Она улыбается с них, под покровами и без оных, сильная, горделивая, рыжеволосая и полногрудая. (Худой она не была, тогда это было немодно.) До самой глубокой старости она оставалась красавицей.
В сорок пять она впервые вышла замуж, за крупного лесоторговца, и год спустя на свет появилась моя бабушка. В шестьдесят она основала первый театр в Канаде и снова начала играть. В восемьдесят она написала историю своей жизни, захватывающий документ своего времени, который я опубликую в своем издательстве.
Мое издательство! С каким нетерпением я жду его открытия!
Охотнее всего я бы тут же полетела домой и с головой ушла в работу. К тому же на прошлой неделе пришло письмо от Тристрама. Он все уладил, как я хотела. Дом в Отремоне снят (это самый красивый район Монреаля, с огромными старыми аллеями). Контракт на мой офис на улице Сен-Дени также подписан. Отлично!
Сорок два года!
И с каждый днем я все сильнее и сильнее!
Только свой день рождения я представляла себе иначе: в «Тур д’Аржан», вместе с французским любовником. Так я мечтала дома в Канаде. Но продемонстрировать нескольким миллионам телезрителей свою вновь обретенную молодость и красоту, поставить то и другое на службу благому делу — в этом тоже что-то есть!
Гашу свет, блаженно вытягиваюсь — и вижу искрящиеся глаза Уинстона. Они смотрят на меня из-под густых, прямых бровей, весело, многообещающе и с любопытством. Ага, он думает обо мне. И с чувством, что все будет так, как должно быть, я спокойно засыпаю и предоставляю остальное судьбе.
Я неплохо могла бы провести свои последние недели в Париже. Изысканно. Потому что вдруг разом проклюнулись французы. Месье Вернес звонил два раза и даже пригласил меня на обед в маленькое кафе на бульваре Монпарнас. Он рассказал мне о процессе (самого младшего из грабителей отпустили на свободу, трое других получили по два года) и все время влюблено смотрел мне в глаза.
А я?
Я безумно скучала. Не лучше обстояло дело и с Жаном-Франсуа, красивым владельцем моего спортклуба, вдруг проявившим ко мне большой интерес, следовавшим за мною всюду по пятам и пригласившим меня к себе домой. Там он собственноручно приготовил для меня вегетарианскую пищу и продемонстрировал спортивные трофеи и кубки.
Квартира была красивая, еда вкусная, вино густое и благородное, но что произошло, когда он подсел ко мне на кожаную софу и начал целовать? Ничего! Ни искорки не пробежало. Я почувствовала себя страшно усталой, начала зевать и еще до полуночи ушла домой. Мне было скучно. С французом! Но ведь французы — мое задание, мой долг и обязательная программа. Ради них я в Париже. Я отказываюсь понимать этот мир!
Но я не хочу их.
Я хочу Уинстона Хоторна-Рида!
Вот так, мои милые! Человек ленив по своей природе. Всегда идет по пути наименьшего сопротивления — только не в любви. Очень жаль! В любви он хочет сложностей. То, что само идет в руки, его не интересует. В любви он радостно кидает себе палки под ноги, спотыкается об них, разбивает себе в кровь нос и проклинает судьбу-злодейку, которая не имеет ко всему этому никакого отношения.
Сам во всем виноват. Но понимать это не желает!
Уинстон Хоторн-Рид не звонит.
Однако через пять дней после своего возвращения из Лондона я обнаруживаю его фото в «Файнэншл Таймс». В статье под фотографией сказано, что его партия имеет хорошие шансы на победу, и, скорее всего, он станет новым министром финансов.
Я долго рассматриваю фото. Оно удачное и не дает мне покоя. На следующее утро, спустя ровно неделю после моего телевыступления в театре «Гринвуд», я звоню ему. Собираю все свое мужество, мне это нелегко дается, но я приняла решение.
В Париже душное, туманное утро, воздух абсолютно неподвижен, дышать тяжело, и город словно вымер. Утро у меня не заладилось. Молоко для кофе оказалось кислым, сломалась моя расческа, новый шампунь, рекомендованный Жанной, имеет чудовищный запах, и волосы после него не лежат, я нигде не могу отыскать свои тапки, а прозрачный, с кружевными вставками, лимонный пеньюар, купленный в «Харродз» после обеда с Имоджен, мне совсем разонравился. Разве может день начинаться хуже?
Но, как я уже говорила, я много читала и могу всегда привести исторические параллели. Знаменитый римский полководец Цезарь тоже не верил в дурные предзнаменования. Несмотря на самые ужасные предсказания, он никогда не переносил битву.
Поэтому я не позволяю сбить себя с толку.
Хотя утром все валилось из рук, я, тем не менее, позвоню. Именно сейчас!
