Элегантные мягкие кресла, ковры, приятное освещение, хорошие кондиционеры, так что не рискуешь задохнуться от дыма. К сожалению, сегодня клуб набит до отказа, нет ни одного свободного столика. У бара толпятся люди, но я не вижу знакомых лиц. От большого количества прожекторов жарко. Я с трудом продираюсь сквозь толпу к официанту.
– Вы не могли бы меня куда-нибудь подсадить? – спрашиваю я и гляжу как можно более беспомощно (это во Франции всегда действует). – Может, сзади есть еще свободное местечко?
– Ну, конечно, мадам! Подождите здесь. – Ой выходит в холл, приносит стул, держа его высоко над головой, ловко ввинчивается между людей, делает мне знак, чтобы я следовала за ним, и ставит стул прямо перед сценой. Лучшего места не придумаешь.
Благослови господь французов!
Я осторожно сажусь, чтобы не помять платье (как-никак я его целый час гладила перед тем, как надеть), бросаю первый взгляд наверх, на музыкантов. Меня ударяет, словно молнией. Что это за красавчик на сцене? Бог ты мой. Да я красивее мужчины не видывала. Смуглый, почти двухметрового роста. Видный мужчина с европейскими чертами лица, светло-коричневой кожей («кофе с молоком», как говорят французы) и мелко вьющимися, короткими волосами.
Ничего не понимаю. Еще никогда чернокожий мужчина не производил на меня впечатления. Я всегда находила притягательными только белых. Среди моих сорока трех любовников были, правда, разные национальности, но цвет кожи у всех был белый. Меня никогда не тянуло в постель с цветным мужчиной. А теперь я как завороженная смотрю на смуглого красавца на сцене и не в силах отвести глаза. Он играет на контрабасе. И как играет! Выкладывается на все сто. И все другие тоже. Музыканты играют так, что дух захватывает. Воздух буквально наэлектризован, такой атмосферы я здесь никогда не заставала.
Незнакомые люди машут друг другу, смеются, раскачиваются в такт, болтают ногами, кричат и аплодируют после каждого сольного номера. Я очарована первым же выступлением, закрываю глаза и улыбаюсь, улыбаюсь, пока у меня не ломит скулы. Следующий номер быстрый и фривольный. Гиллеспи отставляет свой инструмент и поет первую строфу: «О сокровище! Разве я не ласков к тебе?» Потом он начинает пританцовывать маленькими забавными шажочками. Публика неистовствует, вскакивает, аплодисменты грозят взорвать мои барабанные перепонки. Следующую мелодию он сочинил сам: «Ночь в Тунисе». Красивее не бывает. Я откидываюсь назад и смакую каждый звук. Мой взгляд задерживается на контрабасисте. Какие руки, глаза, губы, движения во время игры. Мужчина магически притягивает к себе. Сейчас он играет соло. Зрители замирают. Потом зал взрывается аплодисментами. Он кланяется, улыбается, и я чувствую жгучее желание вспрыгнуть на сцену и вытереть ему пот со лба.
Это именно мой тип. Большое сильное тело и мягкая душа. Спать с таким было бы наслаждением. Уж он всю ночь продержится. На меня вдруг накатывает обжигающая волна. Я должна с ним познакомиться. Но как?
В два часа ночи концерт закончен. Публика буйствует и отказывается расходиться. Люди устремляются вперед, выкрикивают комплименты, просят автограф и целуют музыкантов, спускающихся со сцены. Я остаюсь где была, но становлюсь на цыпочки, чтобы лучше все разглядеть. Вот какая-то брюнетка бросается контрабасисту на шею и целует его в губы. При этом ловко вытаскивает белый платочек у него из кармана. «Ничего себе! Украла платок, и никто не заметил этого, кроме меня». Уже подошла следующая. Блондинка в красном тюрбане. Четыре раза целует его в обе щеки и никак не может оторваться.
Я с отвращением отворачиваюсь. Что мне делать? Поехать домой? Снова прийти завтра, – в надежде, что будет меньше людей? Нет! Отпадает! Музыканты пробудут в Париже всего одну неделю, и я не могу терять времени.
И пока все пробиваются вперед, я просачиваюсь назад, к бару. Сажусь там на свободную табуретку, заказываю бокал апельсинового сока и вздыхаю. Мне предстоит долгая, долгая ночь.
Как я уже говорила, я не люблю заговаривать с мужчинами. Но я знаю тысячу уловок, чтобы заговорили со мной! Одинокая женщина у стойки бара – это идеально! Но тут нужно бесконечное терпение, потому что желаемое приходит только перед самым закрытием. Только когда подумаешь: «Ну все, вечер потерян, зря тут просидела», только тогда происходит оно, и ни секундой раньше, похоже, что это закон природы.
