Потому мне и приходилось присутствовать на допросах. Вам следует знать: в отличие от гестапо, служба безопасности абвера пыток не применяла.
Старик ловко воспользовался общеизвестными сведениями, но также общеизвестно было и то, что именно Лионский отдел службы безопасности являл собой исключение. Было и ещё несколько подобных исключений. Но я не стал ввязываться в спор.
- Вы клятвенно подтвердили, что Маршан находился под контролем СД с того момента, когда в сорок третьем его арестовали. Но если его завербовал абвер, каким образом в его судьбу вмешалось гестапо?
- Постарайтесь понять. Офицеры абвера гестаповцев за людей не считали, для нас это были отбросы общества. Однако Барбье был убежденным национал-социалистом, в партию вступил одним из первых, для него партийные интересы все заслоняли. И он не разделял нашего отношения к гестапо, особенно после ареста шефа абвера, адмирала. Вот поэтому, когда в парижской штаб-квартире гестапо прослышали об аресте Маршана и затребовали его, то Барбье возражать не стал. Если вы помните, к сорок третьему году гестапо уже почти полностью присвоило наши функции.
- Как это было - с Маршаном?
- Приехал из Парижа эсэсовский генерал Оберг, состоялась их встреча. На ней присутствовал также доктор Кохен - шеф гестапо во Франции.
- Вы видели отчет Кальтенбруннера за май сорок третьего?
- Видел - Барбье мне показывал. Не весь, только часть.
- Там упоминался осведомитель, принадлежавший к руководству подполья.
- Да. Имя не было названо, но все догадывались, что это Маршан. Среди завербованных не было другого человека такого ранга.
- Какая у него была кличка?
- Fledermaus - летучая мышь. Это мы с Барбье придумали. Барбье обожал Штрауса, Легара - вообще оперетту. Маршану эта кличка подходила - летучая мышь охотится в потемках, - в хриплом голосе послышалась усмешка, но лицо осталось неподвижным.
- В Лионском архиве все это отразилось?
- А как же? Я сам все записал - это была моя работа. Я вел картотеки очень аккуратно, - сказано было с гордостью.
- А где теперь архивы?
- Откуда мне знать? Исчезли...
- А вы случаем не сохранили кое-каких копий - ну, допустим, чтобы подстраховаться?
Старик задышал тяжело, заерзал на стуле:
- Я-то нет, а вот Барбье наверняка сохранил, может, потому и сумел скрыться, да так, что никак его не найдут.
- Теперь поговорим о Бракони. Вы показывали, что его завербовал Барбье...
- Никакой не Барбье, а я сам. И притом пальцем его не тронул, - старик будто гордился: вот, мол, какое достижение...
- Вы идиот, Мюллер! - сказал я, и даже ухитрился, тряхнув своим запасом немецких слов, повторить по-немецки:
- Sie sind ein Vollidiot!
Старик аж поперхнулся и начал было подниматься со стула:
- Сидеть! - рявкнул я.
- Что такое? Почему вы так со мной обращаетесь?
- Хочет, чтобы я хлопотал за него в Гааге, а сам комедию ломает! Не знает, видите ли, где архивы. Не знает, что сделал с ними Барбье. Вы что, за дурака меня держите, Мюллер? Думаете, мне не известно, что всякая нацистская свинья вроде вас, ссылается на пропавшие архивы?
Он сидел молча, только левое веко дергалось. Я продолжил атаку:
- Вы лжец! Вас за это Бог накажет. Ждете от человека помощи, а сами норовите его вокруг пальца обвести, преподносите всякую чепуху, которую я и без вас знаю, - я поднялся и принялся застегивать плащ.
- Стойте, - поспешно заговорил Мюллер, - Зачем так сердиться? Я стар, память уже не та. Сядьте-ка. О чем вы спрашивали? Давайте вдвоем разберемся...
- С такими как вы, Мюллер, невозможно вести дела. Ничему вы не научились!
- Может, и так. Все мы грешники. Я каждый день молюсь, но все равно грешен, - голос у него задрожал.
- Какое мне дело до ваших грехов, мне факты нужны, - я грохнул по столу кулаком. Веко старика задергалось ещё заметней, водянистые глазки помаргивали и уклонялись от моего взгляда.
- Прошу вас, не кричите, - произнес он жалобно, - Я столько лет провел в тюрьме... Не могу, когда кричат...
- Меня от вас тошнит, - сказал я.
Мы оба замолчали. Он заговорил первый:
- Мне нужна ваша помощь. Из Гааги на мои письма давно не отвечают уже четыре месяца. Я все сделаю, чего вы хотите. Раз вас прислал Рейналь, я вам верю.
- Ладно, - согласился я, - Начнем сначала. Что вы там прихватили из архивов?
- Совсем немного. Почти ничего... Я...
- На вопрос отвечайте, черт бы вас побрал! Если солжете - имейте в виду, я все здесь вверх дном переверну, а бумаги найду!
