Дурында и есть!
Или это тоска поперла через край? Осталось только поплакаться на свое одиночество в жилетку этому грубияну с чертями в глазах.
— Что вы на меня так смотрите? — насторожился Илья.
Женька вдруг осознала, что забыла о дороге и с ненавистью — совсем необъяснимой — пялится на своего пассажира.
Он был ничего себе, на вид вполне дееспособный клиент. Костюмчик добротный, прическа — волосок к волоску, гладкая, холеная физиономия. И кривая ухмылка — бесплатное приложение к образу солидного бизнесмена, убежденного в собственной этой самой.. дееспособности.
Только взгляд время от времени терял выражение пресыщенности и затуманивался тоской. Женька отнесла ее на счет любовницы, с коей он так поспешно и эмоционально простился в аэропорту.
Наверное, теперь опомнился и сожалеет. Грустно ему.
* * *
Илья не решался больше ничего спрашивать у этой странной девицы. Хватит с него и вопросов, и девиц хватит! Рита была последней, так что ставим точку. Это надо же — вбила себе в голову, что он непременно должен ее познакомить со своей семьей.
Зачем?!
Илья искренне не понимал. Она, что, замуж за него собралась, что ли?
Нет, пора заканчивать с этим. Он взрослый мужик, и все про себя знает, так почему снова чуть было не вляпался?! Ведь сразу ясно, что Рита из той же породы, что его бывшая благоверная. Из породы зубастых, пустоголовых, очень хитрых и предприимчивых. Как его угораздило жениться на одной из них — непонятно. Развод был естественным и единственным выходом, но с тех пор Илья усомнился в собственной умственной полноценности. Где, на минуточку, были его мозги, а? Вот правда, какого хрена серое вещество не подсказало ему, что жениться на этой стерве нельзя, никак нельзя! Впрочем, если бы он не женился, было бы еще хуже! Поди разберись…
А теперь — баста! Не хотите по-моему, не будет никак. Ариведерчи.
— Тьфу ты, задери твою кочерыжку! — вырвалось вдруг у Женьки.
Перехватив ошеломленный взгляд пассажира, она покраснела.
— Извините, — покаялась Женя, — кажется, колесо проткнули.
— Как вы догадались? — удивился он, словно она сообщила ему, что умеет предвидеть курс доллара.
Она на самом деле его огорошила. Все знакомые дамы, умеющие водить машину, впадали в коматозное состояние, когда выходили из строя дворники. С пробитым колесом они бы, пожалуй, ехали, пока не скатились в кювет. А потом бы принялись причитать и возводить очи к небу, вопрошая у Создателя, что стряслось.
Женька аккуратно притормозила и окинула его возмущенным взглядом.
— Ну вы же определяете, когда с машиной что-то не так!
— Я — мужчина.
— Вы — просто баран! — возразила она с досадой. — Выходите. Вон там, за углом метро. Всего хорошего!
Илья нахмурился и проворчал, что никуда не пойдет.
— Это еще почему? — мимоходом удивилась она. — Вы же не доверяете даме за рулем.
— Не в этом дело, — отмахнулся он, вслед за ней выходя из машины, — давайте помогу.
Она с усмешкой покосилась на его дорогой костюм. Илья небрежно пожал плечами.
— Мне не впервой. Давайте, давайте, открывайте багажник.
Он решительно закатал рукава. Ворча под нос что-то умное в духе времени об эмансипации, Женя все же повиновалась и позволила ему достать домкрат. Пока Илья, присев на корточки, поднимал машину, она пыталась вытащить запаску, вполголоса чертыхаясь и в очередной раз обещая Шушику разобрать хлам в багажнике.
Куда же все-таки девается время? Если его не хватает даже на то, чтобы доставить удовольствие любимому «лансеру»?
— Эй, малая, брось-ка мне баллоник! Женя замерла.
Баллоник — это баллонный ключ. Ничего сложного. Вот он валяется, между пакетом с дисками и дырявым резиновым ведром.
А «малая» — это Женя. Она должна отнести баллоник папе. Папа меняет колесо, так что без баллоника не обойтись.
Ничего страшного.
Надо просто зажмуриться — сильно, сильно, а потом быстро поморгать. Нехитрый рецепт. Слез как не бывало, и привидения исчезают.
Остается только жизнь, полная боли.
Был бы жив папа, он бы прижал Женьку крепко-крепко и прошептал: «Жизнь нормальная штука, если к ней привыкнуть. Привыкай, моя бедная девочка, привыкай». Впрочем, с папой эта самая штука действительно была нормальной. До того момента, когда чужой голос по телефону сообщил, что Александр Мартынов погиб в автомобильной катастрофе. Женя весело хрюкнула в трубку, потому что папа просто не мог этого сделать. Он сто лет провел за баранкой, для него водить машину так же естественно, как ходить пешком. В конце концов, он был профессиональным гонщиком.
И самым лучшим человеком на свете. Он умел все — приготовить обед, погладить Женькино платье с шикарными воланами, украсть ее из школы, так чтобы никто не хватился, угадать, о чем она мечтает, и мчаться на бешеной скорости несколько сотен километров, чтобы показать ей новогодний фейерверк в Москве.
Он учил ее пылесосить, стрелять из рогатки, водить машину. Он заплетал ей косы, когда она ходила в пятый класс, и купил ей парик, когда в десятом она обрилась наголо в знак протеста перед учителями, а потом долго рыдала у зеркала. Он называл ее — малая и очень баловал. Но если ей не удавалось чисто вымыть машину или решить элементарную задачку по физике, она становилась «Евгенией Александровной», и папа мог ворчать на нее три часа кряду.
Он был занудой.
И самым лучшим человеком на свете.
Вот только с женщинами ему не везло.
Мама не выдержала его темпа, а Ираида, пришедшая ей на смену, села папе на шею и, свесив ножки, следила оттуда за каждым его шагом. Ему приходилось нелегко при таком тотальном контроле, но он вроде бы любил Женькину мачеху. Или просто махнул рукой на любовь.
Дорога была его страстью, дорога и скорость, дорога и ветер в волосах, дорога и горизонт, расстилающийся перед глазами, близкий и такой недоступный.
Папа говорил: «Знаешь, малая, руль, словно спасательный круг. Держишься за него, и уверен, что все возможно. Все в твоих руках».
* * *
Оказалось, он заснул за рулем, закрыл глаза, а дорога вильнула в сторону…
Мачеха сказала: «Судьба», позвала адвоката и стала отвоевывать наследство.
Друзья сказали: «Поможем», отпаивали Женю валерьянкой и коньяком, отвлекали разговорами и рычали на Ираиду, словно надежные дрессированные псы.
Мама сказала: «Ты должна быть сильной!» Она всегда четко знала, что должна ее дочь. Потом она пообещала приехать — «ведь тебе нужна поддержка» — но не приехала. Наверное, из Лос-Анджелеса в российскую глубинку добраться было непросто.
Мама не любила трудностей.
Женька же не сказала ничего. В горле прочно обосновался какой-то странный тугой комок, и все слова застревали в нем, и было совершенно безразлично, вырвутся они когда-нибудь на свободу или нет. Еще болели глаза, будто кто-то на них постоянно давил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69