Ожидание дается нелегко! Поначалу со мной все время заговаривают мужчины, абсолютно не симпатичные мне. Тут надо проявить стойкость. Когда я была моложе, мне это не удавалось, и я частенько ретировалась из кафе. Стояла потом одна на улице и злилась. Сегодня я ни из-за кого не убегу. Сегодня, в свой сорок один год, я пронзаю мужчину ледяным взглядом, с сожалением трясу головой и вежливо говорю: «Очень жаль, но я кое-кого жду».
Как я сказала, нужно уметь ждать, и тут очень помогает, если ты сумела расположить к себе бармена. Лучше всего сразу расплатиться, дать щедрые чаевые и завести разговор, поинтересовавшись, как идут дела. У тебя уже появляется собеседник, ты здесь как бы своя, и ожидание становится не таким тягостным.
Если этого не сделать, тебя замучат мысли. «Почему никто не подходит? – нервно спрашиваешь себя. – Может, я слишком высокая? Слишком маленькая? Тощая? Уродливая? Во мне недостаточно шарма? Чересчур высокомерный вид?» И так далее до бесконечности. При этом мучаешь себя напрасно, потому что, как ни странно это звучит, у менее красивых больше шансов.
– Вот сидят у меня две женщины, – объяснял мне как-то в Канаде один официант, – одна – писаная красавица, другая – славненькая, и как вы думаете, какая найдет раньше мужчину? Всегда менее эффектная! Уж это как пить дать.
Да, мои милые, мужчины шарахаются от избытка блеска. Если женщина чересчур сверкает, они сразу думают: для этой я недостаточно хорош. Мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Женщина убеждена, что невозможно быть чересчур красивой! Что ты слишком красива, чтобы с тобой заговорили, – такое не придет в голову ни одной женщине! Но Овидий еще две тысячи лет назад призывал римлянок к осторожности. «Не выставляйте напоказ драгоценности и дорогие платья, – писал он в своей знаменитой «Науке любви», – это лишь отпугнет мужчин, которых вы желаете привлечь». (Вот у кого был кругозор!)
С этой точки зрения я одета совершенно неправильно, то есть слишком вычурно для заурядного мужчины. Однако именно то, что надо для художника. Музыкант, который в лучах славы сходит со сцены, почти задушенный поклонниками, у ног которого весь Париж, – для него действуют иные правила.
Он в приподнятом настроении. Посредственность сейчас не удовлетворит его. Закидываю ногу на ногу и оглядываюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Вы не могли бы меня куда-нибудь подсадить? – спрашиваю я и гляжу как можно более беспомощно (это во Франции всегда действует). – Может, сзади есть еще свободное местечко?
– Ну, конечно, мадам! Подождите здесь. – Ой выходит в холл, приносит стул, держа его высоко над головой, ловко ввинчивается между людей, делает мне знак, чтобы я следовала за ним, и ставит стул прямо перед сценой. Лучшего места не придумаешь.
Благослови господь французов!
Я осторожно сажусь, чтобы не помять платье (как-никак я его целый час гладила перед тем, как надеть), бросаю первый взгляд наверх, на музыкантов. Меня ударяет, словно молнией. Что это за красавчик на сцене? Бог ты мой. Да я красивее мужчины не видывала. Смуглый, почти двухметрового роста. Видный мужчина с европейскими чертами лица, светло-коричневой кожей («кофе с молоком», как говорят французы) и мелко вьющимися, короткими волосами.
Ничего не понимаю. Еще никогда чернокожий мужчина не производил на меня впечатления. Я всегда находила притягательными только белых. Среди моих сорока трех любовников были, правда, разные национальности, но цвет кожи у всех был белый. Меня никогда не тянуло в постель с цветным мужчиной. А теперь я как завороженная смотрю на смуглого красавца на сцене и не в силах отвести глаза. Он играет на контрабасе. И как играет! Выкладывается на все сто. И все другие тоже. Музыканты играют так, что дух захватывает. Воздух буквально наэлектризован, такой атмосферы я здесь никогда не заставала.
Незнакомые люди машут друг другу, смеются, раскачиваются в такт, болтают ногами, кричат и аплодируют после каждого сольного номера. Я очарована первым же выступлением, закрываю глаза и улыбаюсь, улыбаюсь, пока у меня не ломит скулы. Следующий номер быстрый и фривольный. Гиллеспи отставляет свой инструмент и поет первую строфу: «О сокровище! Разве я не ласков к тебе?» Потом он начинает пританцовывать маленькими забавными шажочками. Публика неистовствует, вскакивает, аплодисменты грозят взорвать мои барабанные перепонки. Следующую мелодию он сочинил сам: «Ночь в Тунисе». Красивее не бывает. Я откидываюсь назад и смакую каждый звук. Мой взгляд задерживается на контрабасисте. Какие руки, глаза, губы, движения во время игры. Мужчина магически притягивает к себе. Сейчас он играет соло. Зрители замирают. Потом зал взрывается аплодисментами. Он кланяется, улыбается, и я чувствую жгучее желание вспрыгнуть на сцену и вытереть ему пот со лба.
