Может быть, Он боялся, что Его собственная душа будет отобрана и переработана душегубкой. Может быть, Он проливает слезы за тех, кто не попадет в рай. Может быть, Он чувствует себя виноватым.
Или – может быть – Его душа уже исчезла.
И этот огромный гниющий труп на небесах, который когда-то был нашим Богом, сейчас уставился в свою священную стену и пожимает своими священными плечами.
А Его священный великий дух давно обратился в забвение.
* * *
Поединок начинается.
Бойцы не двигаются, просто стоят и пялятся, как застывшие статуи. Креллиан необычайно высок, даже для креллиана. Выразительные черты. Толпа кажется возбужденно счастливой, взволнованной, восхищенной явным превосходством креллиана над запуганным оппонентом, но мне скучно. Оба не двигаются.
Креллиан не нападет, пока не нападет его противник, такова мораль креллианов, а его оппонент слишком напуган, чтобы атаковать.
От скуки я спрашиваю Христиана, почему он так ответил Сесилу, когда мы уходили от его киоска.
– Что ты имел в виду, говоря, что мы идем в забвение?
Христиан задумался. Потом вспомнил.
– А, да, именно туда мы и направляемся.
– Ты на самом деле так думаешь? – спрашиваю я.
– Так сказал Сатана, разве нет?
Средневековый забегает креллиану за спину, но все еще не атакует от испуга. Креллиан даже на оборачивается, он быстр и успеет повернуться для защиты, как только его враг обнажит меч.
– Ты на самом деле веришь в то, что сказал Сатана? – интересуюсь я.
– У него нет причины лгать, – отвечает Христиан. – У него нет выгоды.
– Может быть, он просто не хочет платить нам наличными за работу.
– Я все равно попробую, – говорит Христиан. Я киваю.
– Сатана не такой уж плохой мужик, – продолжает мой друг. – Просто он гомосексуалист.
Я на минуту делаю паузу и доедаю пирожок.
Средневекового зовут Сэндерс Меч Санбланкет, он считается одним из лучший бойцов среди своих, и он друг Сесила. Он сражается значительно лучше Сесила. У него высокое самомнение, БОЛЬШОЕ эго – настолько большое, что он решил, будто сможет победить креллиана. Теперь же, видя его лицом к лицу, он думает иначе.
– Значит, ты думаешь, что мы идем в забвение? – спрашиваю я.
Сэндерс теперь выбегает перед креллианом. Потом снова бежит за спину. Потом снова вперед. Кружит вокруг прямого человека – неподвижного, застывшего богомола, который ждет, когда враг нанесет удар, ждет, чтобы нанести свой удар.
– Конечно, – говорит Христиан, его глаза не отрываются от арены ни на миг. – Если Волм не разрушится, он со временем поглотит нас. Но до того как он поглотит нас, мы можем украсть у него очень много душ, сколько угодно. Мы отдалим неминуемое, и ладно. Но когда-нибудь, возможно скоро, мы станем безучастными, как наши родители.
– Тебя это, кажется, совсем не беспокоит.
– Это неважно, – отвечает он. – Я бы хотел сохранить свою душу, но если произойдет ужасное, что поделать.
– Но душа – самая ценная твоя часть. Тут Сатана прав. Без души ты – ничто, зомби, робот из плоти. А забвение – это совсем не то место, куда хочется попасть. Все, что ты сделал, будет забыто. У тебя не останется будущего, настоящего, прошлого, не будет сознания, ничего.
– Все равно это не так важно, – говорит Христиан. – Не стоит переживать из-за того, что уходишь в ничто. В отличие от многого другого, это как раз освобождает от переживаний. Твоя борьба, напряжение, страхи, плохие времена – все будет изъято, стерто. Это единственное истинное утешение. Это как сон без снов, навеки.
Я возражаю Христиану, поскольку мой выбор – борьба против забвения, как у Сатаны. Забвение – мой главный враг, и я не позволю ему победить. Я думаю, что для моей души все еще остается надежда. Может быть, Волм со временем исчезнет, или, может быть, я буду работать с Сатаной вечно. В любом случае я никогда не сдамся и никогда не попаду в забвение.
Сэндерс размышляет о тактике. Эта мысль такой силы, что достигает сознания креллиана, и креллиан думает, что Сэндерс наконец напал на него. Гигант оборачивается и бьет человека в лоб. Сэндерса совершенно потрясло движение неподвижного человека. И он скорее сражен этим фактом, чем ударом, его череп проломлен, по щекам и по шее струится кровь.
– Тогда почему ты прямо сейчас не отправишься в забвение? – спрашиваю я. – Если в твоем будущем нет настоящего и прошлого, зачем вообще тогда жить? Все твои действия тщетны.
– На пути в забвение, – отвечает он, – выбирай самую живописную тропку.
