Сам заслужил.
Постоянные преследования папарацци сделались просто невыносимы. Да тут еще Джиллиан давала слезливые интервью и плакалась, каким он оказался холодным и бесчувственным мерзавцем. Байрон ненавидел это нытье: он питал стойкое отвращение к таким вещам еще с развода родителей. Неудивительно, что он поступил так же, как когда-то поступила его мать: решил скрыться на время, пока все не уляжется.
Когда у Байрона возникла эта идея, он тут же вспомнил о форте с привидениями, когда-то потрясшем его воображение. «Интересно, каково это: быть привидением? — подумал он. — Стать полной своей противоположностью: призрак мертв телом, а я мертв душой. Стать привидением — значит надежно укрыться от ока общественности». Так Байрон Паркс стал невидимкой. Когда он стал вести полупризрачное существование, у него появилось больше времени на размышления и самокопание. Вскоре он начал ощущать, как мало-помалу возрождается к жизни его умершая душа. Процесс был болезненным: Байрону казалось, что подобную боль испытывают люди, пострадавшие от ожогов, когда начинают залечиваться поврежденные нервные окончания. Когда он решил податься в отшельники, он даже не представлял, в какое пепелище превратилась его душа.
Отвернувшись от окна, он подошел к влажной стойке бара и налил себе бокал вина. Скоро Эйми принесет ужин. А потом он может почитать или посмотреть какой-нибудь фильм из своей коллекции DVD.
Эйми Бейкер. Это она виновата, что у него на душе кошки скребут. Обновленная часть его души искренне хотела поверить в то, что существует некая простая, логичная и невинная причина, почему Эйми не хотела заехать за вещами.
На это прежний, циничный Байрон ответил Байрону возрожденному, что он дурак.
Он скользнул взглядом по мониторам. Камера, установленная в кухне, по-прежнему была выключена, но Байрону она была не нужна. У него и так стояла перед глазами Эйми, какой он видел ее совсем недавно: босая, в его рубашке. Черный — явно не ее цвет, но все равно она хорошенькая, особенно когда распускает свою копну каштановых кудрей.
То ли у него разыгралось воображение, то ли эта женщина и вправду хорошела прямо на глазах. Когда Байрон сегодня утром отворил дверь — неужели это было только сегодня утром? — на пороге стояла пухленькая, некрасивая женщина, соискательница на должность домработницы. Он расцеловал ее, когда она принесла обед, лишь потому, что уже отчаялся найти кухарку, а вовсе не потому, что хотел прикоснуться к ее восхитительно изогнутому ротику.
При этой мысли Байрон испытал новый прилив возбуждения и нахмурился. «Ну-ка прекрати, — приказал он своему телу. — Она твоя домработница».
У него мелькнула мысль, что, может, шесть месяцев воздержания сказались на его либидо и теперь он возбуждается по поводу и без повода. Но нет, непохоже. Он жил на Сент-Бартсе уже полгода. Во время своих вылазок в город он постоянно встречал красивых, сексуальных женщин, ни одна из которых не вызвала у него физического интереса. Может, заключение Джиллиан, что он способен чувствовать только во время секса, начисто подавило всю его сексуальную активность? От этого предположения Байрону стало немного не по себе.
И вдруг появляется женщина совсем не в его вкусе, и он испытывает прилив желания каждый раз, когда смотрит на нее!
Тут, словно по волшебству, Эйми появилась на мониторе, камера от которого была установлена в столовой. И он снова испытал возбуждение. Он изумленно покачал головой. Она шла по залу и несла поднос. Байрон вспомнил, что она обещала приготовить на ужин, и в желудке у него заурчало.
Тут он заметил что-то очень странное. Он прищурился: да она совсем не хромает! Нисколечко!
От этого сразу же вернулся к жизни циничный Байрон. Черт возьми! А он-то полагал, что она с ним откровенна. Всякое желание сразу же пропало. Его сменил гнев, который все возрастал по мере продвижения Эйми по темному форту. Ее изображение перемещалось с монитора на монитор. Вот вспыхнула молния и осветила ее, словно стробоскопический источник света на киносъемках. Последовал раскат грома, отчего Эйми вздрогнула.
Добравшись до кабинета, она осторожно заглянула внутрь, словно ждала, что из-за угла на нее набросится чудовище. Затем нерешительно шагнула внутрь, нажав локтем на выключатель. Байрон совсем забыл оставить для нее включенным свет.
Загорелся тусклым светом торшер, но в углах комнаты по-прежнему лежали густые тени. Эйми подошла к «немому официанту» и поставила внутрь поднос. По крайней мере так ему показалось. На камере эта часть кабинета была видна не очень четко.
