Он пьян, смеется с/над ней, покусывает ее губы и плечо. Ее живот тверд и подтянут, но тем не менее она не кажется особо спортивной. Слишком хрупкая. Христиан облизывает ее хрупкие части.
Хитрые руки ласкают ее груди. Эти груди совсем не – БОЛЬШИЕ. Скорее, они похожи на отвислые кармашки. Почти у всех рас есть груди, как бы необычно они ни выглядели. Видимо, ее раса – как раз исключение.
Поскольку на груди особо ласкать нечего, руки Христиана направляются под ее юбку-презерватив прямо к лобку, она в свою очередь расстегивает его штаны и трогает его лобок.
Тут оба лица вспыхивают с тревогой… потом с отвращением…
И дружок девчонки – или ее бывший дружок – появляется за спиной у Христиана. Время махать кулаками. Я не понимаю, что происходит, пока не вижу мужика с большими мышцами и большими сиськами – женскими сиськами, – и тогда догадываюсь заглянуть под юбку девчонки, чтобы убедиться… Там я нахожу пенис.
Черты половой принадлежности у этой расы диаметрально отличаются от человеческих. Податливые и хорошенькие здесь мужчины. А женщины – дизельные чудовища, сильные и крутые мужики с грудями и вагинами.
Христиан и девчонка-самец, которого он пытался завести, начинают отплевываться друг от друга. Христиан ударяет ее/его по лицу, скрипя зубами, не помня себя.
Все люди вокруг него смеются до коликов. В момент, когда супермощная женщина отрывает Христиана от своего дружка и швыряет в толпу танцующих хогов, раздается музыка. А Христиан пьяно хихикает над мужественной дамой, которая не хочет с ним драться. Она знает, что он мужчина, а в ее расе джентльменша не может ударить мужчину, даже если он мерзавец.
* * *
Христиан превращается в мальчика для битья у танцующих хогов. Они подняли его на плечи и выставили на обозрение всего бара. Мы БОГАТЫЕ и можем развлекаться до умопомрачения, потому что мы за это платим. Христиан в своем грязном/модном костюме хихикает, обернувшись ко мне. Кричит: «Давайте, ну!» Тогда я с Гробовщиком и еще дюжина хогов встревают в дело. То есть в пляс. Тогда паб приходит в безумное движение, еда капает с подбородков хогов, пьяные женщины рвут на себе одежду, обнажая свои потные серые тела, бар заполняет влажная толпа, идет оргия без секса. Чистая энергия. Жесткая музыка доводит до экстаза. Кто-то громко хохочет. На лице Христиана появляется БОЛЬШАЯ улыбка. Большая, очень Большая…
Какая-то самка-хог с ужасными глазами вливает мне в глотку ликера, сжимая мой желудок, а ведь я парю сверху. Я возвращаюсь в свое тело, чтобы срыгнуть на нее, но она занялась следующим мужиком. Так что мое тело вместе с компанией хогов отправляется в гастрономический тур по тележкам с едой, которые носятся среди обезумевшей толпы, я заглатываю целые пирожки и куски мяса. Я не голоден. Я делаю это ради прикола. Я проглатываю жратву так быстро, что не успеваю ощутить вкус, но не в этом дело. Потом я опускаю голову в чашу с пуншем и делаю пузыри. Мой пот смешивается с жидкостью.
Далее: мое тело в судорогах, я двигаю тележку вперед и врезаюсь в хогов, которые что-то едят. Мы смеемся вместе, они вспрыгивают на пустую лестницу – забавное зрелище.
И танец «Поросяка» вновь захватывает меня, смывая сознание куда-то вдаль… Моя жизнь на колесах плывет мимо, моя толпа кружится. Счастливые, Гроб и Христиан забираются наверх, поднимая меня на балкон с какой-то круглолицей женщиной, которая обхватила меня и просачивается сквозь кожу, как кусок теплого масла. Я стою, дама обвилась вокруг моей талии, и я балансирую, улыбаясь. Очень приятно ощущать ее кожей, хотя ее лицо по большому счету уродливо.
Затем, стоя здесь, над толпой, я смотрю на водоворот внизу. Смотрю на вакханалию, на наглые БОГАТЫЕ лица. Меня тошнит.
* * *
Поверх счастливой толпы мой взор устремляется за окна, где собрались сотни паразитов, их ненавидящие глаза разрывают меня на части, они прижались лицами к стеклам. Бедные, бедные, бедные. Я прекращаю улыбаться и возвращаюсь в себя. На этот раз у паразитов есть их грусть, у нас – кайф.
Если бы мы решили впустить их внутрь, они бы получили кусочек нашего счастья, а мы бы – долю их грусти, и тогда все оказались бы на одном уровне эмоций. Но мы бы пытались своим счастьем затушить их грусть, которую не хотим брать взамен, хотя это было бы по-честному.
Но вот мимолетная жалость проходит, и я возвращаюсь в веселый вихрь. Мне в голову пришла хорошая, светлая идея, но поскольку я НАВЕРХУ и хочу сохранить этот кайф, эту роскошь, я готов принести всех бедняков в жертву холоду.