Христиан улыбается, глядя на тело средневекового, которое уже волочат прочь с арены, за ним тянется горячий красный след с какими-то белыми ошметками.
[СЦЕНА ДЕВЯТАЯ]
КРАНТЫ С МУЗЫКОЙ
* * *
Сегодня Риппингтону реально угрожает кризис перенаселения. Через Волм разнеслись слухи, что проходит Военный фестиваль, который известен как самое грандиозное и жестокое развлечение во Вселенной, и каждый час толпы народу вваливаются в этот (мой) город. А Сатана считает, что все эти существа навсегда поселятся в этом (моем) городе и не собираются восвояси через Волм.
Я не вижу ничего хорошего в перенаселении Риппингтона. Еды и воды может не хватить, и все будут страдать. Но я обеспокоен только собственными страданиями, поскольку я существо эгоистичное, особенно потому, что боюсь находиться среди больших толп. Это не то что обычная клаустрофобия. Находиться внутри шкафа, в крохотной комнатке или в гробу мне не страшно, но забитая людьми комната или шумная вечеринка приводят меня в состояние паники. Я плохо общаюсь с людьми, исключая моих друзей. Люди, проходящие слишком близко, меня нервируют, они крадут мой воздух прежде, чем я могу вдохнуть его.
Однако для бизнеса перенаселение – это подарок. Все «Сатанбургеры» заполнены существами, которые направляются на фестиваль и запасаются едой для долгого пути через город. И у каждого есть душа на продажу за хорошо прожаренный жирный сатанбургер. Я говорю им:
– Мясо хорошо прожарено на животном жире, от этого оно такое хрустящее снаружи и мягкое внутри. И помните, только два сатанбургера по цене одного.
* * *
Сейчас вечер, но снаружи по-прежнему утро.
Я работаю на заказах, пока Гроб и Христиан готовят. Мы должны носить униформу – красные рубашки и красные шляпы с маленькими красными рожками, чтобы выглядеть по-сатанински.
Очередь движется медленно, я единственный на раздаче. Кассовый аппарат юлит в моем мире на колесах, и мне сложно нажимать на нужные клавиши, которые норовят выпрыгнуть со стойки. Я слышу множество жалоб на разных языках – я уверен, они жалуются на мою медлительность. Я выхожу из своего тела и смотрю на себя с другой стороны: растерянный старик, который нажимает всегда на одну и ту же клавишу, засыпая на ходу. Мне смешно, что всем так не терпится расстаться со своими душами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Или – может быть – Его душа уже исчезла.
И этот огромный гниющий труп на небесах, который когда-то был нашим Богом, сейчас уставился в свою священную стену и пожимает своими священными плечами.
А Его священный великий дух давно обратился в забвение.
* * *
Поединок начинается.
Бойцы не двигаются, просто стоят и пялятся, как застывшие статуи. Креллиан необычайно высок, даже для креллиана. Выразительные черты. Толпа кажется возбужденно счастливой, взволнованной, восхищенной явным превосходством креллиана над запуганным оппонентом, но мне скучно. Оба не двигаются.
Креллиан не нападет, пока не нападет его противник, такова мораль креллианов, а его оппонент слишком напуган, чтобы атаковать.
От скуки я спрашиваю Христиана, почему он так ответил Сесилу, когда мы уходили от его киоска.
– Что ты имел в виду, говоря, что мы идем в забвение?
Христиан задумался. Потом вспомнил.
– А, да, именно туда мы и направляемся.
– Ты на самом деле так думаешь? – спрашиваю я.
– Так сказал Сатана, разве нет?
Средневековый забегает креллиану за спину, но все еще не атакует от испуга. Креллиан даже на оборачивается, он быстр и успеет повернуться для защиты, как только его враг обнажит меч.
– Ты на самом деле веришь в то, что сказал Сатана? – интересуюсь я.
– У него нет причины лгать, – отвечает Христиан. – У него нет выгоды.
– Может быть, он просто не хочет платить нам наличными за работу.
– Я все равно попробую, – говорит Христиан. Я киваю.
– Сатана не такой уж плохой мужик, – продолжает мой друг. – Просто он гомосексуалист.
Я на минуту делаю паузу и доедаю пирожок.
Средневекового зовут Сэндерс Меч Санбланкет, он считается одним из лучший бойцов среди своих, и он друг Сесила. Он сражается значительно лучше Сесила. У него высокое самомнение, БОЛЬШОЕ эго – настолько большое, что он решил, будто сможет победить креллиана. Теперь же, видя его лицом к лицу, он думает иначе.
– Значит, ты думаешь, что мы идем в забвение? – спрашиваю я.
