Так что я была рада, что Джош обнял меня своей теплой рукой, и думала, что, может, все еще будет хорошо. Джош занимается греблей, так что руки у него очень сильные и мускулистые. Одно только плохо: от Джоша не так уж приятно пахнет, совсем не так, как от Майкла Московитца, от которого всегда пахнет мылом. Такое впечатление, что Джош принял ванну из туалетной воды «Драккар Нуар», а она, оказывается, в больших количествах пахнет довольно противно. Мне было даже трудно дышать. Но неважно. Несмотря на все это, я думала, что все, в сущности, не так уж плохо. Да, Джош не посчитался с тем, что я вегетарианка, но ведь любой может ошибиться, вы знаете. Зато мы придем на танцы, Джош снова заглянет мне в душу своими удивительными голубыми глазами, и все будет хорошо.
Господи, как же я ошибалась!
Во-первых, перед школой скопилась такая уйма машин, что мы едва смогли подъехать. Поначалу я не могла понять, в чем дело. Да, конечно, в субботний вечер перед школой имени Альберта Эйнштейна могло скопиться много машин, но чтобы столько… Я хочу сказать, это ведь всего-навсего школьный вечер. В Нью-Йорк-Сити у большинства детей вообще нет своих машин. Из тех, кто собрался на вечер, мы, наверное, единственные подъехали к школе на машине.
А потом я поняла, откуда такое столпотворение. Повсюду стояли фургоны телестудий и машины репортеров. Почти каждый шаг от улицы до школы освещали эти большущие яркие лампы. Повсюду снова репортеры, они дымили сигаретами, говорили по мобильным телефонам и чего-то ждали.
Чего они ждали?
Как выяснилось, меня.
Как только Ларс увидел софиты, он стал очень цветисто ругаться на каком-то языке, точно не на французском и не на английском, не знаю на каком, но по голосу было ясно, что он именно ругается. Я наклонилась вперед и спросила:
– Как они могли узнать? Откуда? Неужели им сказала бабушка?
Знаете, я не думаю, что это сделала бабушка правда, не думаю. Она просто не могла – после нашего разговора. Я бабушке четко объяснила, как я к этому отношусь. Я ей сделала внушение, как нью-йоркский полицейский наперсточнику. Я уверена, что бабушка никогда, никогда больше не наведет на меня репортеров без моего согласия.
Но репортеры были здесь, значит, кто-то им сообщил, и если это была не бабушка, то кто?
Джоша все эти телекамеры, софиты и все такое ничуть не смутили.
– Ну и что из этого, – сказал он. – Ты должна была уже к этому привыкнуть.
Ну да, как же. Я вам расскажу, как я к этому привыкла. Так привыкла, что при одной мысли о том, чтобы выйти из машины навстречу этим репортерам, пусть даже в обнимку с самым классным парнем из нашей школы, мне становилось так плохо, что я боялась, как бы меня не вывернуло наизнанку всем этим салатом и хлебом.
– Не дрейфь, – сказал Джош, – пусть Ларс припаркует машину, а мы с тобой совершим марш-бросок до школы.
Ларсу такой вариант совсем не понравился.
– Нет, так дело не пойдет. Лучше ты припаркуешь машину, а мы с принцессой добежим до школы.
Но Джош уже открывал дверь со своей стороны, держа меня за руку.
– Ну, давай, – сказал он, – живешь только раз.
Он первый вышел из машины и потянул меня за собой. И я, как последняя дура, ему позволила. Именно так и было. Я позволила ему вытащить меня из машины, потому что его рука, державшая мою, казалась такой большой, теплой, такой надежной, было так приятно чувствовать себя под его защитой.
«Подумаешь, – говорила я себе, – ну что такого может случиться? Ну ослепят меня несколько фотовспышек, и что с того? Мы просто совершим марш-бросок до школы, как сказал Джош. Все будет хорошо».
Поэтому я сказала Ларсу:
– Все нормально, Ларс, поставь машину, а мы с Джошем пойдем вперед и скроемся в школе.
Ларе попытался возразить:
– Нет, принцесса, погоди…
Это было последнее, что я от него слышала, во всяком случае, в этот раз, потому что к этому времени мы с Джошем вышли из машины и Джош захлопнул за нами дверь. И тут вдруг все эти репортеры и фотографы побросали свои сигареты, перестали говорить по мобильным телефонам, поснимали крышки со своих объективов и разом накинулись на нас с криками:
– Это она, это она!