Это именно мой тип. Большое сильное тело и мягкая душа. Спать с таким было бы наслаждением. Уж он всю ночь продержится. На меня вдруг накатывает обжигающая волна. Я должна с ним познакомиться. Но как?
В два часа ночи концерт закончен. Публика буйствует и отказывается расходиться. Люди устремляются вперед, выкрикивают комплименты, просят автограф и целуют музыкантов, спускающихся со сцены. Я остаюсь где была, но становлюсь на цыпочки, чтобы лучше все разглядеть. Вот какая-то брюнетка бросается контрабасисту на шею и целует его в губы. При этом ловко вытаскивает белый платочек у него из кармана. «Ничего себе! Украла платок, и никто не заметил этого, кроме меня». Уже подошла следующая. Блондинка в красном тюрбане. Четыре раза целует его в обе щеки и никак не может оторваться.
Я с отвращением отворачиваюсь. Что мне делать? Поехать домой? Снова прийти завтра, – в надежде, что будет меньше людей? Нет! Отпадает! Музыканты пробудут в Париже всего одну неделю, и я не могу терять времени.
И пока все пробиваются вперед, я просачиваюсь назад, к бару. Сажусь там на свободную табуретку, заказываю бокал апельсинового сока и вздыхаю. Мне предстоит долгая, долгая ночь.
Как я уже говорила, я не люблю заговаривать с мужчинами. Но я знаю тысячу уловок, чтобы заговорили со мной! Одинокая женщина у стойки бара – это идеально! Но тут нужно бесконечное терпение, потому что желаемое приходит только перед самым закрытием. Только когда подумаешь: «Ну все, вечер потерян, зря тут просидела», только тогда происходит оно, и ни секундой раньше, похоже, что это закон природы.
Ожидание дается нелегко! Поначалу со мной все время заговаривают мужчины, абсолютно не симпатичные мне. Тут надо проявить стойкость. Когда я была моложе, мне это не удавалось, и я частенько ретировалась из кафе. Стояла потом одна на улице и злилась. Сегодня я ни из-за кого не убегу. Сегодня, в свой сорок один год, я пронзаю мужчину ледяным взглядом, с сожалением трясу головой и вежливо говорю: «Очень жаль, но я кое-кого жду».
Как я сказала, нужно уметь ждать, и тут очень помогает, если ты сумела расположить к себе бармена. Лучше всего сразу расплатиться, дать щедрые чаевые и завести разговор, поинтересовавшись, как идут дела. У тебя уже появляется собеседник, ты здесь как бы своя, и ожидание становится не таким тягостным.
Если этого не сделать, тебя замучат мысли. «Почему никто не подходит? – нервно спрашиваешь себя. – Может, я слишком высокая? Слишком маленькая? Тощая? Уродливая? Во мне недостаточно шарма? Чересчур высокомерный вид?» И так далее до бесконечности. При этом мучаешь себя напрасно, потому что, как ни странно это звучит, у менее красивых больше шансов.
– Вот сидят у меня две женщины, – объяснял мне как-то в Канаде один официант, – одна – писаная красавица, другая – славненькая, и как вы думаете, какая найдет раньше мужчину? Всегда менее эффектная! Уж это как пить дать.
Да, мои милые, мужчины шарахаются от избытка блеска. Если женщина чересчур сверкает, они сразу думают: для этой я недостаточно хорош. Мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Женщина убеждена, что невозможно быть чересчур красивой! Что ты слишком красива, чтобы с тобой заговорили, – такое не придет в голову ни одной женщине! Но Овидий еще две тысячи лет назад призывал римлянок к осторожности. «Не выставляйте напоказ драгоценности и дорогие платья, – писал он в своей знаменитой «Науке любви», – это лишь отпугнет мужчин, которых вы желаете привлечь». (Вот у кого был кругозор!)
С этой точки зрения я одета совершенно неправильно, то есть слишком вычурно для заурядного мужчины. Однако именно то, что надо для художника. Музыкант, который в лучах славы сходит со сцены, почти задушенный поклонниками, у ног которого весь Париж, – для него действуют иные правила.
Он в приподнятом настроении. Посредственность сейчас не удовлетворит его. Закидываю ногу на ногу и оглядываюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80