поскорее отделаться от назойливых родственниц. Я боялась, что в город прибыла также и моя мать, а с ней мне особенно не хотелось встречаться; в конце концов я высчитала, что до возвращения мальчиков я успею их принять: сегодня такая жара, что Рено с Пейролем обязательно задержатся – пойдут в бассейн.
Когда я наконец положила трубку, я встряхнулась. Поднялась на второй этаж, не беспокоясь, что гости могут застать меня в пляжном халатике, который я накидывала почти на голое тело, а после несчастного случая с ногами ходила в нем с утра до вечера. Я пошла в душ, помассировала себе затылок, во рту у меня было горько.
– Принеси мне виски! – крикнула я Ирме, открыв окошко.– И ради бога похолоднее.
Мне необходимо было самомобилизоваться, ощутить себя достойной противницей, хочешь не хочешь, стать Буссардель потому, что обе мои невестки явились именно к Буссардель и надо было противостоять им тоже по-буссарделевски. Иного выбора у меня не было. Но вернуться мне, теперешней, к той оставшейся где-то далеко Агнессе, снова пойти с ней об руку и снова сжиться с ней, возможно, было бы мне не под силу, если бы меня вовремя не поддержала мысль, что к концу дня я снова буду со спутниками моей подлинной жизни.
Но я была слишком встревожена, как и всегда, когда мне чудилась угроза интересам моего сына, однако оказалось, что речь шла совсем о другом... То, чего ждали от меня мои родственницы, не могло повредить Рено; больше того, они намекнули, что все может рикошетом обернуться к его выгоде. Но то, чего они требовали, было столь немыслимо с моей стороны, даже непристойно, так противоречило моему характеру и всей линии моего поведения, что я с первых же их слов поняла, что откажусь наотрез. Как только они смели надеяться? Одним лишь Буссарделям могла прийти в голову подобная мысль.
Тем не менее это доказывало, что в их клане на Плэн-Монсо появилась первая трещина. Я догадалась даже, что красные их деньки миновали, но неужели вместе с ними ушел и простой здравый смысл? И достоинство? В былые времена они готовы были на все – на жертвы, на испытания, на личные и общесемейные муки, даже на банкротство,– лишь бы их уважаемое имя не было запятнано. Лучше пустить себе пулю в лоб, как некогда говаривали отец и дядя – биржевые маклеры, когда речь заходила о каком-нибудь банкроте, нежели по доброй воле выставлять на свет божий свои гнусные секреты.
А теперь они хотели именно этого, и хотели этого от меня. Один из молодых Буссарделей, а именно Патрик, младший сын моего брата Симона, погибшего в немецких лагерях, выросший без отца, избалованный матерью мальчик, попал в скверную историю. Насколько я поняла, дело шло о краже автомобиля, за ним ночью гналась полиция, а кончилось тем, что он насмерть задавил человека. Нашему юному герою, еще до суда заключенному в тюрьму, грозило самое худшее; и вся семья встала под ружье, надеясь вызволить его из беды; они готовы были открыть огонь по первому знаку, лишь бы уменьшить долю его ответственности. Самым действенным средством в делах такого рода считалась ссылка на плохое окружение, на губителные примеры.
А какая мне во всем этом отводилась роль? Очень простая. Выступить в качестве общественного обвинителя всего клана Буссарделей, потому что никто лучше меня не мог справиться с этой задачей. Никто лучше не мог изобличить их, доказав, что ради корысти они способны на все. Достаточно мне рассказать судьям о нашем конфликте, заявить, что они действовали всем скопом против троих родственников из соображений наживы, добились полного успеха, не посрамив уважаемого имени Буссарделей, и все это происходило на глазах самого Патрика, тогда еще совсем мальчика.