Ричард Штайн всегда говорил, что никто не заслуживает жизни в холоде. Но в данный момент мне как-то все равно.
[СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ]
ОЧЕРЕДНОЙ ДЕНЬ В ЗАБВЕНИИ
* * *
Сегодня, когда я проснулся, а мои мозги прилипли к задней стенке черепа («Поросяк» наградил меня жутким похмельем, парой потянутых мышц и синяком), я решил, что нахожусь в забвении, а не в реальности. Как я упоминал выше, забвение – самое мерзкое место на Земле, но если только притворяешься, то здесь вполне сносно. Когда ты превратился в ничто, то и волноваться не о чем. А отказ от волнений – это лучшее, чем я могу сейчас себе помочь.
Я говорю:
– Я – пшик.
Эти слова приносят облегчение. Все мои нервы сейчас стараются выпрыгнуть из тела, потому что у пшика нервов нет. Я закутываю свое тело в кокон из одеял, чтобы кожа испытала хотя бы минимум комфорта. И только лицо ощущает неприятный сквозняк.
Я решаю проспать вот так целый день, входя и выходя из реальности. Нет ничего важнее, чем пребывание в мире снов, когда реальный мир столь ужасен. Христиан входит и выходит из моей каморки каждые полчаса, чтобы проверить, не собираюсь ли я устроить какую-нибудь новую дикую веселуху, но я отвечаю, что на сегодня с меня веселья хватит.
Христиан взвывает и уходит обратно смотреть повторы телемагазина. Мне не нужно объяснять, почему они показывают только повторы. По меньшей мере за последние три года не было выпущено ни одного нового шоу, именно поэтому я смотрю только «Звездные войны». Христиан смотрит «Серц к Серцу» и «Команду А». Иногда, пока Христиан смотрит «Команду А», я задумываюсь, может, мистер Ти такой же, как все, – скучающий и лишенный эмоций. Христиан считает, что мистер Ти имеет право, ведь он национальный герой и должен был стать спасителем вместо Иисуса Христа.
Я вспоминаю, что сейчас должен находиться в забвении и не должен сознательно воспринимать ужасные вещи, которые происходят в мире, – например, что мистер Ти потерял душу. Я пытаюсь избавиться от мыслей. Затем я позволяю глазам снова вернуть меня в мир снов.
Внутри мира снов я представляю, что я – бабочка, которую насилует самка-стрекоза, прямо в воздухе. Потом нас обоих проглатывает лягушка, и кислота в ее желудке расщепляет нас, а стрекоза все наяривает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Хитрые руки ласкают ее груди. Эти груди совсем не – БОЛЬШИЕ. Скорее, они похожи на отвислые кармашки. Почти у всех рас есть груди, как бы необычно они ни выглядели. Видимо, ее раса – как раз исключение.
Поскольку на груди особо ласкать нечего, руки Христиана направляются под ее юбку-презерватив прямо к лобку, она в свою очередь расстегивает его штаны и трогает его лобок.
Тут оба лица вспыхивают с тревогой… потом с отвращением…
И дружок девчонки – или ее бывший дружок – появляется за спиной у Христиана. Время махать кулаками. Я не понимаю, что происходит, пока не вижу мужика с большими мышцами и большими сиськами – женскими сиськами, – и тогда догадываюсь заглянуть под юбку девчонки, чтобы убедиться… Там я нахожу пенис.
Черты половой принадлежности у этой расы диаметрально отличаются от человеческих. Податливые и хорошенькие здесь мужчины. А женщины – дизельные чудовища, сильные и крутые мужики с грудями и вагинами.
Христиан и девчонка-самец, которого он пытался завести, начинают отплевываться друг от друга. Христиан ударяет ее/его по лицу, скрипя зубами, не помня себя.
Все люди вокруг него смеются до коликов. В момент, когда супермощная женщина отрывает Христиана от своего дружка и швыряет в толпу танцующих хогов, раздается музыка. А Христиан пьяно хихикает над мужественной дамой, которая не хочет с ним драться. Она знает, что он мужчина, а в ее расе джентльменша не может ударить мужчину, даже если он мерзавец.
* * *
Христиан превращается в мальчика для битья у танцующих хогов. Они подняли его на плечи и выставили на обозрение всего бара. Мы БОГАТЫЕ и можем развлекаться до умопомрачения, потому что мы за это платим. Христиан в своем грязном/модном костюме хихикает, обернувшись ко мне. Кричит: «Давайте, ну!» Тогда я с Гробовщиком и еще дюжина хогов встревают в дело. То есть в пляс. Тогда паб приходит в безумное движение, еда капает с подбородков хогов, пьяные женщины рвут на себе одежду, обнажая свои потные серые тела, бар заполняет влажная толпа, идет оргия без секса. Чистая энергия. Жесткая музыка доводит до экстаза. Кто-то громко хохочет. На лице Христиана появляется БОЛЬШАЯ улыбка. Большая, очень Большая…
Какая-то самка-хог с ужасными глазами вливает мне в глотку ликера, сжимая мой желудок, а ведь я парю сверху. Я возвращаюсь в свое тело, чтобы срыгнуть на нее, но она занялась следующим мужиком. Так что мое тело вместе с компанией хогов отправляется в гастрономический тур по тележкам с едой, которые носятся среди обезумевшей толпы, я заглатываю целые пирожки и куски мяса. Я не голоден. Я делаю это ради прикола. Я проглатываю жратву так быстро, что не успеваю ощутить вкус, но не в этом дело. Потом я опускаю голову в чашу с пуншем и делаю пузыри. Мой пот смешивается с жидкостью.