Дрожащей рукой набираю лондонский номер. Два раза занято, на третий пробиваюсь. Зато подходит сам Уинстон.
— Алло! — отзывается он ледяным голосом.
— Алло, это говорит Офелия из Парижа. Вы меня помните?
— Разумеется! — Тон нисколько не смягчается.
— Вы один! — спрашиваю я на всякий случай. Кто знает, вдруг он окружен любопытными секретаршами, которые ловят каждое его слово. — Вы можете говорить?
— Да-да! Я один. Как ваши дела? — Опять нисколечко не дружелюбней, наоборот. У меня такое ощущение, что я ему безмерно в тягость. Для следующей фразы собираю всю свою волю в кулак.
— Я просто хотела спросить, — говорю я нерешительно, — когда вы снова приедете в Париж.
— У меня еще нет планов, — холодно и равнодушно отвечает он.
— Жаль, — тем не менее, отзываюсь я, — я бы с удовольствием повидала вас до своего отлета в Канаду.
Он не отвечает. Собственно говоря, здесь я должна была бы повесить трубку. Дело ясное. Мужчина мною не интересуется. Звонок был ошибкой. Но я прижимаю трубку к уху и жду.
— Я недавно любовался вами по телевизору, — наконец вновь раздается его голос. — Вы благополучно вернулись в Париж?
— Да, спасибо. Как идет предвыборная борьба?
— Очень хорошо. Жаловаться не на что.
У меня к горлу подступает комок.
— У вас лучшие шансы, пишут газеты.
— Это верно! — Даже сейчас его голос не теплеет. — И у нас довольно много работы, как вы можете себе представить!
— Не буду вас дольше задерживать, — тут же спохватываюсь я, — извините за беспокойство.
— Ничего страшного.
— До свидания, Уинстон. Успеха вам.
— Спасибо! До свидания!
Я медленно вешаю трубку. Опозорилась. Ну да ладно. Зато теперь знаю свое место. На периферии, и любая мысль об Уинстоне Хоторне-Риде будет напрасной тратой времени. Выброшу его из головы и займусь французами. Тут же звоню Вернесу и договариваюсь с ним пойти поужинать. Потом пытаюсь поймать Жана-Франсуа, но его нет ни дома, ни в клубе. Ничего, как-нибудь отыщу его. Послезавтра иду в бассейн, разожгу его и выполню свой долг.
Но до этого дело не доходит.
Как я уже упоминала (в связи с искусством знакомиться в кафе с нужным мужчиной), существует закон природы, который я называю «феномен замедленного возгорания».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
В сорок пять она впервые вышла замуж, за крупного лесоторговца, и год спустя на свет появилась моя бабушка. В шестьдесят она основала первый театр в Канаде и снова начала играть. В восемьдесят она написала историю своей жизни, захватывающий документ своего времени, который я опубликую в своем издательстве.
Мое издательство! С каким нетерпением я жду его открытия!
Охотнее всего я бы тут же полетела домой и с головой ушла в работу. К тому же на прошлой неделе пришло письмо от Тристрама. Он все уладил, как я хотела. Дом в Отремоне снят (это самый красивый район Монреаля, с огромными старыми аллеями). Контракт на мой офис на улице Сен-Дени также подписан. Отлично!
Сорок два года!
И с каждый днем я все сильнее и сильнее!
Только свой день рождения я представляла себе иначе: в «Тур д’Аржан», вместе с французским любовником. Так я мечтала дома в Канаде. Но продемонстрировать нескольким миллионам телезрителей свою вновь обретенную молодость и красоту, поставить то и другое на службу благому делу — в этом тоже что-то есть!
Гашу свет, блаженно вытягиваюсь — и вижу искрящиеся глаза Уинстона. Они смотрят на меня из-под густых, прямых бровей, весело, многообещающе и с любопытством. Ага, он думает обо мне. И с чувством, что все будет так, как должно быть, я спокойно засыпаю и предоставляю остальное судьбе.
Я неплохо могла бы провести свои последние недели в Париже. Изысканно. Потому что вдруг разом проклюнулись французы. Месье Вернес звонил два раза и даже пригласил меня на обед в маленькое кафе на бульваре Монпарнас. Он рассказал мне о процессе (самого младшего из грабителей отпустили на свободу, трое других получили по два года) и все время влюблено смотрел мне в глаза.
А я?
Я безумно скучала. Не лучше обстояло дело и с Жаном-Франсуа, красивым владельцем моего спортклуба, вдруг проявившим ко мне большой интерес, следовавшим за мною всюду по пятам и пригласившим меня к себе домой. Там он собственноручно приготовил для меня вегетарианскую пищу и продемонстрировал спортивные трофеи и кубки.