Он ждал, что она отправит поднос наверх и уйдет.
Эйми снова попала в объектив камеры. Поднос она пока не посылала наверх, просто стояла и оглядывалась.
«Не надо, Эйми, — прошептала та часть его души, которая еще на что-то надеялась, — не делай этого».
Но она направилась прямиком к столу и принялась рыться среди книг и проектов. В нем закипела ярость. Он бросился к столу и нажал на кнопку двухсторонней связи. Он так спешил, что включил сразу все микрофоны в форте и грозно спросил:
— Ты что делаешь?!
Голос его разнесся по всей крепости. Эйми взвизгнула, стремительно обернулась и прижалась спиной к столу. Разумеется, она никого не увидела. В форте снова воцарилась тишина, только во дворе обезьяны и птицы подняли перепуганный гвалт.
Эйми намертво вцепилась в стол и замерла. Сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди.
Снова раздался тот же голос, уже не такой громкий, но полный гнева:
— Я, кажется, спросил, что вы делаете.
— Я… я… — Она втянула в себя воздух. — Г-где вы.
— Наблюдаю по монитору. Так какого черта ты здесь делана?
Эйми лихорадочно оглядывалась. Заметив камеру в нише над дверью и громкоговоритель, она немного успокоилась: значит, это все-таки не призрак.
— Я… Я искала бумагу.
— А в кухне что, бумаги нет?
— Есть, просто… — Эйми сглотнула комок страха, застрявший в горле. Она думала, что Гаспар — француз, как Ланс, но судя по акценту, он скорее американец. — Просто мне это пришло в голову, когда я была уже здесь.
— Что вам пришло в голову?
— Я хотела вас поблагодарить. За одежду. — Она вцепилась в рубашку. — Я хотела написать вам благодарственную записку.
— Лансу Бофорту не понравилось бы, что вы рылись в его вещах. Да и мне не понравилось бы, если бы вы рылись в моих.
— Я не рылась! То есть я не нарочно. Простите.
— Извините, но в это верится с трудом. Особенно если учесть, что вы лгунья.
— Что?! — Глаза у Эйми чуть не вылезли из орбит. Раньше ее никто так не называл.
— Ваше колено чудесным образом зажило.
— А-а-а… — Ей было ужасно стыдно.
— Так почему же вы не захотели сегодня заехать за своими вещами? Что вы скрываете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Постоянные преследования папарацци сделались просто невыносимы. Да тут еще Джиллиан давала слезливые интервью и плакалась, каким он оказался холодным и бесчувственным мерзавцем. Байрон ненавидел это нытье: он питал стойкое отвращение к таким вещам еще с развода родителей. Неудивительно, что он поступил так же, как когда-то поступила его мать: решил скрыться на время, пока все не уляжется.
Когда у Байрона возникла эта идея, он тут же вспомнил о форте с привидениями, когда-то потрясшем его воображение. «Интересно, каково это: быть привидением? — подумал он. — Стать полной своей противоположностью: призрак мертв телом, а я мертв душой. Стать привидением — значит надежно укрыться от ока общественности». Так Байрон Паркс стал невидимкой. Когда он стал вести полупризрачное существование, у него появилось больше времени на размышления и самокопание. Вскоре он начал ощущать, как мало-помалу возрождается к жизни его умершая душа. Процесс был болезненным: Байрону казалось, что подобную боль испытывают люди, пострадавшие от ожогов, когда начинают залечиваться поврежденные нервные окончания. Когда он решил податься в отшельники, он даже не представлял, в какое пепелище превратилась его душа.
Отвернувшись от окна, он подошел к влажной стойке бара и налил себе бокал вина. Скоро Эйми принесет ужин. А потом он может почитать или посмотреть какой-нибудь фильм из своей коллекции DVD.
Эйми Бейкер. Это она виновата, что у него на душе кошки скребут. Обновленная часть его души искренне хотела поверить в то, что существует некая простая, логичная и невинная причина, почему Эйми не хотела заехать за вещами.
На это прежний, циничный Байрон ответил Байрону возрожденному, что он дурак.
Он скользнул взглядом по мониторам. Камера, установленная в кухне, по-прежнему была выключена, но Байрону она была не нужна. У него и так стояла перед глазами Эйми, какой он видел ее совсем недавно: босая, в его рубашке. Черный — явно не ее цвет, но все равно она хорошенькая, особенно когда распускает свою копну каштановых кудрей.
То ли у него разыгралось воображение, то ли эта женщина и вправду хорошела прямо на глазах. Когда Байрон сегодня утром отворил дверь — неужели это было только сегодня утром? — на пороге стояла пухленькая, некрасивая женщина, соискательница на должность домработницы. Он расцеловал ее, когда она принесла обед, лишь потому, что уже отчаялся найти кухарку, а вовсе не потому, что хотел прикоснуться к ее восхитительно изогнутому ротику.