Сэндерс теперь выбегает перед креллианом. Потом снова бежит за спину. Потом снова вперед. Кружит вокруг прямого человека – неподвижного, застывшего богомола, который ждет, когда враг нанесет удар, ждет, чтобы нанести свой удар.
– Конечно, – говорит Христиан, его глаза не отрываются от арены ни на миг. – Если Волм не разрушится, он со временем поглотит нас. Но до того как он поглотит нас, мы можем украсть у него очень много душ, сколько угодно. Мы отдалим неминуемое, и ладно. Но когда-нибудь, возможно скоро, мы станем безучастными, как наши родители.
– Тебя это, кажется, совсем не беспокоит.
– Это неважно, – отвечает он. – Я бы хотел сохранить свою душу, но если произойдет ужасное, что поделать.
– Но душа – самая ценная твоя часть. Тут Сатана прав. Без души ты – ничто, зомби, робот из плоти. А забвение – это совсем не то место, куда хочется попасть. Все, что ты сделал, будет забыто. У тебя не останется будущего, настоящего, прошлого, не будет сознания, ничего.
– Все равно это не так важно, – говорит Христиан. – Не стоит переживать из-за того, что уходишь в ничто. В отличие от многого другого, это как раз освобождает от переживаний. Твоя борьба, напряжение, страхи, плохие времена – все будет изъято, стерто. Это единственное истинное утешение. Это как сон без снов, навеки.
Я возражаю Христиану, поскольку мой выбор – борьба против забвения, как у Сатаны. Забвение – мой главный враг, и я не позволю ему победить. Я думаю, что для моей души все еще остается надежда. Может быть, Волм со временем исчезнет, или, может быть, я буду работать с Сатаной вечно. В любом случае я никогда не сдамся и никогда не попаду в забвение.
Сэндерс размышляет о тактике. Эта мысль такой силы, что достигает сознания креллиана, и креллиан думает, что Сэндерс наконец напал на него. Гигант оборачивается и бьет человека в лоб. Сэндерса совершенно потрясло движение неподвижного человека. И он скорее сражен этим фактом, чем ударом, его череп проломлен, по щекам и по шее струится кровь.
– Тогда почему ты прямо сейчас не отправишься в забвение? – спрашиваю я. – Если в твоем будущем нет настоящего и прошлого, зачем вообще тогда жить? Все твои действия тщетны.
– На пути в забвение, – отвечает он, – выбирай самую живописную тропку.
Христиан улыбается, глядя на тело средневекового, которое уже волочат прочь с арены, за ним тянется горячий красный след с какими-то белыми ошметками.
[СЦЕНА ДЕВЯТАЯ]
КРАНТЫ С МУЗЫКОЙ
* * *
Сегодня Риппингтону реально угрожает кризис перенаселения. Через Волм разнеслись слухи, что проходит Военный фестиваль, который известен как самое грандиозное и жестокое развлечение во Вселенной, и каждый час толпы народу вваливаются в этот (мой) город. А Сатана считает, что все эти существа навсегда поселятся в этом (моем) городе и не собираются восвояси через Волм.
Я не вижу ничего хорошего в перенаселении Риппингтона. Еды и воды может не хватить, и все будут страдать. Но я обеспокоен только собственными страданиями, поскольку я существо эгоистичное, особенно потому, что боюсь находиться среди больших толп. Это не то что обычная клаустрофобия. Находиться внутри шкафа, в крохотной комнатке или в гробу мне не страшно, но забитая людьми комната или шумная вечеринка приводят меня в состояние паники. Я плохо общаюсь с людьми, исключая моих друзей. Люди, проходящие слишком близко, меня нервируют, они крадут мой воздух прежде, чем я могу вдохнуть его.
Однако для бизнеса перенаселение – это подарок. Все «Сатанбургеры» заполнены существами, которые направляются на фестиваль и запасаются едой для долгого пути через город. И у каждого есть душа на продажу за хорошо прожаренный жирный сатанбургер. Я говорю им:
– Мясо хорошо прожарено на животном жире, от этого оно такое хрустящее снаружи и мягкое внутри. И помните, только два сатанбургера по цене одного.
* * *
Сейчас вечер, но снаружи по-прежнему утро.
Я работаю на заказах, пока Гроб и Христиан готовят. Мы должны носить униформу – красные рубашки и красные шляпы с маленькими красными рожками, чтобы выглядеть по-сатанински.
Очередь движется медленно, я единственный на раздаче. Кассовый аппарат юлит в моем мире на колесах, и мне сложно нажимать на нужные клавиши, которые норовят выпрыгнуть со стойки. Я слышу множество жалоб на разных языках – я уверен, они жалуются на мою медлительность. Я выхожу из своего тела и смотрю на себя с другой стороны: растерянный старик, который нажимает всегда на одну и ту же клавишу, засыпая на ходу. Мне смешно, что всем так не терпится расстаться со своими душами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58