В эту секунду он обнаруживает меня. Осекается, как громом пораженный, и неотрывно смотрит на меня. Тут же им завладевают две блондинки и увлекают на другую сторону бара. Вот уже пропал из поля зрения. Но я не теряю мужества. Искра проскочила, и я с абсолютной уверенностью знаю, что он вернется ко мне. Если он в Париже без жены или подруги, он попытается познакомиться со мной.
Так оно и есть. После полутора томительных часов, и ни секундой раньше, он появляется. Любая другая на моем месте сдалась бы и уехала домой. Но я знаю эту среду. Не зря два месяца подряд проводила каждую ночь в джаз-клубах. Знаю, что даже самые упорные почитатели разбегаются, и музыканты всегда остаются (разочарованные) одни. Обе блондинки исчезли ближе к трем (очевидно, им рано вставать). Ту, что украла платочек, тоже не видно. Я пришла к выводу: тот, кто после концерта ведет себя особенно назойливо, не имеет никакого отношения к музыкантам. Вот тихая, слегка меланхоличная женщина, незаметно сидящая одна в уголке, та опасна! На сто процентов она замужем за одним из музыкантов. Но я не вижу ни одной в зале, которая подходила бы под это описание.
Проспер Дэвис подходит ко мне в четыре часа утра. Клуб почти пуст, остался только самый узкий круг: музыканты, менеджер, несколько действительно близких друзей и парочка полуночников, давно беззастенчиво рассматривающих меня. Сцена погружена в темноту, атмосфера раскованная. Проспер заказывает себе стакан со льдом и бутылку минеральной. Потом поворачивается ко мне и улыбается. Он молчит. Вероятно, застенчив. Теперь должна действовать я. Теперь или никогда. Вперед, Офелия!
— Вы играли великолепно, — говорю я по-английски, пытаясь преодолеть дрожь в голосе (мужчина настолько красив, что слова застревают у меня в горле), — поздравляю!
— Спасибо. — В голосе не слышно удивления. Он явно ждал, что заговорю первая. — Рад, что тебе понравилось. Я тебя видел со сцены. Ты американка?
— Нет, канадка. Но живу в Париже.
Больше мне и говорить ничего не надо. Дело пошло. Проспер Дэвис откашливается.
— Ты кого-нибудь ждешь?
— Нет.
— Можно к тебе сесть? После концерта мне непременно надо с кем-нибудь поговорить. — Он опускается на табурет рядом со мной и вытягивает свои длинные ноги. — Постепенно подходит критический момент. Мы уже шесть недель в турне. И я начинаю скучать по Нью-Йорку! — Он протягивает мне пачку сигарет. — Ты куришь?
— Нет, спасибо!
Он улыбается и закуривает.
— И не привыкай. Очень вредно.
— Не волнуйся, мне не нравится.
Наблюдаю исподтишка, как он с наслаждением пускает к потолку голубой дым. Кожа у него бархатистая с золотым отливом, глаза цвета фундука, ресницы длинные и блестящие. Губы полные, широкие, красиво очерченные. Великолепная смесь. Волосы, глаза и рот — африканские. Прямой нос и высокий лоб — однозначно европейские. Но особенное впечатление производит на меня его голос — глухой, низкий, медлительный, немного хрипловатый. Самый эротический голос, который я когда-либо слышала. Голос мужчины, который все делает обстоятельно и неторопливо. Который не начинает того, чего не может довести до конца. Как он играет на контрабасе, я слышала. Если он так же хорошо любит… О боже, лучше не думать об этом, а то не смогу сдержаться.
— Ты как-то неудобно сидишь, — вдруг объявляет Проспер. — Эти высокие табуреты опасны. Пошли лучше за столик.
Я смущенно иду за ним, моя собственная воля словно парализована. Потом слушаю, как он рассказывает о турне. Рим, Мадрид, Лондон, Стокгольм, Осло, Вена, Берлин и вот Париж. Восемь стран за шесть недель. Почти каждый вечер — концерт. Но Франция — последний этап, потом, наконец, домой.
Время идет и идет, но я этого почти не замечаю. Усталость как рукой сняло. Смуглый красавец интересно рассказывает, не впадая в пошлость, на хорошем литературном английском, он явно получил хорошее воспитание. Я тайком рассматриваю его руки. Тонкие, чувствительные, с длинными пальцами. Нет ли изуродованных ногтей? (Тогда я бы сразу удрала.) Но все в порядке, ногти у него светлые, красивой формы, ухоженные. Ладони розовые, намного светлее его кожи. И язык светлее губ.
Он вдруг становится абсолютно своим, хотя я его почти не знаю. Слушая его эротический голос, я вся начинаю вибрировать. От него исходит такая сила, что я теряю голову. Тем не менее, часов в пять я встаю и прощаюсь.
— Ты уже уходишь? — в панике спрашивает Проспер. — Тебя ждет твой муж?
— Нет. Но у меня завтра много работы. К тому же ты наверняка устал.
— Когда я играю, я никогда не засыпаю раньше семи утра. — Он заглядывает мне глубоко в глаза. — Ты не можешь побыть еще полчасика? Мы бы вместе выпили по бокалу шампанского.
— Мне действительно надо идти.
Проспер тоже встает и долго молча смотрит на меня с высоты своего огромного роста.
— Я тебя еще увижу? — спрашивает он, наконец.
— Конечно. Завтра вечером.
— Я даже не знаю, как тебя зовут.
Я называю свое имя и прощаюсь.
— Во сколько ты придешь завтра, Офелия? Так же поздно, как сегодня?
— Нет, раньше. В десять я уже буду.
— Хорошо. — Он провожает меня через мраморный холл и вращающуюся дверь к стоянке такси. — Буду ждать тебя!
Помогает мне сесть в машину, поднимает руку на прощание и смотрит вслед, пока машина не сворачивает за угол.
Весь следующий день у меня перед глазами стоит картина: огромный темнокожий мужчина в элегантном светлом костюме, один у входа в отель. Притягательный образ. Он придает мне силы, пока я пишу четырнадцать новых страниц, он не оставляет меня, когда я ем, принимаю душ и переодеваюсь к вечеру.
Весь день во мне бушует радость.
Проспер Дэвис будет моим первым черным любовником, в этом нет никакого сомнения. Судьба привела его ко мне, чтобы исправить то, что четверо других чернокожих совершили со мной в метро. Или я все это придумала себе? Может, я только потому хочу черного мужчину, чтобы не дрожать каждый раз от страха, увидев на улице темное лицо? Сама не знаю. Но одно мне ясно: я свихнусь, если вскоре не пересплю с кем-нибудь.
Правда, у него на пальце обручальное кольцо, но это меня не останавливает. Замуж я за него не собираюсь. Да, родные мои, теперь, в сорок один год, я могу, наконец, то, на что мужчины способны по природе: влюбиться телом, не расплачиваясь за это душой. То есть я надеюсь, что способна на это, ибо именно это я собираюсь сделать.
Ровно в десять я в отеле «Меридьен». Концерт изумительный. Проспер Дэвис играет только для меня, а потом мы опять сидим вместе до пяти. На этот раз так близко друг от друга, что касаемся ногами. Время от времени он берет мою руку. Говорим меньше, подолгу смотрим друг другу в глаза.
Я опять еду одна домой, когда на улице уже рассвело. Опять он машет мне рукой на прощание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80