Далее: мое тело в судорогах, я двигаю тележку вперед и врезаюсь в хогов, которые что-то едят. Мы смеемся вместе, они вспрыгивают на пустую лестницу – забавное зрелище.
И танец «Поросяка» вновь захватывает меня, смывая сознание куда-то вдаль… Моя жизнь на колесах плывет мимо, моя толпа кружится. Счастливые, Гроб и Христиан забираются наверх, поднимая меня на балкон с какой-то круглолицей женщиной, которая обхватила меня и просачивается сквозь кожу, как кусок теплого масла. Я стою, дама обвилась вокруг моей талии, и я балансирую, улыбаясь. Очень приятно ощущать ее кожей, хотя ее лицо по большому счету уродливо.
Затем, стоя здесь, над толпой, я смотрю на водоворот внизу. Смотрю на вакханалию, на наглые БОГАТЫЕ лица. Меня тошнит.
* * *
Поверх счастливой толпы мой взор устремляется за окна, где собрались сотни паразитов, их ненавидящие глаза разрывают меня на части, они прижались лицами к стеклам. Бедные, бедные, бедные. Я прекращаю улыбаться и возвращаюсь в себя. На этот раз у паразитов есть их грусть, у нас – кайф.
Если бы мы решили впустить их внутрь, они бы получили кусочек нашего счастья, а мы бы – долю их грусти, и тогда все оказались бы на одном уровне эмоций. Но мы бы пытались своим счастьем затушить их грусть, которую не хотим брать взамен, хотя это было бы по-честному.
Но вот мимолетная жалость проходит, и я возвращаюсь в веселый вихрь. Мне в голову пришла хорошая, светлая идея, но поскольку я НАВЕРХУ и хочу сохранить этот кайф, эту роскошь, я готов принести всех бедняков в жертву холоду.
Ричард Штайн всегда говорил, что никто не заслуживает жизни в холоде. Но в данный момент мне как-то все равно.
[СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ]
ОЧЕРЕДНОЙ ДЕНЬ В ЗАБВЕНИИ
* * *
Сегодня, когда я проснулся, а мои мозги прилипли к задней стенке черепа («Поросяк» наградил меня жутким похмельем, парой потянутых мышц и синяком), я решил, что нахожусь в забвении, а не в реальности. Как я упоминал выше, забвение – самое мерзкое место на Земле, но если только притворяешься, то здесь вполне сносно. Когда ты превратился в ничто, то и волноваться не о чем. А отказ от волнений – это лучшее, чем я могу сейчас себе помочь.
Я говорю:
– Я – пшик.
Эти слова приносят облегчение. Все мои нервы сейчас стараются выпрыгнуть из тела, потому что у пшика нервов нет. Я закутываю свое тело в кокон из одеял, чтобы кожа испытала хотя бы минимум комфорта. И только лицо ощущает неприятный сквозняк.
Я решаю проспать вот так целый день, входя и выходя из реальности. Нет ничего важнее, чем пребывание в мире снов, когда реальный мир столь ужасен. Христиан входит и выходит из моей каморки каждые полчаса, чтобы проверить, не собираюсь ли я устроить какую-нибудь новую дикую веселуху, но я отвечаю, что на сегодня с меня веселья хватит.
Христиан взвывает и уходит обратно смотреть повторы телемагазина. Мне не нужно объяснять, почему они показывают только повторы. По меньшей мере за последние три года не было выпущено ни одного нового шоу, именно поэтому я смотрю только «Звездные войны». Христиан смотрит «Серц к Серцу» и «Команду А». Иногда, пока Христиан смотрит «Команду А», я задумываюсь, может, мистер Ти такой же, как все, – скучающий и лишенный эмоций. Христиан считает, что мистер Ти имеет право, ведь он национальный герой и должен был стать спасителем вместо Иисуса Христа.
Я вспоминаю, что сейчас должен находиться в забвении и не должен сознательно воспринимать ужасные вещи, которые происходят в мире, – например, что мистер Ти потерял душу. Я пытаюсь избавиться от мыслей. Затем я позволяю глазам снова вернуть меня в мир снов.
Внутри мира снов я представляю, что я – бабочка, которую насилует самка-стрекоза, прямо в воздухе. Потом нас обоих проглатывает лягушка, и кислота в ее желудке расщепляет нас, а стрекоза все наяривает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58