Когда после моего калифорнийского приключения я, беременная тем, кто стал теперь Рено, согласилась выйти замуж за моего кузена и поверенного моих тайн Ксавье, родственники скрыли и от меня и от него, что он бесплоден, так как еще в детстве перенес туберкулез половых органов; и скрыли лишь потому, что брак двоих самых "непутевых" Буссарделей устраивал всю семью. Когда родным стало известно, что я беременна, чего они никак не ожидали, они поспешили открыть моему мужу глаза с целью устранить незаконнорожденного ребенка. Ксавье, натура в высшей степени впечатлительная, после этого неожиданного удара упал – случайно, нет ли из окна. В результате этого падения он скончался. Я увезла его, умирающего, из нашего особняка на авеню Ван-Дейка. А много лет спустя наша старая родственница, знавшая тайну моего мужа, перед смертью сделала своим единственным наследником Рено – "сына Ксавье", по собственному ее выражению, но моя мать добилась непризнания Рено законным сыном и лишила его наследства. Вот какую миленькую историю могла бы я рассказать судьям, и об этом просили меня Буссардели. А уж если бы я привела все драматические перипетии этого дела, представила бы доказательства, сослалась бы на неоспоримые свидетельства, сенсация была бы полной. Одна лишь я в силах выставить на всеобщее позорище наше могущественное семейство, ввергнуть его в такие пучины, что положение юного преступника сразу же облегчится, снимет с него ответственность за свои поступки. Таким образом, я представляла собой единственный шанс на оправдание Патрика, на смягчение его участи.
Анриетта с помощью Жанны опытной рукой обнажила передо мной все пружины своего замысла, и обе женщины, объединенные общим усилием продемонстрировать его, напомнили мне двух злоумышленников, которые, задумав hold up (Грабеж (англ.)), набросав предварительный план, сами подвергают его всесторонней критике, и в конце концов вся эта сложнейшая система начинает казаться им простейшей и безотказной. Когда я возразила, что эта махинация бессмысленна хотя бы уже потому, что она разрушит то, что желают сохранить,– семью, Анриетта, снисходительно улыбнувшись, поведала мне: все это разработано защитником Патрика, одним из "душек-теноров" адвокатуры. Он ссылается на прецеденты, делает ставку именно на теперешнюю тенденцию – судьи весьма охотно обвиняют родителей в грехах детей – и, наконец, так уверен в выбранном им способе защиты, что прибыл из Парижа вместе с двумя моими невестками, откомандированными сюда в качестве послов; он теперь сидит в городе, в отеле, и ждет результатов наших переговоров.
– Вы сами понимаете, Агнесса, что он не мог приехать сюда, к вам,– это было бы серьезным профессиональным промахом. Адвокат не имеет права встречаться со свидетелями. А мы не желаем совершить ни малейшего нарушения.
– Однако это в ваших возможностях,– Жанна указала на стоявший рядом телефонный аппарат.– Вам-то ничто не мешает ему позвонить.
– Но...– начала я.– А мать?
– Нет. Тетя Мари не приехала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Когда я наконец положила трубку, я встряхнулась. Поднялась на второй этаж, не беспокоясь, что гости могут застать меня в пляжном халатике, который я накидывала почти на голое тело, а после несчастного случая с ногами ходила в нем с утра до вечера. Я пошла в душ, помассировала себе затылок, во рту у меня было горько.
– Принеси мне виски! – крикнула я Ирме, открыв окошко.– И ради бога похолоднее.
Мне необходимо было самомобилизоваться, ощутить себя достойной противницей, хочешь не хочешь, стать Буссардель потому, что обе мои невестки явились именно к Буссардель и надо было противостоять им тоже по-буссарделевски. Иного выбора у меня не было. Но вернуться мне, теперешней, к той оставшейся где-то далеко Агнессе, снова пойти с ней об руку и снова сжиться с ней, возможно, было бы мне не под силу, если бы меня вовремя не поддержала мысль, что к концу дня я снова буду со спутниками моей подлинной жизни.
Но я была слишком встревожена, как и всегда, когда мне чудилась угроза интересам моего сына, однако оказалось, что речь шла совсем о другом... То, чего ждали от меня мои родственницы, не могло повредить Рено; больше того, они намекнули, что все может рикошетом обернуться к его выгоде. Но то, чего они требовали, было столь немыслимо с моей стороны, даже непристойно, так противоречило моему характеру и всей линии моего поведения, что я с первых же их слов поняла, что откажусь наотрез. Как только они смели надеяться? Одним лишь Буссарделям могла прийти в голову подобная мысль.
Тем не менее это доказывало, что в их клане на Плэн-Монсо появилась первая трещина. Я догадалась даже, что красные их деньки миновали, но неужели вместе с ними ушел и простой здравый смысл? И достоинство? В былые времена они готовы были на все – на жертвы, на испытания, на личные и общесемейные муки, даже на банкротство,– лишь бы их уважаемое имя не было запятнано. Лучше пустить себе пулю в лоб, как некогда говаривали отец и дядя – биржевые маклеры, когда речь заходила о каком-нибудь банкроте, нежели по доброй воле выставлять на свет божий свои гнусные секреты.
