Белая льняная рубашка свободно облегала его широкие плечи. На нем были толстые шерстяные носки и темно-коричневые бриджи, а волосы завязаны сзади в пучок лентой. Джонатан выглядел просто образцом настоящего Американца. Бэнни знала, что ее братья, гордившиеся своей внешностью, сейчас позавидовали тому, как этот английский солдат выглядел в одежде, которую они, сами того не зная, одолжили ему.
– Бесс?
Он подошел к ней настолько близко, насколько осмелился, но гораздо дальше, чем ему хотелось бы. Она была удивительно хороша, но на ее лице не было и тени улыбки.
Он провел довольно много времени, зашивая пакет в подкладку куртки, которую дала ему Бесс. Как только он пришел в сознание, он кинулся искать его. К его величайшему облегчению, он обнаружил, что пакет все еще надежно спрятан в поясе, который он обмотал вокруг талии. Вся его одежда – окровавленный пояс, рубашка, камзол – валялись здесь, в углу сеновала. Очевидно, у Бэнни не было времени избавиться от нее. Все время, пока он колол себе пальцы иглой, которую он взял в сумке, принесенной Бесс, он пытался придумать хотя бы одну самую слабую причину, чтобы остаться здесь еще на день или два. Это было не трудно: он еще недостаточно окреп, еще один день отсутствия в расположении роты ничего не изменит, ему нужно время, чтобы придумать правдоподобное объяснение своему внезапному исчезновению.
Но все это были лишь отговорки. Он это прекрасно знал. Ему просто хотелось снова и снова смотреть на нее. И все же весомой причины у него не было ни одной. У него есть сведения, которые он обязан доставить по назначению, и ему еще нужно как-то выяснить, что же произошло той ночью в крепости.
У него есть работа, к которой он обязан вернуться. И если эта работа оказалась гораздо безобразнее, чем он думал, это все равно был его долг.
Джонатан посмотрел на Бесс и подумал, что есть еще одна причина, по которой он должен немедленно уйти. Если он останется, нет никакой гарантии, что он не потребует от нее еще больше, чем уже получил, хотя и это уже слишком много.
– Вот, – она поставила сумку к его ногам. – Здесь должно хватить еды дня на два. Как ты собираешься добираться до Бостона? Я думаю, можно сказать, что кто-то украл лошадь, но…
– Не нужно. Я справлюсь. Ведь я теперь не очень-то похож на лейтенанта Лэйтона.
Риск был больше, чем она подозревала. Ведь его могли узнать в ту ночь. Но у него не было выбора. Иначе он не сможет доставить сведения и выяснить, откуда тогда взялась эта засада. Теперь уж точно можно было сказать, что другая сторона тоже имела в их рядах агента, преданного и умного.
Джонатану оставалось только надеяться, что маскировка не позволит им узнать его.
– Я хочу, чтобы ты знала, Бесс. Я никогда, слышишь, никогда не хотел причинить тебе боль. Я пытался объяснить тебе в письме, но…
– В письме?
– Ты не получила его?
– Получила, – она опустила руку в карман, где всегда носила это письмо. – Так это ты сам его написал, да? Не было никакого торговца, которому ты заплатил?
– Да.
Она должна была догадаться. Четкий, угловатый почерк. Это так на него похоже. Кто же еще мог написать его?
– Я пытался сказать тебе все в этом письме, но боялся, что его прочитает кто-нибудь еще. А потом, я не знал, как сказать об этом.
Казалось, ему не хватало слов. Это напоминало ей прежнего Джона. Элизабет почувствовала его боль, как будто она была ее собственной. Желание успокоить, утешить его было непреодолимым, как будто между ними существовала давняя неразрывная связь. Она знала о нем с самого начала, и чувство это еще больше усилилось с тех пор, как он перестал играть свою роль. Это было больше, чем жалость или понимание. Это было единство и родство душ.
Но ведь он мог быть ее врагом. Если бы только она знала, кто он на самом деле. Однажды Джон уже обманул ее. Нет никакой гарантии, что он не лжет ей сейчас. А если это так, то она помогает британскому солдату… нет, хуже… британскому шпиону, – вернуться снова в бой против ее соотечественников, против ее семьи.
– Скажи мне, на кого ты работаешь? – потребовала она.
Он молча посмотрел на нее.
– Скажи! – она обеими руками схватила его за куртку, словно собиралась вытрясти из него ответ. – Ты обязан мне все сказать!
Он не мог. Это никому, кроме него самого, не пойдет на пользу и, вероятно, будет опасно для Бесс. Он и так ненавидел себя за то, что пришел сюда и подвергал ее такой опасности.
Элизабет поняла, что он ей ничего не скажет.
– Будь ты проклят! – закричала она, стуча ему кулаком в грудь.
Он схватил ее за руки, крепко, но, не причиняя боли.
– Даже если бы я сказал тебе, почему ты должна мне верить? Это было бы так просто. Я мог бы сказать тебе, что работаю на американцев. Почему нет? Это бы тебя так обрадовало бы, и ты бы поверила, ведь так?
Боже праведный! Да! Она бы поверила, не раздумывая.
– Пусть Господь проклянет тебя! Ты лгал!
– Да! Я лгал.
В его глазах сверкал гнев, но Бэнни не боялась его. Если она и знала что-то наверняка, так это то, что его гнев никогда не обернется против нее.
– Именно это я и делаю, Бесс. Я лгу. – В его охрипшем голосе теперь звучала тоска и боль. – Тебе, всем остальным, даже самому себе. Никогда не верь моим словам. Даже, когда я говорю, что люблю тебя. Особенно, когда я говорю, что люблю тебя.
Он поцеловал ее, и сердце Бесс поверило ему. Несмотря ни на что, ее сердце поверило ему.
Сила воли, которая позволяла Джонатану обманывать всех в течение трех лет, заставила его оторваться от ее губ. Угрызения совести сделали то, чего не смогло сделать чувство вины. Он отпустил Бэнни и отвернулся, не в силах смотреть ей в глаза, боясь того, что может в них прочесть.
Он услышал шорох сена и понял, что она уходит. Джонатан молил Бога, только чтобы это произошло как можно скорее. И вдруг почувствовал ее прикосновение.
Он стоял к ней спиной, опустив голову. Она знала, она чувствовала его отчаяние. И тогда поняла: она не может оставить его одного в таком состоянии. Он поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– О, Боже, Бесс. Когда я закрываю глаза, то вижу только кровь. Но, когда я прикасаюсь к тебе, то вижу только тебя.
Элизабет взяла его руку и положила себе на грудь, туда, где билось ее сердце.
– Тогда прикоснись ко мне, – прошептала она.
Глава 23
Она лежала, положив голову ему на грудь, и он гладил ее волосы, потом чуть приподнялся и поцеловал ее. Но в поцелуе уже не было страсти. Это была клятва верности.
– После той ночи я дал себе слово, что никогда не сделаю этого с тобой снова.
– А ты ничего со мной не делал, – в ее взгляде не было и тени сожаления, поэтому он перестал чувствовать себя виновным. – Мы делаем это вместе.
Он сосредоточенно посмотрел на нее.
– Обещай, что не пожалеешь об этом.
– Не пожалею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62