Джош потянул меня за собой вверх по лестнице, и я даже засмеялась, потому что мне все это впервые показалось смешным. Повсюду сверкали фотовспышки, слепя мне глаза, поэтому, когда мы бежали, я видела только ступени у себя под ногами. Я полностью сосредоточилась на том, чтобы приподнимать подол платья, иначе я могла споткнуться и упасть, мне пришлось целиком довериться руке, которая держала мою руку и вела меня вперед. Из-за того что я ни черта не видела, я полностью зависела от Джоша. Внезапно он остановился. Я подумала, что он сделал это потому, что мы дошли до дверей. Я думала, что мы стоим, потому что Джош открывает передо мной дверь. Сейчас-то я понимаю, как это глупо, но тогда я именно так и думала. Мне было видно двери: мы стояли прямо перед ними. Репортеры смотрели на нас снизу, с лестницы, выкрикивали какие-то вопросы и фотографировали. Какой-то обормот завопил:
– Поцелуй ее, поцелуй ее!
Думаю, можно не объяснять, что это меня смутило. Поэтому вместо того, чтобы поступить по-умному, то есть открыть дверь самой и скрыться в школе, где я была бы в безопасности, где не было репортеров и никто не орал «Поцелуй ее!», я просто стояла, как законченная идиотка, и ждала, когда Джош откроет дверь.
А потом… Не знаю точно, что и как произошло дальше, помню только, что Джош снова обнял меня за плечи, притянул к себе и вдруг его рот впился в мой. Клянусь, ощущение было именно таким.
Он просто впился в мой рот, вспышки засверкали все разом, но, честное слово, это было совсем не так, как описывается в Тининых любовных романах. В тех книжках, когда мальчик целует девочку, у нее в глазах вспыхивает разноцветный фейверк и все такое. Я на самом деле видела огни, только это был никакой не фейерверк, а вспышки фотоаппаратов. Все, абсолютно все снимали первый поцелуй принцессы Миа.
Честное слово, я не шучу, как будто мало того, что это был мой первый поцелуй. Надо же было такому случиться, что мой первый поцелуй фотографировали корреспонденты «Тин пипл».
В книжках, которые так любит Тина, есть еще кое-что: когда девушка целуется в первый раз, у нее внутри разливается приятное тепло, ей кажется, что парень вытягивает из нее душу. Ничего подобного я не почувствовала, просто ничего мало-мальски похожего. Я чувствовала только смущение и неловкость. Честно говоря, ощущать, как меня целует Джош Рихтер, было не особенно приятно. Ощущение было какое-то странное, и только. Было очень странно чувствовать, как парень стоит рядом и прижимается своим ртом к моему. Вообще-то, если учесть, как часто я думала о том, что Джош – самый лучший парень на свете, я должна была бы хоть что-то почувствовать, когда он меня поцеловал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Господи, как же я ошибалась!
Во-первых, перед школой скопилась такая уйма машин, что мы едва смогли подъехать. Поначалу я не могла понять, в чем дело. Да, конечно, в субботний вечер перед школой имени Альберта Эйнштейна могло скопиться много машин, но чтобы столько… Я хочу сказать, это ведь всего-навсего школьный вечер. В Нью-Йорк-Сити у большинства детей вообще нет своих машин. Из тех, кто собрался на вечер, мы, наверное, единственные подъехали к школе на машине.
А потом я поняла, откуда такое столпотворение. Повсюду стояли фургоны телестудий и машины репортеров. Почти каждый шаг от улицы до школы освещали эти большущие яркие лампы. Повсюду снова репортеры, они дымили сигаретами, говорили по мобильным телефонам и чего-то ждали.
Чего они ждали?
Как выяснилось, меня.
Как только Ларс увидел софиты, он стал очень цветисто ругаться на каком-то языке, точно не на французском и не на английском, не знаю на каком, но по голосу было ясно, что он именно ругается. Я наклонилась вперед и спросила:
– Как они могли узнать? Откуда? Неужели им сказала бабушка?
Знаете, я не думаю, что это сделала бабушка правда, не думаю. Она просто не могла – после нашего разговора. Я бабушке четко объяснила, как я к этому отношусь. Я ей сделала внушение, как нью-йоркский полицейский наперсточнику. Я уверена, что бабушка никогда, никогда больше не наведет на меня репортеров без моего согласия.
Но репортеры были здесь, значит, кто-то им сообщил, и если это была не бабушка, то кто?
Джоша все эти телекамеры, софиты и все такое ничуть не смутили.
– Ну и что из этого, – сказал он. – Ты должна была уже к этому привыкнуть.
