– Отличная мысль.
– Нет, не отличная. Джо вел себя отвратительно. Ужасно.
– Что он сделал?
– Я рассказала ему о встрече с Домиником, о том, как поняла, что ни в чем не виновата. А он обвинил меня в том, что я мелочная! Мелочная! Ты только представь! Сказал, что я сама навлекла на себя неприятности.
– Правда?
– Да. Сказал, что я хотела выйти за Доминика по одной причине: он был богат, хорошо одевался и прекрасно выглядел. Вот ублюдок!
– Но это же правда, Минти, – тихо произнесла Эмбер.
– Нет, неправда, – я была ошарашена. – Я хотела выйти за Доминика, потому что думала, он любит меня, выбрал меня среди всех. Мне это очень льстило. Я уже целую вечность ни с кем не встречалась.
– Но, Минти, Доминик плохо с тобой обращался. Все это видели. – Она опустила книгу. – И считали, что с его ужасным поведением ты миришься только потому, что он красавчик и у него хорошая работа.
– Не может быть, – во мне поднялась волна протеста. – Я мирилась с ним, потому что была слишком добра.
– Ну не настолько же, Минти, – поморщилась она, переворачивая страницу.
– Выходит, что настолько. По крайней мере, раньше так было. Но теперь я изменилась.
– Это заметно.
Я присела на краешек кровати и глубоко вздохнула:
– Знаешь, мне просто очень-очень не повезло, что я вообще познакомилась с Домиником.
– Нет такой вещи, как невезение, Минти. Есть правильный и неправильный выбор. Мне всегда казалось, что раз уж ты выбрала Доминика, у тебя имелись на то свои причины. Откровенно говоря, он был настоящим гадом.
– Неправда. Он мог быть милым. Иногда.
– Когда? – поинтересовалась она.
Пердита вытянула лапки, как две черные эластичные резинки, и блаженно перекатилась на спину.
– Он был очень щедр. Постоянно покупал мне что-нибудь. Сама знаешь. Дорогую одежду, ту сумку... и вообще, много всего.
– Минти, он их не тебе покупал. А себе. Чтобы рядом с ним ты выглядела «подобающе». Неужели ты не понимала? – спросила она, почесывая животик Пердиты. – Ты же не дура. Я в этом уверена.
– И мы прекрасно проводили выходные за городом.
– Но никогда не ездили туда, куда хотелось тебе. – Я вздохнула. – Гольф, рыбалка... Представляю, как тебе было весело.
– Он очень любил свою маму.
– И Джек Потрошитель тоже.
– Слушай, я не хочу говорить о Доминике. Все это уже в прошлом. Меня бесит, что Джо врет, дискриминирует меня...
– Ты хочешь сказать: клевещет, – поправила Эмбер. – Дискриминация – это совсем другое.
– Какая разница. Мы так чудесно проводили вечер, играли в настольный футбол. А он взял и все испортил. Из-за этой ссоры прекрасный вечер превратился в кошмар. Он говорил чудовищные вещи, – ярость вновь клокотала во мне. – Но я поставила его на место. Более того, – похвалилась я, – высказала все, что о нем думаю, не стесняясь в выражениях.
– О господи... Так позвони ему завтра и извинись.
– Что?
– Извинись перед ним утром и скажи, что была неправа. Похоже, ты на самом деле была неправа. К тому же и нагрубила.
– Но он тоже мне нагрубил! Он вел себя ужасно. Перевернул все с ног на голову. Выставил меня каким-то монстром.
– Позвони ему завтра.
– Это исключено.
– Ну, тогда послезавтра. Только обязательно извинись. Потому что, скажу честно, мне кажется, он был прав. Спокойной ночи, Минти.
И она выключила свет. Взяла и выключила свет! Оставила меня сидеть в темноте. Я была в бешенстве. И стала придумывать, какую бы гадость ей сказать. Но ничего равноценного в голову не приходило. Только когда я уже взялась за дверную ручку, меня осенило. Я измыслила нестерпимое оскорбление.
– Твоя кошка совсем разжирела, – выпалила я.
Т. С. Элиот был прав. Апрель и вправду самый жестокий месяц. Если у вас депрессия, как у меня сейчас, при одном виде всех этих нелепо жизнерадостных нарциссов, покачивающих вульгарными головками, как проститутки на бульваре, вас уже тошнит. Вам становится хуже от одного их вида. И от вида тюльпанов тоже. А также этих тошнотворных сахарно-белых соцветий вишни, которые скоро порозовеют.
Радости весны прошли мимо меня: слишком много навалилось забот. Во-первых, папа вел себя очень странно. Во-вторых, я поссорилась с Джо, который мне раньше вроде бы нравился, и даже очень, а теперь не нравился совсем. В-третьих, я не разговаривала с Эмбер, потому что она посмела нагло меня поучать и тогда я обругала ее кошку, поскольку а) хотела сказать что-нибудь обидное и б) это была сущая правда. Кошка действительно разжирела. Но Эмбер лопалась от злости. Я попала в самое больное место. Поэтому теперь она ужасно дулась. Не выходила из своей комнаты – то есть моей комнаты, но это уже совсем другая история, – и я понятия не имела, что там делается. Прошло уже несколько дней, и все без изменений. Может, она обдумывала сюжет нового романа – упаси боже! – или зависала в Интернете. Так или иначе, со мной она разговаривать не желала.
Вот такая неприятная ситуация. Ледяное молчание уже начало меня напрягать. Наконец сегодня утром лед тронулся.
– Прости, Минти, – произнесла Эмбер с нехарактерным для нее, но все еще холодным смирением, спустившись на первый этаж. – По-моему, мне нужно перед тобой извиниться.
«Ничего себе!» – проскрипел Педро. Я тоже удивилась.
– Все в порядке, – сказала я, протягивая попугаю кусочек яблока. – Откуда тебе было знать, что Джо такой отморозок.
– Я не о Джо говорю, – сказала она. – И он не отморозок. По крайней мере, мне так кажется. Нет, я имею в виду Пердиту. У нее действительно... м-м-м... лишний вес.
– Ты хочешь сказать, она наела брюхо.
– Без подробностей, Минти.
– Открой глаза, так оно и есть.
Пердита сидела на подоконнике, подставив маленькую блестящую черную мордочку солнцу с выражением непостижимого блаженства. Она спрыгнула и пошла на кухню, держа хвост под углом девяносто градусов и громко мяуча – требовала еды.
– Все жиреет и жиреет, – задумчиво проговорила я.
Кошку уже заносило под тяжестью собственного веса. Она резко плюхнулась на пол, будто любое движение давалось ей с большим усилием.
– Да, слишком много сардинок, – признала Эмбер. – Вот в чем проблема. Она их обожает, но придется посадить ее на диету.
– Может, это возрастное? – предположила я. – Ты же говорила, что она опережает в развитии кошек своего возраста.
– Странно, что она не везде толстая, – озадачилась Эмбер и взглянула на меня. – Вроде только низ живота. О господи...
– Что?
– А если у нее опухоль? – На лице Эмбер застыл ужас. Глаза наполнились слезами. – Что, если у нее рак, Минти?
– Не глупи. У нее же ничего не болит. Вообще-то, вид у Пердиты был очень довольный.
Она легла на пол, перекатилась на бок, и живот перекатился тоже. Забавно. Я заметила, что соски у нее набухли и стали похожи на два ряда розовых пуговиц. А на мордочке блуждало виноватое, вроде как неуверенное выражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115