— Следовательно, по-твоему, все опирающиеся на тщательные исследования доводы, которые Тампль выдвигал против дальнейшего расширения отдела отелей, были сугубо предвзяты?
— Я в этом убеждена.
Эдуард, внутренне посмеиваясь, заметил, как ее притворное безразличие исчезает: лицо у нее порозовело, она говорила быстро, с воодушевлением.
— Я уверена, что Тампль не выносит Блока. В данный момент все весят одинаково, но если планы Блока расширить отдел отелей будут приняты, они отвлекут средства, которые Тампль предпочел бы употребить на строительство вилл в Сардинии. В этом случае Блок приобретает больше влияния и больше власти, а это Тампля никак не устраивает. К тому же, по-моему, его аргументы в корне неверны. Отдел отелей последние три года не прогрессировал — вы консолидировали прошлые приобретения, а теперь, несомненно, пришло время для нового расширения.
— Ах, так!
Эдуард сложил пальцы пирамидкой. Он сам пришел к такому же выводу. Взгляд его стал задумчивым.
— Интересно! — произнес он медленно. — Я знал, что ты за ними наблюдаешь. Для тебя это спектакль.
— В некоторых отношениях бесспорно. — Элен наклонилась над столом. — Но ведь выдвигаемые ими аргументы нельзя судить только под финансовым углом. Необходимо понимать людей, которые прибегают к ним, а также их взаимоотношения, воздействующие на то, что они предлагают. Если угодно, меня интересует, так сказать, политическая сторона.
— И что еще ты думала, пока наблюдала за ними так пристально и так ненавязчиво? В целом?
— В целом? — Элен помолчала. — Ну, в целом они произвели на меня большое впечатление. Они специалисты и искренне высказывают свое мнение обо всем… за одним исключением, как мне показалось.
— Каким же?
— Ювелирный отдел. Ведь у коллекции Выспянского есть еще противники? Я это почувствовала. Но они опасаются пойти наперекор тебе, а потому уступают. — Она поколебалась. — И ведь все они мужчины, Эдуард. Мне кажется, одна из трудностей сводится просто к этому. В отличие от тебя работа Флориана их не интересует. Они ее не понимают. А ювелирный отдел — единственный, продукция которого предназначается главным образом для женщин. По-моему, эти два фактора должны быть связаны между собой.
Элен помолчала.
— Я заметила, что они чувствуют себя абсолютно уверенными, когда речь идет об отелях, недвижимости или вине, но, когда она касается ювелирного отдела, им становится скучно.
— И они заблуждаются?
— Ты знаешь сам! — Она еще больше подалась вперед. — Флориан — художник. Его работы — лучшие в мире. Они уникальны, а это отвечает давней традиции компании. Имя де Шавиньи спаяно с этой традицией. Они неразделимы. Престиж имени опирается на основу существования компании. И то, что делает для нее Флориан, нельзя оценивать только через графы прибылей и убытков. Если бы они настояли на своем, если бы ювелирный отдел был продан, — а, по-моему, этого и хотят некоторые из них, — компания де Шавиньи превратилась бы в еще одну из множества безликих международных корпораций. Вот что им следовало бы понять.
Эдуард нахмурился. Он вспомнил Филиппа де Бельфора и доводы, которые тот приводил когда-то. Его рассердило, что они оставили свой след и влияние де Бельфора продолжало словно призрак тяготеть над компанией де Шавиньи и когда он ее покинул. В последний год Эдуард иногда замечал, что влияние это окрепло. Месяцы и месяцы он выслушивал аргументы де Бельфора из уст других людей, облеченные почти в те же слова. Это его тревожило, и теперь, когда Элен заняла прямо противоположную позицию, ему сразу стало легче на душе. Он посмотрел на Элен с невеселой улыбкой.
— Что-нибудь еще?
— Только одно. И касается тебя.
— А! Я мог бы предвидеть, что не останусь непогрешимым. Ну, и что же?
— Тебе следовало бы больше поручать другим. — Элен помолчала. — Я понимаю, почему ты этого избегал. Отчасти из-за того, что прежде посвящал делам все свое время с утра и до ночи. А отчасти потому, что среди людей, с которыми я познакомилась, нет ни одного бесспорного кандидата в твои заместители. Но тебе нужен кто-то, Эдуард. Кто-то, кому ты можешь доверять абсолютно. Тот, на кого ты мог бы переложить часть ответственности. И, пожалуй, кто-то, кто прикрывал бы тебя со спины.
— Ты так думаешь? — Эдуард бросил на нее быстрый взгляд.
Элен ответила не сразу.
— Да, я так думаю, — неохотно сказала она потом. — Любой человек в твоем положении должен считаться с такой возможностью. А ты даже больше, чем другие.
— Но почему? — Эдуард не отводил от нее пристального взгляда.
Элен вздохнула.
— Ах, Эдуард! Да потому, полагаю, что тебе завидуют. Вот почему.
Эдуард отвел глаза. Казалось, мысль, для нее столь очевидная, для него явилась совершенно новой, и ему стало не по себе.
Почти сразу же они поднялись из-за стола, и разговор перешел на семейные темы.
Элен продолжала посещать заседания правления и постепенно (совсем ошеломив сидящих вокруг стола мужчин) принялась излагать собственные мнения — спокойно и исчерпывающе. Теперь Эдуард, принося работу домой, обсуждал ее с Элен. Они вместе штудировали документы, и мало-помалу она получила гораздо более полное представление о компании де Шавиньи, о ее многочисленных предприятиях, о структуре различных отделов. Она знакомилась со все новыми и новыми старшими сотрудниками компании и внутренне улыбалась, подмечая, как те же самые люди, которые совсем недавно с такой любезностью ставили ее на место, теперь, по мере того как на заседаниях правления ее ненавязчивое влияние становилось все более очевидным, всячески старались заручиться ее поддержкой. Ловко и деликатно они пробовали втянуть ее в свои игры, в свою борьбу за власть — вначале, вероятно, считая, что Эдуард к ней прислушивается, но затем еще постепеннее приходя к выводу, что мнение ее если и брало верх, то лишь как наиболее разумное.
— У вас мужской склад ума, мадам, — великодушно признал мсье Блок на каком-то приеме.
Он явно считал, что делает ей комплимент, и Элен промолчала.
Но Эдуард, решила она, пренебрег ее советом обзавестись помощником — во всяком случае, он к этой теме не возвращался. Однако тут она ошиблась.
Как-то утром в начале 1970 года Элен оторвалась от «Файнэншнл тайме», которую всегда читала за завтраком, и протянула газету через стол Эдуарду.
Она сидела между Кэт в форме ученицы монастырской школы — Кэт, как всегда, опаздывала, была в скверном настроении и глотала завтрак, не жуя, — и Люсьеном, запертым на сиденье высокого стульчика, который он терпеть не мог. В этот момент он порывался съесть яйцо всмятку без посторонней помощи. Элен, любившая завтракать en famille, была исполнена безмятежности. Она помогла Люсьену справиться с яйцом, а потом повернулась к Кэт и уговорила ее доесть завтрак, а также (что оказалось значительно труднее) пригладить непокорные волосы, прежде чем отправиться в школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80