При этой мысли Байрон испытал новый прилив возбуждения и нахмурился. «Ну-ка прекрати, — приказал он своему телу. — Она твоя домработница».
У него мелькнула мысль, что, может, шесть месяцев воздержания сказались на его либидо и теперь он возбуждается по поводу и без повода. Но нет, непохоже. Он жил на Сент-Бартсе уже полгода. Во время своих вылазок в город он постоянно встречал красивых, сексуальных женщин, ни одна из которых не вызвала у него физического интереса. Может, заключение Джиллиан, что он способен чувствовать только во время секса, начисто подавило всю его сексуальную активность? От этого предположения Байрону стало немного не по себе.
И вдруг появляется женщина совсем не в его вкусе, и он испытывает прилив желания каждый раз, когда смотрит на нее!
Тут, словно по волшебству, Эйми появилась на мониторе, камера от которого была установлена в столовой. И он снова испытал возбуждение. Он изумленно покачал головой. Она шла по залу и несла поднос. Байрон вспомнил, что она обещала приготовить на ужин, и в желудке у него заурчало.
Тут он заметил что-то очень странное. Он прищурился: да она совсем не хромает! Нисколечко!
От этого сразу же вернулся к жизни циничный Байрон. Черт возьми! А он-то полагал, что она с ним откровенна. Всякое желание сразу же пропало. Его сменил гнев, который все возрастал по мере продвижения Эйми по темному форту. Ее изображение перемещалось с монитора на монитор. Вот вспыхнула молния и осветила ее, словно стробоскопический источник света на киносъемках. Последовал раскат грома, отчего Эйми вздрогнула.
Добравшись до кабинета, она осторожно заглянула внутрь, словно ждала, что из-за угла на нее набросится чудовище. Затем нерешительно шагнула внутрь, нажав локтем на выключатель. Байрон совсем забыл оставить для нее включенным свет.
Загорелся тусклым светом торшер, но в углах комнаты по-прежнему лежали густые тени. Эйми подошла к «немому официанту» и поставила внутрь поднос. По крайней мере так ему показалось. На камере эта часть кабинета была видна не очень четко.
Он ждал, что она отправит поднос наверх и уйдет.
Эйми снова попала в объектив камеры. Поднос она пока не посылала наверх, просто стояла и оглядывалась.
«Не надо, Эйми, — прошептала та часть его души, которая еще на что-то надеялась, — не делай этого».
Но она направилась прямиком к столу и принялась рыться среди книг и проектов. В нем закипела ярость. Он бросился к столу и нажал на кнопку двухсторонней связи. Он так спешил, что включил сразу все микрофоны в форте и грозно спросил:
— Ты что делаешь?!
Голос его разнесся по всей крепости. Эйми взвизгнула, стремительно обернулась и прижалась спиной к столу. Разумеется, она никого не увидела. В форте снова воцарилась тишина, только во дворе обезьяны и птицы подняли перепуганный гвалт.
Эйми намертво вцепилась в стол и замерла. Сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди.
Снова раздался тот же голос, уже не такой громкий, но полный гнева:
— Я, кажется, спросил, что вы делаете.
— Я… я… — Она втянула в себя воздух. — Г-где вы.
— Наблюдаю по монитору. Так какого черта ты здесь делана?
Эйми лихорадочно оглядывалась. Заметив камеру в нише над дверью и громкоговоритель, она немного успокоилась: значит, это все-таки не призрак.
— Я… Я искала бумагу.
— А в кухне что, бумаги нет?
— Есть, просто… — Эйми сглотнула комок страха, застрявший в горле. Она думала, что Гаспар — француз, как Ланс, но судя по акценту, он скорее американец. — Просто мне это пришло в голову, когда я была уже здесь.
— Что вам пришло в голову?
— Я хотела вас поблагодарить. За одежду. — Она вцепилась в рубашку. — Я хотела написать вам благодарственную записку.
— Лансу Бофорту не понравилось бы, что вы рылись в его вещах. Да и мне не понравилось бы, если бы вы рылись в моих.
— Я не рылась! То есть я не нарочно. Простите.
— Извините, но в это верится с трудом. Особенно если учесть, что вы лгунья.
— Что?! — Глаза у Эйми чуть не вылезли из орбит. Раньше ее никто так не называл.
— Ваше колено чудесным образом зажило.
— А-а-а… — Ей было ужасно стыдно.
— Так почему же вы не захотели сегодня заехать за своими вещами? Что вы скрываете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66