Сорок два! Мне сорок два года, и лучшая половина жизни у меня еще впереди. Теперь становится интересно жить. В интеллектуальном плане ты созрела, а телом свежа и молода, открыта новым идеям, готова к новым делам. Сорок – это молодость!
В сорок лет моя прабабушка приехала из Бразилии в Канаду и начала новую карьеру натурщицы. То есть она была первооткрывательницей, потому что до того у нас не было ни муз, ни натурщиц. Наши художники рисовали водопады, горы, деревья, валуны, исключительно ландшафты, никакого намека на красивых женщин.
Моя прабабка все мгновенно изменила. Все художники влюбились в нее, боготворили ее, писали, и ее портреты висят почти во всех музеях Нового Света. Она улыбается с них, под покровами и без оных, сильная, горделивая, рыжеволосая и полногрудая. (Худой она не была, тогда это было не модно.) До самой глубокой старости она оставалась красавицей.
В сорок пять она впервые вышла замуж за крупного лесоторговца, и год спустя на свет появилась моя бабушка. В шестьдесят она основала первый театр в Канаде и снова начала играть. В восемьдесят она написала историю своей жизни, захватывающий документ своего времени, который я опубликую в своем издательстве.
Мое издательство! С каким нетерпением я жду его открытия!
Охотнее всего я бы тут же полетела домой и с головой ушла в работу. К тому же на прошлой неделе пришло письмо от Тристрама. Он все уладил, как я хотела. Дом в Отремоне снят (это самый красивый район Монреаля, с огромными старыми аллеями). Контракт на мой офис на улице Сен-Дени также подписан. Отлично!
Сорок два года!
И с каждый днем я все сильнее и сильнее!
Только свой день рождения я представляла себе иначе: в «Тур д'Аржан», вместе с французским любовником. Так я мечтала дома в Канаде. Но продемонстрировать нескольким миллионам телезрителей свою вновь обретенную молодость и красоту, поставить то и другое на службу благому делу – в этом тоже что-то есть!
Гашу свет, блаженно вытягиваюсь – и вижу искрящиеся глаза Уинстона. Они смотрят на меня из-под густых, прямых бровей, весело, многообещающе и с любопытством. Ага, он думает обо мне. И с чувством, что все будет так, как должно быть, я спокойно засыпаю и предоставляю остальное судьбе.
Глава 17
Я неплохо могла бы провести свои последние недели в Париже. Изысканно. Потому что вдруг разом проклюнулись французы. Месье Вернес звонил два раза и даже пригласил меня на обед в маленькое кафе на бульваре Монпарнас. Он рассказал мне о процессе (самого младшего из грабителей отпустили на свободу, трое других получили по два года) и все время влюбленно смотрел мне в глаза.
А я?
Я безумно скучала. Не лучше обстояло дело и с Жаном-Франсуа, красивым владельцем моего спортклуба, вдруг проявившим ко мне большой интерес, следовавшим за мною всюду по пятам и пригласившим меня к себе домой. Там он собственноручно приготовил для меня вегетарианскую пищу и продемонстрировал спортивные трофеи и кубки.
Квартира была красивая, еда вкусная, вино густое и благородное, но что произошло, когда он подсел ко мне на кожаную софу и начал целовать? Ничего! Ни искорки не пробежало. Я почувствовала себя страшно усталой, начала зевать и еще до полуночи ушла домой. Мне было скучно. С французом! Но ведь французы – мое задание, мой долг и обязательная программа. Ради них я в Париже. Я отказываюсь понимать этот мир!
Но я не хочу их.
Я хочу Уинстона Хоторна-Рида!
Вот так, мои милые! Человек ленив по своей природе. Всегда идет по пути наименьшего сопротивления – только не в любви. Очень жаль! В любви он хочет сложностей. То, что само идет в руки, его не интересует. В любви он радостно кидает себе палки под ноги, спотыкается об них, разбивает себе в кровь нос и проклинает судьбу-злодейку, которая не имеет ко всему этому никакого отношения.
Сам во всем виноват. Но понимать это не желает!
Уинстон Хоторн-Рид не звонит.
Однако через пять дней после своего возвращения из Лондона я обнаруживаю его фото в «Файнэншл таймс». В статье под фотографией сказано, что его партия имеет хорошие шансы на победу, и скорее всего он станет новым министром финансов.
Я долго рассматриваю фото. Оно удачное и не дает мне покоя. На следующее утро, спустя ровно неделю после моего телевыступления в театре «Гринвуд», я звоню ему. Собираю все свое мужество, мне это нелегко дается, но я приняла решение.
В Париже душное, туманное утро, воздух абсолютно неподвижен, дышать тяжело, и город словно вымер. Утро у меня не заладилось. Молоко для кофе оказалось кислым, сломалась моя расческа, новый шампунь, рекомендованный Жанной, имеет чудовищный запах, и волосы после него не лежат, я нигде не могу отыскать свои тапки, а прозрачный, с кружевными вставками, лимонный пеньюар, купленный в «Харродз» после обеда с Имоджен, мне совсем разонравился. Разве может день начинаться хуже?
Но, как я уже говорила, я много читала и могу всегда привести исторические параллели. Знаменитый римский полководец Цезарь тоже не верил в дурные предзнаменования. Несмотря на самые ужасные предсказания, он никогда не переносил битву.
Поэтому я не позволяю сбить себя с толку. Хотя утром все валилось из рук, я тем не менее позвоню. Именно сейчас!
Дрожащей рукой набираю лондонский номер. Два раза занято, на третий пробиваюсь. Зато подходит сам Уинстон.
– Алло! – отзывается он ледяным голосом.
– Алло, это говорит Офелия из Парижа. Вы меня помните?
– Разумеется! – Тон нисколько не смягчается.
– Вы один! – спрашиваю я на всякий случай. Кто знает, вдруг он окружен любопытными секретаршами, которые ловят каждое его слово. – Вы можете говорить?
– Да-да! Я один. Как ваши дела? – Опять нисколечко не дружелюбней, наоборот. У меня такое ощущение, что я ему безмерно в тягость. Для следующей фразы собираю всю свою волю в кулак.
– Я просто хотела спросить, – говорю я нерешительно, – когда вы снова приедете в Париж.
– У меня еще нет планов, – холодно и равнодушно отвечает он.
– Жаль, – тем не менее отзываюсь я, – я бы с удовольствием повидала вас до своего отлета в Канаду.
Он не отвечает. Собственно говоря, здесь я должна была бы повесить трубку. Дело ясное. Мужчина мною не интересуется. Звонок был ошибкой. Но я прижимаю трубку к уху и жду.
– Я недавно любовался вами по телевизору, – наконец вновь раздается его голос. – Вы благополучно вернулись в Париж?
– Да, спасибо. Как идет предвыборная борьба?
– Очень хорошо. Жаловаться не на что. У меня к горлу подступает комок.
– У вас лучшие шансы, пишут газеты.
– Это верно! – Даже сейчас его голос не теплеет. – И у нас довольно много работы, как вы можете себе представить!
– Не буду вас дольше задерживать, – тут же спохватываюсь я, – извините за беспокойство.
– Ничего страшного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80