- Я переснял кое-что на пленку. Это против правил, я знаю. Не следовало мне...
- Какие документы вы пересняли?
- Согласие Маршана на сотрудничество. Им собственноручно подписанное. То же - от Бракони. Эти двое были у нас на крючке.
- Что еще?
Заметное замешательство, легкое движение морщинистой рукой, будто он пытается отмахнуться. Но я этого не позволил.
- Говорите!
- Я как раз собрался сказать, а вы кричите. Один маленький документик в последние дни перед капитуляцией. Записка Маршана, от руки: о том, как и где Лондон готовит атаку на Париж.
- Еще что?
- Это все. Клянусь.
- Почему вы этими документами не воспользовались?
- Я хотел. Но во время суда мне дали понять, что прокурор потребует смертной казни, если я кого-нибудь впутаю.
- Давайте сюда эти фотопленки.
Мюллер с усилием встал и вышел из комнаты. Я поворошил бумаги на столе - все они имели отношение к суду над Мюллером и к его попыткам оправдаться. Вернулся он минут через пять - видимо, копался в своем архиве, я не сомневаюсь, что там ещё много чего было. Вывез тайком из Франции, ухитрился сохранить... Мне он протянул три отрезка 35-миллиметровой фотопленки.
- Если вы меня обманули, я вернусь и суну вашу голову вот в эту плиту, - пообещал я. Старик захныкал:
- Как вы со мной разговариваете? Угрожаете. Вы же собираетесь мне помочь...
- Дурак ты старый, - сказал я. - Не за тем я приехал, чтобы тебе помогать. Мы заключили сделку - ты мне документы, я взамен замолвлю за тебя слово в Гааге. И все - хоть задавись совсем, от меня сочувствия не жди.
- Понял, - веко перестало дергаться, старик уселся на место и деловито выудил из кипы бумаг нужную папку, - Вот копия моего заявления. Прочтите, пожалуйста, прежде чем встретитесь с Деесманом. Сами увидите - ничего плохого я не делал. Тут все в этой папке...
Я поднялся - он протянул мне бесплотную руку, но у меня не было желания прикасаться к ней. Я спустился по лестнице, выбросил папку в первый же мусорный ящик и поспешил на звон проходящего трамвая. Снег так и валил густыми хлопьями. Трамвайная остановка оказалась совсем близко. Когда я заворачивал за угол, в дверях скобяной лавки напротив мне померещился низкорослый человечек с военной выправкой, но я не был уверен, видел ли я его на самом деле.
Мой берлинский коллега позвонил в восемь, как обещал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Старик ловко воспользовался общеизвестными сведениями, но также общеизвестно было и то, что именно Лионский отдел службы безопасности являл собой исключение. Было и ещё несколько подобных исключений. Но я не стал ввязываться в спор.
- Вы клятвенно подтвердили, что Маршан находился под контролем СД с того момента, когда в сорок третьем его арестовали. Но если его завербовал абвер, каким образом в его судьбу вмешалось гестапо?
- Постарайтесь понять. Офицеры абвера гестаповцев за людей не считали, для нас это были отбросы общества. Однако Барбье был убежденным национал-социалистом, в партию вступил одним из первых, для него партийные интересы все заслоняли. И он не разделял нашего отношения к гестапо, особенно после ареста шефа абвера, адмирала. Вот поэтому, когда в парижской штаб-квартире гестапо прослышали об аресте Маршана и затребовали его, то Барбье возражать не стал. Если вы помните, к сорок третьему году гестапо уже почти полностью присвоило наши функции.
- Как это было - с Маршаном?
- Приехал из Парижа эсэсовский генерал Оберг, состоялась их встреча. На ней присутствовал также доктор Кохен - шеф гестапо во Франции.
- Вы видели отчет Кальтенбруннера за май сорок третьего?
- Видел - Барбье мне показывал. Не весь, только часть.
- Там упоминался осведомитель, принадлежавший к руководству подполья.
- Да. Имя не было названо, но все догадывались, что это Маршан. Среди завербованных не было другого человека такого ранга.
- Какая у него была кличка?
- Fledermaus - летучая мышь. Это мы с Барбье придумали. Барбье обожал Штрауса, Легара - вообще оперетту. Маршану эта кличка подходила - летучая мышь охотится в потемках, - в хриплом голосе послышалась усмешка, но лицо осталось неподвижным.
- В Лионском архиве все это отразилось?
- А как же? Я сам все записал - это была моя работа. Я вел картотеки очень аккуратно, - сказано было с гордостью.
- А где теперь архивы?
- Откуда мне знать? Исчезли...
- А вы случаем не сохранили кое-каких копий - ну, допустим, чтобы подстраховаться?
Старик задышал тяжело, заерзал на стуле:
- Я-то нет, а вот Барбье наверняка сохранил, может, потому и сумел скрыться, да так, что никак его не найдут.
- Теперь поговорим о Бракони. Вы показывали, что его завербовал Барбье...