Квартира была красивая, еда вкусная, вино густое и благородное, но что произошло, когда он подсел ко мне на кожаную софу и начал целовать? Ничего! Ни искорки не пробежало. Я почувствовала себя страшно усталой, начала зевать и еще до полуночи ушла домой. Мне было скучно. С французом! Но ведь французы — мое задание, мой долг и обязательная программа. Ради них я в Париже. Я отказываюсь понимать этот мир!
Но я не хочу их.
Я хочу Уинстона Хоторна-Рида!
Вот так, мои милые! Человек ленив по своей природе. Всегда идет по пути наименьшего сопротивления — только не в любви. Очень жаль! В любви он хочет сложностей. То, что само идет в руки, его не интересует. В любви он радостно кидает себе палки под ноги, спотыкается об них, разбивает себе в кровь нос и проклинает судьбу-злодейку, которая не имеет ко всему этому никакого отношения.
Сам во всем виноват. Но понимать это не желает!
Уинстон Хоторн-Рид не звонит.
Однако через пять дней после своего возвращения из Лондона я обнаруживаю его фото в «Файнэншл Таймс». В статье под фотографией сказано, что его партия имеет хорошие шансы на победу, и, скорее всего, он станет новым министром финансов.
Я долго рассматриваю фото. Оно удачное и не дает мне покоя. На следующее утро, спустя ровно неделю после моего телевыступления в театре «Гринвуд», я звоню ему. Собираю все свое мужество, мне это нелегко дается, но я приняла решение.
В Париже душное, туманное утро, воздух абсолютно неподвижен, дышать тяжело, и город словно вымер. Утро у меня не заладилось. Молоко для кофе оказалось кислым, сломалась моя расческа, новый шампунь, рекомендованный Жанной, имеет чудовищный запах, и волосы после него не лежат, я нигде не могу отыскать свои тапки, а прозрачный, с кружевными вставками, лимонный пеньюар, купленный в «Харродз» после обеда с Имоджен, мне совсем разонравился. Разве может день начинаться хуже?
Но, как я уже говорила, я много читала и могу всегда привести исторические параллели. Знаменитый римский полководец Цезарь тоже не верил в дурные предзнаменования. Несмотря на самые ужасные предсказания, он никогда не переносил битву.
Поэтому я не позволяю сбить себя с толку.
Хотя утром все валилось из рук, я, тем не менее, позвоню. Именно сейчас!
Дрожащей рукой набираю лондонский номер. Два раза занято, на третий пробиваюсь. Зато подходит сам Уинстон.
— Алло! — отзывается он ледяным голосом.
— Алло, это говорит Офелия из Парижа. Вы меня помните?
— Разумеется! — Тон нисколько не смягчается.
— Вы один! — спрашиваю я на всякий случай. Кто знает, вдруг он окружен любопытными секретаршами, которые ловят каждое его слово. — Вы можете говорить?
— Да-да! Я один. Как ваши дела? — Опять нисколечко не дружелюбней, наоборот. У меня такое ощущение, что я ему безмерно в тягость. Для следующей фразы собираю всю свою волю в кулак.
— Я просто хотела спросить, — говорю я нерешительно, — когда вы снова приедете в Париж.
— У меня еще нет планов, — холодно и равнодушно отвечает он.
— Жаль, — тем не менее, отзываюсь я, — я бы с удовольствием повидала вас до своего отлета в Канаду.
Он не отвечает. Собственно говоря, здесь я должна была бы повесить трубку. Дело ясное. Мужчина мною не интересуется. Звонок был ошибкой. Но я прижимаю трубку к уху и жду.
— Я недавно любовался вами по телевизору, — наконец вновь раздается его голос. — Вы благополучно вернулись в Париж?
— Да, спасибо. Как идет предвыборная борьба?
— Очень хорошо. Жаловаться не на что.
У меня к горлу подступает комок.
— У вас лучшие шансы, пишут газеты.
— Это верно! — Даже сейчас его голос не теплеет. — И у нас довольно много работы, как вы можете себе представить!
— Не буду вас дольше задерживать, — тут же спохватываюсь я, — извините за беспокойство.
— Ничего страшного.
— До свидания, Уинстон. Успеха вам.
— Спасибо! До свидания!
Я медленно вешаю трубку. Опозорилась. Ну да ладно. Зато теперь знаю свое место. На периферии, и любая мысль об Уинстоне Хоторне-Риде будет напрасной тратой времени. Выброшу его из головы и займусь французами. Тут же звоню Вернесу и договариваюсь с ним пойти поужинать. Потом пытаюсь поймать Жана-Франсуа, но его нет ни дома, ни в клубе. Ничего, как-нибудь отыщу его. Послезавтра иду в бассейн, разожгу его и выполню свой долг.
Но до этого дело не доходит.
Как я уже упоминала (в связи с искусством знакомиться в кафе с нужным мужчиной), существует закон природы, который я называю «феномен замедленного возгорания».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80