Как давно уже Дункан не прижимал к себе Меган; только в фантазиях — слишком частых. Она похудела, понял он, взяв ее на руки. Но округлости ее тела были по-прежнему неотразимыми. Несмотря на свое решение, он поддавался их чарам.
Сердце Джейд колотилось настолько сильно, что ей казалось, Дункан его ощущает. Она приказывала себе успокоиться, но ничего не получалось. Когда он сжимал ее в объятиях в последний — и единственный — раз, она была в панике и не могла как следует разобраться в своих ощущениях. Теперь же она испытывала необыкновенное чувство, вдыхая запах его одеколона и мыла, терпкий мужской запах, незаглушаемый ими. Она запомнила этот запах с того момента, когда они стали спать в одной постели.
Он нес ее с такой легкостью, что ритм его дыхания даже не изменился. Джейд чувствовала себя неловко оттого, что к ней относятся как к инвалиду, но не могла сопротивляться силе его ласковых рук.
Дункан опустил ее на диван в студии. Подкладывая под нее подушки, он поинтересовался:
— Тебе удобно?
— Еще бы! Как здорово выбраться из дома! Не знаю, чем тебя и отблагодарить!
— Мне не нужна благодарность.
Тепло в его глазах смягчило некоторую резкость тона. Он вышел на середину студии, оглядываясь, будто не понимал, что делать дальше. В комнате воцарилось почти осязаемое молчание.
Наконец он откашлялся и произнес:
— Я чувствую себя не в своей тарелке, разрешая тебе смотреть за моей работой после всех этих лет.
Не так давно литературные критики хвалили ее за мастерские диалоги. Сейчас она не нашла ничего лучшего, чем произнести:
— Пожалуйста, просто не обращай на меня внимания.
Он согласно кивнул и начал передвигаться по студии, устанавливая мольберт так, чтобы на него падал свет, готовя палитру, выбирая кисти. Стараясь не мешать ему, Джейд, как только взгляд художника обращался на нее, делала вид, что смотрит в окно. Вскоре в студии установилась глубокая тишина.
Через полчаса, когда Дункан полностью ушел в работу и перестал замечать ее присутствие, Джейд смогла более или менее открыто наблюдать за ним. Она зачарованно смотрела, как чистый холст покрывался свободными, широкими мазками его кисти. В том, как он трудился, было что-то волшебное. Казалось, кисть в его руке связана невидимыми нитями с сердцем, мозгом, душой. Его действия и достигаемые результаты сплетались в единое целое. Только что холст был пустым, но вот на нем началась вырисовываться фигура индейского воина. На его старом лице отчетливо прочитывались печали его народа.
Наблюдая за Дунканом, Джейд вспомнила те прекрасные времена, когда она с упоением работала за своим компьютером, и слова со сладкой неизбежностью капель меда, падающих в соты, ложились одно к одному.
Закончив предварительный набросок, Дункан выдавил на палитру разнообразные краски и стал грунтовать холст. Одновременно он вносил изменения в набросок: в поворот головы воина, в линии его тела — до тех пор, пока рисунок не приобрел силу и яркость, которые раскрывали идею картины так же ясно, как это сделала бы надпись.
Энергично работая над холстом, временами Дункан как бы устремлял свой взгляд внутрь, наблюдая за чем-то, видимым ему одному. Его напряжение передавалось и Джейд. Раньше она и не подозревала, как материален может быть процесс рисования. Теперь она видела этот процесс как балетное адажио, в котором каждое движение исполнено смысла и значения. Что же ее очаровывает — талант или мужчина? И можно ли отделить одно от другого?
Она не чувствовала, как бежит время, пока кто-то не постучал в дверь.
— Это я, сеньор! — раздался голос Дулси. — Где накрывать вам ленч?
Дункан отложил палитру и посмотрел на Джейд. Казалось, он был удивлен, что был в студии не один.
— Ты готова к возвращению в спальню?
— Пожалуйста, чуть позже.
— А что ты хочешь на ленч?
— Что угодно.
Он подошел к двери, открыл ее и сказал:
— Мы будем есть здесь. Принеси нам несколько бутербродов и бутылку вина.
— Но сеньор!
Джейд удивило выражение, промелькнувшее на лице Дулси. Экономка выглядела гораздо более обеспокоенной, чем того заслуживала ситуация.
Дункан ел тщательно пережевывая пищу, но не чувствуя ее вкуса. Он разглядывал Меган, убеждая себя, что будет последним дураком, если поверит в ее перевоплощение. Еще несколько месяцев назад она не испытывала ни малейшего желания заглянуть в студию. А если бы даже зашла, то наверняка стала бы суетиться, критиковать запах скипидара и красок, выказывать скуку и упоминать к месту и не к месту, чего она лишилась, выйдя за него замуж.
Новая Меган вела себя на удивление тихо, так тихо, что во время работы он практически забыл о ее присутствии. Но сейчас он вспомнил о ней и испытывал неудобства.
— Хочешь немного вина? — спросил он.
— Сиделку Бингхемптон хватит удар, если она узнает, что я сделала хоть глоток.
— Ну, то, о чем она знать не будет, не причинит ей вреда!
— Тогда я немного выпью, — сказала она, протягивая бокал.
Дункан плеснул им обоим. Он подумал, что именно такой должна была быть их прежняя жизнь. Сколько часов они потратили на бессмысленные споры? Сколько дней — на взаимные упреки? Сколько недель — на обиды и злость?
Но правда остается правдой. Сегодняшний день вряд ли повторится. Меган и Малкольм становятся все ближе друг к другу.
Джейд изучала лицо Дункана, отпивая вино. Он выглядел таким серьезным, что ей захотелось узнать, о чем он думает. Ее собственная голова была переполнена словами, которые она хотела бы ему сказать. Наблюдая, как он работает, она открыла для себя нового Дункана. Когда он писал картину, его лицо освобождалось от обычного сурового и настороженного выражения. Он полностью отдавался эмоциям, улыбаясь, когда был доволен, хмуря брови, когда что-то не получалось. Как бы она хотела, чтобы и с ней он был полностью открытым!
Он страстно любил свое искусство, и это ей нравилось. Если бы она только могла поведать ему, что точно также относится к своему литературному труду! В те годы, когда она начинала писать, до того как приняла решение избегать эмоциональности, она могла громко смеяться над рожденными ею словами или почти рыдать, когда сюжет обретал трагический поворот.
Да, было бы прекрасно поговорить с Дунканом о муках творчества, поделиться глубокими чувствами, рождаемыми искусством, но ей было непозволительно делать этого.
Сначала нужно признаться, кто она такая на самом деле. Но она была еще слаба, чтобы встретить лицом к лицу последствия такого шага. Тем не менее она может постараться разговорить его на тему живописи…
— Ты не возражаешь, если я задам тебе несколько вопросов о твоей работе?
— Что бы тебе хотелось узнать? — Он неопределенно повел плечами.
— Ты не работаешь с эскизами или фотографиями и не используешь натурщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96