- Никакой не Барбье, а я сам. И притом пальцем его не тронул, - старик будто гордился: вот, мол, какое достижение...
- Вы идиот, Мюллер! - сказал я, и даже ухитрился, тряхнув своим запасом немецких слов, повторить по-немецки:
- Sie sind ein Vollidiot!
Старик аж поперхнулся и начал было подниматься со стула:
- Сидеть! - рявкнул я.
- Что такое? Почему вы так со мной обращаетесь?
- Хочет, чтобы я хлопотал за него в Гааге, а сам комедию ломает! Не знает, видите ли, где архивы. Не знает, что сделал с ними Барбье. Вы что, за дурака меня держите, Мюллер? Думаете, мне не известно, что всякая нацистская свинья вроде вас, ссылается на пропавшие архивы?
Он сидел молча, только левое веко дергалось. Я продолжил атаку:
- Вы лжец! Вас за это Бог накажет. Ждете от человека помощи, а сами норовите его вокруг пальца обвести, преподносите всякую чепуху, которую я и без вас знаю, - я поднялся и принялся застегивать плащ.
- Стойте, - поспешно заговорил Мюллер, - Зачем так сердиться? Я стар, память уже не та. Сядьте-ка. О чем вы спрашивали? Давайте вдвоем разберемся...
- С такими как вы, Мюллер, невозможно вести дела. Ничему вы не научились!
- Может, и так. Все мы грешники. Я каждый день молюсь, но все равно грешен, - голос у него задрожал.
- Какое мне дело до ваших грехов, мне факты нужны, - я грохнул по столу кулаком. Веко старика задергалось ещё заметней, водянистые глазки помаргивали и уклонялись от моего взгляда.
- Прошу вас, не кричите, - произнес он жалобно, - Я столько лет провел в тюрьме... Не могу, когда кричат...
- Меня от вас тошнит, - сказал я.
Мы оба замолчали. Он заговорил первый:
- Мне нужна ваша помощь. Из Гааги на мои письма давно не отвечают уже четыре месяца. Я все сделаю, чего вы хотите. Раз вас прислал Рейналь, я вам верю.
- Ладно, - согласился я, - Начнем сначала. Что вы там прихватили из архивов?
- Совсем немного. Почти ничего... Я...
- На вопрос отвечайте, черт бы вас побрал! Если солжете - имейте в виду, я все здесь вверх дном переверну, а бумаги найду!
- Я переснял кое-что на пленку. Это против правил, я знаю. Не следовало мне...
- Какие документы вы пересняли?
- Согласие Маршана на сотрудничество. Им собственноручно подписанное. То же - от Бракони. Эти двое были у нас на крючке.
- Что еще?
Заметное замешательство, легкое движение морщинистой рукой, будто он пытается отмахнуться. Но я этого не позволил.
- Говорите!
- Я как раз собрался сказать, а вы кричите. Один маленький документик в последние дни перед капитуляцией. Записка Маршана, от руки: о том, как и где Лондон готовит атаку на Париж.
- Еще что?
- Это все. Клянусь.
- Почему вы этими документами не воспользовались?
- Я хотел. Но во время суда мне дали понять, что прокурор потребует смертной казни, если я кого-нибудь впутаю.
- Давайте сюда эти фотопленки.
Мюллер с усилием встал и вышел из комнаты. Я поворошил бумаги на столе - все они имели отношение к суду над Мюллером и к его попыткам оправдаться. Вернулся он минут через пять - видимо, копался в своем архиве, я не сомневаюсь, что там ещё много чего было. Вывез тайком из Франции, ухитрился сохранить... Мне он протянул три отрезка 35-миллиметровой фотопленки.
- Если вы меня обманули, я вернусь и суну вашу голову вот в эту плиту, - пообещал я. Старик захныкал:
- Как вы со мной разговариваете? Угрожаете. Вы же собираетесь мне помочь...
- Дурак ты старый, - сказал я. - Не за тем я приехал, чтобы тебе помогать. Мы заключили сделку - ты мне документы, я взамен замолвлю за тебя слово в Гааге. И все - хоть задавись совсем, от меня сочувствия не жди.
- Понял, - веко перестало дергаться, старик уселся на место и деловито выудил из кипы бумаг нужную папку, - Вот копия моего заявления. Прочтите, пожалуйста, прежде чем встретитесь с Деесманом. Сами увидите - ничего плохого я не делал. Тут все в этой папке...
Я поднялся - он протянул мне бесплотную руку, но у меня не было желания прикасаться к ней. Я спустился по лестнице, выбросил папку в первый же мусорный ящик и поспешил на звон проходящего трамвая. Снег так и валил густыми хлопьями. Трамвайная остановка оказалась совсем близко. Когда я заворачивал за угол, в дверях скобяной лавки напротив мне померещился низкорослый человечек с военной выправкой, но я не был уверен, видел ли я его на самом деле.
Мой берлинский коллега позвонил в восемь, как обещал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61