– Здорово. Шери, мне кажется, Эндрю сказал своим братьям, что я жирная.
Шери на минуту замолкает. Мне снова приходится слушать «Vamos a la playa». Потом Шери взрывается:
– Черт возьми, он так сказал? Сказал, что ты жирная? Стой, где стоишь. Никуда не дергайся. Я немедленно сажусь на поезд через пролив. Приеду и отрежу ему яйца…
– Шери, – перебиваю я. Она кричит так громко, и я опасаюсь, что Маршаллы услышат ее. Через закрытую дверь. Несмотря на шум льющейся воды и работающий телевизор. – Шери, я не знаю точно, что он сказал. Просто все здесь так странно складывается. Я приезжаю и узнаю, что Эндрю нужно идти на работу. Ладно. Но дело в том, – я чувствую, как подступают слезы. – Эндрю работает не с детьми. Он – официант. И работает с одиннадцати утра до одиннадцати вечера. Я даже не уверена, что это законно. У него нет собственного жилья. Он живет с родителями и младшими братьями. И он сказал им, что я толстая и люблю помидоры.
– Беру свои слова назад, – говорит Шери. – Я не еду к тебе. Это ты приезжаешь сюда. Покупай билет на поезд и дуй сюда. Не забудь попросить студенческий. В Париже придется сделать пересадку. Там купишь билет до Суиллака. А на станции мы тебя встретим.
– Шери, я не могу. Не могу вот так просто взять и уехать.
– Еще как можешь! – орет Шери. Я слышу еще чей-то голос. Потом Шери кому-то говорит: – Это Лиззи. Ее козел Эндрю работает с утра до ночи и заставляет ее жить у родителей и есть помидоры. И еще он назвал ее жирной.
– Шери, – вмешиваюсь я, испытывая угрызения совести. – Я не знаю в точности, что он сказал. И он не… кому ты все это рассказываешь, кстати?
– Чаз говорит, чтобы ты поднимала свою далеко не толстую задницу и садилась на первый же утренний поезд. Он лично встретит тебя на станции завтра вечером.
– Я не могу ехать во Францию, – испуганно говорю я. – У меня обратный билет из Хитроу. Он не подлежит возврату, обмену и тому подобному.
– Ну так что? Вернешься в Англию к концу месяца и прекрасно улетишь оттуда. Давай, Лиззи! Здесь будет ТАК ЗДОРОВО.
– Шери, это невозможно, – совсем уже несчастным голосом говорю я. – Не хочу ехать во Францию. Я люблю Эндрю. Ты не понимаешь. Та ночь возле «МакКрэкен Холла»… она была волшебная, Шер. Он заглянул мне в душу, а я – ему.
– Интересно, как? – спрашивает Шери. – Темно же было.
– Нет, не темно. Нам отсвечивали языки пламени из комнаты той девицы.
– Что ж, в таком случае, может, ты увидела только то, что хотела увидеть? Или почувствовала то, что хотела почувствовать?
Я понимаю, что она имеет в виду, и невидящим взглядом смотрю на плещущуюся в ванной воду.
В общем-то, меня можно назвать счастливым человеком. Да, мне пришлось засмеяться, когда Алистер ляпнул за столом, что я толстуха. А как прикажете себя вести, если твой парень всем рассказывает, что ты толстая?
Если честно, когда Эндрю последний раз видел меня, я и правда была толстая. По крайней мере, на двенадцать килограммов тяжелее, чем теперь.
Пришлось рассмеяться. Надеюсь, Маршаллы не подумали, что я сверхчувствительная дура.
Миссис Маршалл лишь метнула на сына гневный взор… А потом – поскольку я вроде как не обиделась – забыла об этом. Остальные – тоже.
А Алистер оказался очень даже мил и предложил мне воспользоваться его компьютером, чтобы начать писать диплом, над которым я и трудилась до самого вечера, пока старшие Маршаллы не предложили поужинать «готовым карри», купленным в магазинчике на углу. Сыновья их куда-то смотались. Мы ели и смотрели какое-то британское мистическое шоу, и я понимала примерно одно слово из семи из-за жуткого акцента актеров.
Я была твердо настроена не дать этому инциденту испортить мне настроение. Потому что вес ничего не значит. Правда. Если, конечно, ты не фотомодель.
Несколько килограммов лишнего веса никогда не мешали мне делать то, что я хочу. Хотя, конечно, что скрывать – на физкультуре меня всегда последней отбирали в волейбольную команду.
Ну и, само собой, иногда было не совсем уютно в купальнике на пляже.
А еще эти тупые парни из университетского братства смотрели на меня свысока из-за того, что мой вес превышает дурацкие стандарты.
Но кому охота бегать за парнями из братства? Я хочу быть с парнем, у которого интересы простираются дальше ближайшей вечеринки. С тем, кто мечтает переделать мир к лучшему – вот как Эндрю. Хочу быть с парнем, понимающим, что в девушке важен не размер талии, а размер сердца – как понимает это Эндрю. Хочу быть с парнем, который замечает не только внешность девушки… который способен заглянуть ей в душу – как Эндрю.
Вот только… судя по реплике Алистера, похоже, Эндрю все же не смог заглянуть мне в душу в ту ночь у «МакКрэкен Холла».
И еще эти помидоры. Я же СКАЗАЛА Эндрю. Вернее, написала, что терпеть не могу помидоры. Один-единственный продукт, который я не выношу. Я даже пошла дальше и очень пространно рассказала, как ужасно было расти в полуитальянской семье, ненавидя помидоры. Мама постоянно чанами тушила томатный соус для спагетти и лазаний. На заднем дворе у нее была огромная плантация помидоров. Именно я обязана была их пропалывать, потому что не могла дотронуться до этих ужасных красных уродцев и не участвовала в сборе урожая.
Я говорила об этом Эндрю в ту ночь, три месяца назад, которую мы провели в дыму под звездами – я в полотенце, он в футболке с «Аэросмитом» (наверное, был прачечный день) и значком старосты.
А он не слушал. Не услышал ни слова из того, что я ему рассказывала!
А вот сообщить своей семье, что я – толстуха, не забыл.
Неужели я ошиблась? Может, как однажды предположила Шери, я люблю воображаемого Эндрю и домыслила все качества, которые хотела бы видеть в нем?
Неужели она права, и я упрямо не желаю замечать, какой он на самом деле, только потому, что с ним было так здорово заниматься любовью? Неужели я боюсь признать, что мое влечение к нему чисто физическое?
Я два часа не разговаривала с Шери, когда она мне это сказала. Потом она извинилась.
Но вдруг она права? Ведь Эндрю, которого я знаю, никогда бы не сказал братьям, что я толстуха. Эндрю, которого я знаю, вообще не заметил бы, что я толстая.
– Лиззи? – голос Шери трещит в трубке, которую я прижимаю к щеке. – Ты там умерла?
– Нет, я здесь, – в трубке по-прежнему фоном гремит рок-музыка. Шери, как видно, ничуть не страдает от смены часовых поясов. Ее парень не на работе. Вернее, на работе, но работают они вместе. – Я просто… Ладно, мне пора. Я тебе потом позвоню.
– Погоди, – говорит Шери. – Так ты все-таки поедешь со мной в Нью-Йорк осенью?
Я вешаю трубку. Нет, я не разозлилась на нее, просто… устала.
Не помню, как вымылась, переоделась в пижаму и дотащилась до кровати. Только знаю, что был уже миллион часов пополуночи, когда Эндрю осторожно разбудил меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63