А теперь они хотели именно этого, и хотели этого от меня. Один из молодых Буссарделей, а именно Патрик, младший сын моего брата Симона, погибшего в немецких лагерях, выросший без отца, избалованный матерью мальчик, попал в скверную историю. Насколько я поняла, дело шло о краже автомобиля, за ним ночью гналась полиция, а кончилось тем, что он насмерть задавил человека. Нашему юному герою, еще до суда заключенному в тюрьму, грозило самое худшее; и вся семья встала под ружье, надеясь вызволить его из беды; они готовы были открыть огонь по первому знаку, лишь бы уменьшить долю его ответственности. Самым действенным средством в делах такого рода считалась ссылка на плохое окружение, на губителные примеры.
А какая мне во всем этом отводилась роль? Очень простая. Выступить в качестве общественного обвинителя всего клана Буссарделей, потому что никто лучше меня не мог справиться с этой задачей. Никто лучше не мог изобличить их, доказав, что ради корысти они способны на все. Достаточно мне рассказать судьям о нашем конфликте, заявить, что они действовали всем скопом против троих родственников из соображений наживы, добились полного успеха, не посрамив уважаемого имени Буссарделей, и все это происходило на глазах самого Патрика, тогда еще совсем мальчика.
Когда после моего калифорнийского приключения я, беременная тем, кто стал теперь Рено, согласилась выйти замуж за моего кузена и поверенного моих тайн Ксавье, родственники скрыли и от меня и от него, что он бесплоден, так как еще в детстве перенес туберкулез половых органов; и скрыли лишь потому, что брак двоих самых "непутевых" Буссарделей устраивал всю семью. Когда родным стало известно, что я беременна, чего они никак не ожидали, они поспешили открыть моему мужу глаза с целью устранить незаконнорожденного ребенка. Ксавье, натура в высшей степени впечатлительная, после этого неожиданного удара упал – случайно, нет ли из окна. В результате этого падения он скончался. Я увезла его, умирающего, из нашего особняка на авеню Ван-Дейка. А много лет спустя наша старая родственница, знавшая тайну моего мужа, перед смертью сделала своим единственным наследником Рено – "сына Ксавье", по собственному ее выражению, но моя мать добилась непризнания Рено законным сыном и лишила его наследства. Вот какую миленькую историю могла бы я рассказать судьям, и об этом просили меня Буссардели. А уж если бы я привела все драматические перипетии этого дела, представила бы доказательства, сослалась бы на неоспоримые свидетельства, сенсация была бы полной. Одна лишь я в силах выставить на всеобщее позорище наше могущественное семейство, ввергнуть его в такие пучины, что положение юного преступника сразу же облегчится, снимет с него ответственность за свои поступки. Таким образом, я представляла собой единственный шанс на оправдание Патрика, на смягчение его участи.
Анриетта с помощью Жанны опытной рукой обнажила передо мной все пружины своего замысла, и обе женщины, объединенные общим усилием продемонстрировать его, напомнили мне двух злоумышленников, которые, задумав hold up (Грабеж (англ.)), набросав предварительный план, сами подвергают его всесторонней критике, и в конце концов вся эта сложнейшая система начинает казаться им простейшей и безотказной. Когда я возразила, что эта махинация бессмысленна хотя бы уже потому, что она разрушит то, что желают сохранить,– семью, Анриетта, снисходительно улыбнувшись, поведала мне: все это разработано защитником Патрика, одним из "душек-теноров" адвокатуры. Он ссылается на прецеденты, делает ставку именно на теперешнюю тенденцию – судьи весьма охотно обвиняют родителей в грехах детей – и, наконец, так уверен в выбранном им способе защиты, что прибыл из Парижа вместе с двумя моими невестками, откомандированными сюда в качестве послов; он теперь сидит в городе, в отеле, и ждет результатов наших переговоров.
– Вы сами понимаете, Агнесса, что он не мог приехать сюда, к вам,– это было бы серьезным профессиональным промахом. Адвокат не имеет права встречаться со свидетелями. А мы не желаем совершить ни малейшего нарушения.
– Однако это в ваших возможностях,– Жанна указала на стоявший рядом телефонный аппарат.– Вам-то ничто не мешает ему позвонить.
– Но...– начала я.– А мать?
– Нет. Тетя Мари не приехала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70