Ну да, как же. Я вам расскажу, как я к этому привыкла. Так привыкла, что при одной мысли о том, чтобы выйти из машины навстречу этим репортерам, пусть даже в обнимку с самым классным парнем из нашей школы, мне становилось так плохо, что я боялась, как бы меня не вывернуло наизнанку всем этим салатом и хлебом.
– Не дрейфь, – сказал Джош, – пусть Ларс припаркует машину, а мы с тобой совершим марш-бросок до школы.
Ларсу такой вариант совсем не понравился.
– Нет, так дело не пойдет. Лучше ты припаркуешь машину, а мы с принцессой добежим до школы.
Но Джош уже открывал дверь со своей стороны, держа меня за руку.
– Ну, давай, – сказал он, – живешь только раз.
Он первый вышел из машины и потянул меня за собой. И я, как последняя дура, ему позволила. Именно так и было. Я позволила ему вытащить меня из машины, потому что его рука, державшая мою, казалась такой большой, теплой, такой надежной, было так приятно чувствовать себя под его защитой.
«Подумаешь, – говорила я себе, – ну что такого может случиться? Ну ослепят меня несколько фотовспышек, и что с того? Мы просто совершим марш-бросок до школы, как сказал Джош. Все будет хорошо».
Поэтому я сказала Ларсу:
– Все нормально, Ларс, поставь машину, а мы с Джошем пойдем вперед и скроемся в школе.
Ларе попытался возразить:
– Нет, принцесса, погоди…
Это было последнее, что я от него слышала, во всяком случае, в этот раз, потому что к этому времени мы с Джошем вышли из машины и Джош захлопнул за нами дверь. И тут вдруг все эти репортеры и фотографы побросали свои сигареты, перестали говорить по мобильным телефонам, поснимали крышки со своих объективов и разом накинулись на нас с криками:
– Это она, это она!
Джош потянул меня за собой вверх по лестнице, и я даже засмеялась, потому что мне все это впервые показалось смешным. Повсюду сверкали фотовспышки, слепя мне глаза, поэтому, когда мы бежали, я видела только ступени у себя под ногами. Я полностью сосредоточилась на том, чтобы приподнимать подол платья, иначе я могла споткнуться и упасть, мне пришлось целиком довериться руке, которая держала мою руку и вела меня вперед. Из-за того что я ни черта не видела, я полностью зависела от Джоша. Внезапно он остановился. Я подумала, что он сделал это потому, что мы дошли до дверей. Я думала, что мы стоим, потому что Джош открывает передо мной дверь. Сейчас-то я понимаю, как это глупо, но тогда я именно так и думала. Мне было видно двери: мы стояли прямо перед ними. Репортеры смотрели на нас снизу, с лестницы, выкрикивали какие-то вопросы и фотографировали. Какой-то обормот завопил:
– Поцелуй ее, поцелуй ее!
Думаю, можно не объяснять, что это меня смутило. Поэтому вместо того, чтобы поступить по-умному, то есть открыть дверь самой и скрыться в школе, где я была бы в безопасности, где не было репортеров и никто не орал «Поцелуй ее!», я просто стояла, как законченная идиотка, и ждала, когда Джош откроет дверь.
А потом… Не знаю точно, что и как произошло дальше, помню только, что Джош снова обнял меня за плечи, притянул к себе и вдруг его рот впился в мой. Клянусь, ощущение было именно таким.
Он просто впился в мой рот, вспышки засверкали все разом, но, честное слово, это было совсем не так, как описывается в Тининых любовных романах. В тех книжках, когда мальчик целует девочку, у нее в глазах вспыхивает разноцветный фейверк и все такое. Я на самом деле видела огни, только это был никакой не фейерверк, а вспышки фотоаппаратов. Все, абсолютно все снимали первый поцелуй принцессы Миа.
Честное слово, я не шучу, как будто мало того, что это был мой первый поцелуй. Надо же было такому случиться, что мой первый поцелуй фотографировали корреспонденты «Тин пипл».
В книжках, которые так любит Тина, есть еще кое-что: когда девушка целуется в первый раз, у нее внутри разливается приятное тепло, ей кажется, что парень вытягивает из нее душу. Ничего подобного я не почувствовала, просто ничего мало-мальски похожего. Я чувствовала только смущение и неловкость. Честно говоря, ощущать, как меня целует Джош Рихтер, было не особенно приятно. Ощущение было какое-то странное, и только. Было очень странно чувствовать, как парень стоит рядом и прижимается своим ртом к моему. Вообще-то, если учесть, как часто я думала о том, что Джош – самый лучший парень на свете, я должна была бы хоть что-то почувствовать, когда он меня поцеловал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51