Так вот, когда все эти элегантные модные люди наперебой тараторят, как ты будешь хорошо смотреться в этом и как выгодно это подчеркнет твои высокие скулы, довольно трудно не забыть, что ты – феминистка и сторонница охраны природы, не признаешь макияж и не пользуешься химикатами, которые загрязняют окружающую среду. Я хочу сказать, мне не хотелось задевать их чувства, или устраивать сцену, или еще что-нибудь в этом роде. А еще я все время твердила себе, что она это делает потому, что любит меня. Моя бабушка то есть. Я знаю, что, вероятнее всего, она не потому это делает, вряд ли бабушка любит меня больше, чем я ее, но я все равно мысленно повторяла, что это так.
То же самое я говорила себе и после того, как мы ушли от Паоло и пошли в «Бергдорф Гудман», где бабушка купила мне четыре пары туфель, которые стоили почти столько же, во сколько обошлось вытащить из живота Толстого Луи тот носок. Я повторяла это и когда бабушка накупила мне целую кучу одежды, которую я ни за что бы не надела по собственной воле. Я ей так и сказала, что не стану носить эти вещи, но она в ответ только руками на меня замахала.
Кто как, а я лично не собираюсь это терпеть. На моем теле не осталось ни единого сантиметра, который не был бы так или иначе обработан: подстрижен, покрашен, подпилен, отшелушен, высушен или увлажнен. У меня даже появились ногти. Но меня это не радовало, просто нисколечко не радовало. Вот бабушка – да, она была довольна, она была просто в восторге от моего нового облика. Наверное, потому, что я не выглядела как Миа Термополис. У Миа Термополис никогда не было длинных ногтей. Миа Термополис никогда не осветляла волосы «перышками». Миа Термополис никогда не пользуется макияжем, не носит туфли от Гуччи, юбки от Шанель, бюстгальтеры от Кристиана Диора, которые, кстати, даже не выпускаются размера 32А, а у меня именно такой размер. Я уже даже не знаю, кто я, но точно не Миа Термополис.
Бабушка сделала из меня кого-то другого.
И вот я явилась к отцу в своем новом обличье, не похожая на себя, и высказала ему все, что я по этому поводу думаю:
– Сначала она мне задает домашнюю работу. Потом, когда я приношу ей эту самую домашнюю работу, она рвет ее на кусочки. Потом она учит меня сидеть. Потом мне с ее подачи перекрашивают волосы и почти все их состригают. Потом к моим ногтям приклеивают кусочки пластмассы. Потом она покупает мне обувь, которая стоит почти столько же, сколько небольшая ветеринарная операция, и одежду, в которой я выгляжу как Викки, дочка капитана из старого сериала «Корабль любви».
Извини, папа, но я не Викки и никогда ею не буду, как бы бабушка ни старалась одевать меня под нее. Я не стану никогда неунывающей отличницей, не буду крутить романы на корабле. Это все относится к Викки, но не ко мне.
Пока я все это кричала, из спальни вышла мама. Она уже навела марафет, осталось только нанести последние штрихи. Мама была в новом наряде, на ней была юбка, вроде как испанская, вся такая разноцветная, и топ с одним открытым плечом. Свои длинные волосы мама распустила и вообще выглядела она очень классно. Папа как ее увидел, так снова заторопился к бару.
– Миа, – сказала мама, застегивая сережку, – никто и не просит тебя быть Викки.
– Бабушка этого ждет.
– Миа, бабушка просто пытается тебя подготовить.
– К чему подготовить? – закричала я. – Не могу же я ходить в школу в таком виде!
Мама вроде бы даже удивилась:
– А почему нет?
О господи, ну почему это должно было случиться со мной?
Я набралась терпения и постаралась говорить как можно спокойнее:
– Потому что я не хочу, чтобы в школе кто-то узнал, что я – принцесса Дженовии.
Мама покачала головой:
– Детка, они все равно рано или поздно узнают.
Не знаю, как они могут это узнать. Я все продумала. Принцессой я буду только в Дженовии, а шансы на то, что кто-нибудь из моих школьных знакомых когда-нибудь попадет в Дженовию, равны нулю, значит, никто ничего не узнает, и мне не грозит стать такой же, как Тина Хаким Баба, с которой никто не дружит. Во всяком случае, меня не будут считать ненормальной, которая каждый день ездит в школу в лимузине с шофером и повсюду ходит с телохранителем.
Мама выслушала все это и говорит:
– А если эта информация попадет в газеты?
– С какой стати она попадет в газеты?
Мама посмотрела на папу. Он отвел взгляд и приложился к стакану. А дальше… вы не поверите, что он сделал дальше. Он поставил стакан, сунул руку в карман брюк, достал бумажник от «Прадо», открыл его и спрашивает:
– Сколько?
Я выпала в осадок. Мама тоже.
– Филипп… – начала она, но папа продолжал смотреть на меня.
– Хелен, я серьезно. Я чувствую, что компромиссное соглашение, которое мы подписали, нам не поможет. Мне представляется, что единственное решение в таких вопросах – деньги. Миа, сколько я должен тебе заплатить, чтобы ты позволила бабушке сделать из тебя настоящую принцессу?
– Так вот что она делает! – Я опять сорвалась на крик. – Если она затеяла именно это, так скажи ей, что это дохлый номер! В жизни не видала принцесс с такими короткими волосами, длиннющими ступнями, да еще и без грудей!
Папа только на часы посмотрел. Наверное, ему нужно было куда-то идти, наверняка у него было назначено очередное «интервью» с той блондинкой из «Эн-Би-Си ньюс».
– Отнесись к этому как к работе. Ты будешь учиться профессии принцессы, а я буду платить тебе жалованье или, если хочешь, стипендию.
Тогда я стала кричать еще громче, я кричала, что дорожу цельностью своей личности, что отказываюсь продавать свою душу и все такое в этом духе. Все эти умные словечки я почерпнула из одного маминого старого доклада. Кажется, она их узнала, потому что как-то испуганно заморгала и сразу заторопилась на свидание с мистером Джанини. Папа посмотрел на нее очень злым взглядом, у него это получается почти так же хорошо, как у бабушки, вздохнул и сказал:
– Миа, давай сделаем так. Я буду от твоего имени вносить по сто долларов в день на счет этого… как бишь его… ах да, «Гринпис», чтобы они могли пустить эти деньги на спасение китов, если ты доставишь моей матери удовольствие и позволишь ей научить тебя, как быть принцессой.
Ну, это совсем другой разговор. Если бы он платил лично мне за то, что мои волосы модифицируют химическим путем, – это одно. Но платить по сотне долларов в день «Гринпис»? В год это будет 365 000! От моего имени! Ну, тогда «Гринпис» будет просто обязан принять меня на работу, когда я закончу учебу. К тому времени я практически пожертвую им миллион долларов!
Стоп, может, это будет 36 500 долларов? Где мой калькулятор???
Суббота, позже
Не знаю, кем Лилли Московитц себя возомнила, но я точно знаю, кем она не является: моей подругой. Подруги не ведут себя так, как она повела себя со мной сегодня вечером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51