о вашей работе в службе спасения.
Мэри почувствовала, что краснеет, и понадеялась, что Пол Маселли этого не заметил.
— Думаю, еще и поэтому меня прозвали Ангелом. Это куда более важная причина на самом деле. — Она выпрямилась, разогнула спину. — Я плавала лучше многих мужчин. Видишь ли, я была очень сильной, потому что каждый день поднималась по лестнице на самый верх маяка. — Мэри улыбнулась, вспоминая. — Мы с мужем знали многих спасателей со станции, и я не раз просила их взять меня с собой, когда они отправятся кому-нибудь на помощь. Разумеется, они только смеялись.
Но в 1927 году мне наконец повезло. Мы с Кейлебом отошли примерно на милю от маяка, потому что слышали, будто корабль сел на мель. Спасатели отправили туда большую лодку с командой, чтобы спасти людей. В тот день море расходилось не на шутку, и лодку выбросило на скалу. На берегу оставались лишь несколько спасателей. Они сели в другую лодку. И тут я воспользовалась случаем, прыгнула к ним в юбке, прямо в чем была. — Мэри покачала головой. — Им нужны были помощники, но удивились они здорово. Скажу тебе, к веслам я привыкла, и мы быстро подняли спасателей с разбившейся лодки на борт. После этого случая спасатели несколько раз посылали за мной, разумеется, неофициально, когда им требовалась лишняя пара рук.
Мэри откинула голову на спинку кресла. Разговоры утомляли ее.
— Если хотите, можем на сегодня закончить, — предложил Пол.
Она покачала головой.
— Я еще не договорила. — Ей оставалось рассказать еще одну историю, в которой было больше вымысла, чем правды. Мэри столько раз рассказывала ее именно так, что и сама уже не помнила, как все было на самом деле. — Понимаешь, моя храбрость, или мое безрассудство, называй как хочешь, стоила мне мужа. В июле 1964-го я стояла на галерее и увидела, как от берега плывет мужчина. Мне показалось, что он в беде. Я пробежала по песку и бросилась в воду ему на помощь. Когда я доплыла до него, он был без сознания. Но мужик оказался слишком тяжелым для меня и потянул меня на дно. Каким-то образом Кейлеб нас увидел и поспешил нам на выручку. Ему удалось вытащить нас обоих на берег, но для него это оказалось непосильной нагрузкой. Ему было шестьдесят четыре года. Сердце Кейлеба остановилось, и он рухнул на песок.
— Я не знал, простите. Какая трагедия так потерять мужа.
Мэри долго смотрела в пространство.
— Да, это была трагедия, — наконец сказала она, подняла руки и снова уронила их на колени. — Думаю, на сегодня это все.
— Конечно, конечно. — Пол выключил диктофон и встал. — Еще раз спасибо вам за помощь.
Мэри смотрела, как он спустился по ступенькам, прошел по тротуару к своей машине. Разговор утомил ее, заставил вспомнить то, что она не хотела вспоминать. Вспомнила Мэри и ту ночь, когда рассказывала о смерти мужа Анни.
К тому времени они с Анни были знакомы всего не сколько месяцев, но Мэри уже чувствовала себя с ней по-свойски. Ни с кем больше, ни с женщиной, ни с мужчиной, она не испытывала такого душевного комфорта. Мэри никогда не могла позволить себе такую роскошь, как близкая подруга, но, несмотря на разницу в возрасте, она знала, что может довериться Анни и сказать правду.
Это был холодный январский вечер, один из многих вечеров, которые Анни проводила в доме Мэри. Алек зарабатывал репутацию и деньги, но на Косе было так мало жителей, что большую часть времени он проводил на материке и лечил животных там. Вечерами Алек часто уезжал: то корова телилась, то лошадь мучилась коликами. У Анни оказалось слишком много свободного времени.
В тот вечер она привезла Клая с собой, как это часто бывало. Обычно мальчонка, спотыкаясь, ковылял вокруг дома смотрителя, болтал что-то, понятное только ему, всюду лез. В конце концов Анни укладывала его спать в маленькой комнате на втором этаже, обкладывая подушками, чтобы он не упал с кровати. Она пела ему колыбельную мягким, хрипловатым голосом, от которого у Мэри, сидевшей в кресле у огня, начинало щемить сердце. Она легко могла представить себе ту комнату, бывшую детскую Кейлеба, куда каждую секунду заглядывал луч маяка. Анни закрывала ставни и задергивала шторы, а свет все равно находил щелочку, и Клай попадал под его магическое действие. Он быстро засыпал, куда быстрее, чем дома.
Анни спускалась вниз, где ее уже ждали Мэри, яркий огонь в камине и бренди. Впервые за десятилетия Мэри чувствовала привязанность к другому человеческому существу.
Как правило, вечера были наполнены болтовней Анни, и обычно Мэри нравилось ее слушать, приятным был даже акцент, искажавший слова до неузнаваемости. Анни говорила об Алеке, которого обожала, или о Клае, или о своих витражах. Иногда она заговаривала о своих родителях, с которыми не виделась с того дня, как познакомилась с мужем. Она звонила им, но они не подходили к телефону и не перезванивали. Написанные ею письма возвращались нераспечатанными. Однажды Анни с сыном летала в Бостон, решив, что ее родители не упустят возможность познакомиться с внуком. Но ей не удалось пройти дальше порога. Горничная объявила Анни, что вход в отчий дом ей запрещен.
Анни волновалась за Алека, садившегося за руль в любую погоду, работавшего с норовистыми животными. Однажды корова во время схваток сломала ему руку. Несколько раз Анни ездила с ним, но чаще он просил ее остаться дома, потому что ей, и особенно Клаю, нечего было делать на пронизывающем ветру под открытым небом. Поэтому все чаще вечерами Анни оказывалась в гостиной старого дома смотрителя маяка.
В тот особенный январский вечер Мэри почувствовала, как бренди согрело ее, и именно ее голос, а не Анни, оживлял тишину в гостиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109