не наблюдалось ли в последние двое суток отъездов или приездов советских дипломатов. Дежурный обещал узнать и перезвонить. Звонок последовал через час: некий Терешвили, второй секретарь посольства отбыл в Москву нынешним утром. Тем же рейсом Аэрофлота отправился Власов - корреспондент ТАСС. Оба заявили, что обратно не собираются. Баум осведомился, что думают по этому поводу в русском департаменте МИДа.
- Несколько скоропалительно, но в общем ничего особенного, - ответил дежурный.
- Концы прячут, - сказал Баум. - Я обоих знаю - эти господа из КГБ. Я бы удивился, если бы с исчезновением Робертона не смылся бы кое-кто из русских.
- Между прочим, - спохватился я, - как насчет прессы? Сможете удержать её в узде?
- За ней присмотрит правительство.
- Даже за "Юманите"?
- "Юманите" ничего не значит. Они так часто кричали "Караул!", что теперь на них и внимания никто не обратит. Им самим это отлично известно, потому коммунисты и решились выйти на вас.
- А все эти люди, которых сегодня допрашивали, - есть от них польза?
- Допросы - чистое очковтирательство. Если что интересное и всплывет, мы все равно этим не воспользуемся, - Баум скорбно покачал головой. Считайте, что это хорошая практика для моих ребят - вот и все.
- Пойду, - я поднялся, - Надо поспать. - Мы пожали друг другу руки, Спасибо за все.
- Благодарить не за что, мы должны друг другу помогать. Приятно было сотрудничать. Только лучше бы вы мне сразу рассказали о Брансоне и Жюле Робертоне - вместе мы бы придумали какой-нибудь удачный ход.
Я проспал до двух, в три пошел в "Скриб" - любимый бар Артура. Он был там.
- Все кончено, дело закрыто, - сообщил я ему.
- Получил все, что хотел?
- Вот именно. Если я и правда что-нибудь хотел получить. Семь трупов и ничего не удалось добавить к счастью всего человечества. Ну и с французами я обошелся не совсем так, как хотелось бы.
Артур проворчал:
- Зато французы тебя утешили. Может, и шрама не останется.
Мы выпили и долго молчали.
- Милая была девочка, - сказал, наконец, Артур, глядя в свой стакан. Блестящее воспитание.
- Да черт с ним, с воспитанием. Просто она была милая...
- Понимаю твои чувства, старина.
- Нет, не понимаешь. Как я посмел быть таким самонадеянным, как посмел её жизнь поставить на карту. Только собой я мог рисковать, только собой. И я, идиот, ещё считал себя профессионалом!
- Все ошибаются, старина.
- Не повторяй банальных слов, Артур!
Я допил свой стакан, положил ему руку на плечо:
- Спасибо за помощь. И прости, что так и не рассказал тебе всю эту историю.
Из бара я отправился прямо в аэропорт Шарль де Голль. Купил внизу, в зале ожидания открытку с видом Эйфелевой башни и отправил Ариане Бонтан. "Репортаж закончен, - написал я, - Знаю все ответы на все вопросы. Но, думаю, вам это теперь ни к чему. Спасибо вам обоим".
Объявили мой рейс, и я поспешил по космического вида переходам в зал отправления.
ГЛАВА 26
Все мы уязвимы так или иначе, хоть и строим из себя крепких парней. Только у психопатов броня непроницаема.
Я обрушил свое горе на Отто Фельда - человека, чья специальность выслушивать других.
- Похоже, я обречен на поражения, - сказал я ему. - Даже если добиваюсь успеха, он оборачивается против меня. Ну закончил я блистательно дело Маршана - кто меня убедит, будто это великое достижение?
Пухлое лицо Отто хранило полную невозмутимость.
- Семь трупов, - продолжал я. - Семь смертей - и все, как одна, бессмысленны. Не нужны никому.
- Объясни.
- Французы это с самого начала поняли. Они предвидели скандал - и что же? Постарались притупить его, чтобы избежать ещё большего скандала. А мы что сделали? Охотимся за фактами, копаем, раскапываем старые грехи и страсти, убиваем нескольких людей и добываем, наконец, истину. Что дальше? Ужасаемся этой истине и приходим к тому же, с чего начали французы, стараемся её похоронить.
- А ты циник, приятель.
- Ну и что? Циникам легче встречать удары судьбы.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну взять хотя бы Маршана. Герой Сопротивления. Но влюбился - и эта любовь погубила его, он стал предателем. Он мог бы и не согласиться сотрудничать с гестапо - мало кто тогда на это шел. Мог бы умереть тогда же в концлагере Фресне или в Освенциме. Принял бы мученическую смерть за Францию. Но угроза нависла над любимой женщиной - этого он не вынес. Всю оставшуюся жизнь он эту самую Францию предавал. А ведь человек был тот же самый - ни хуже, ни лучше. Просто он когда-то сделал ошибку - влюбился...
- Это была не ошибка, а несчастный случай, - покачал головой Отто.
- В Париже я и сам был на волосок от несчастного случая, - сказал я.
- Профессия такая, - раздумчиво сказал Отто, - Не такие мы люди, чтобы всегда поступать правильно.
Некоторое время спустя я прочитал вдоль и поперек протоколы НАТО десять страниц, которые достал мне один приятель. Особого накала страстей в них не было, но кое-что любопытное я нашел: "Председатель комитета безопасности заявил, что получил от директора ФБР сообщение о советском перебежчике. Некий Леонид Серов, третий секретарь советского посольства в Вашингтоне, прежде работал в Париже. Признался, что занимает высокую должность в КГБ и располагает важной информацией, касающейся государственной безопасности Франции. Допросы перебежчика начаты. Директор ФБР будет держать французское правительство и комитет безопасности НАТО в курсе дела."
Если верить протоколам, это сообщение не вызвало никаких комментариев, заседание пошло дальше своим чередом.
- Вот кто спугнул Маршана, - сказал я Пабджою. - Он услышал сигнал "Игра началась" и схватился за свои таблетки.
- Возможно, оно и так, - ответил он смутно. Я подождал разъяснений, но их не последовало...
- Мне кажется, - продолжал я, - раз уж он решился покончить с собой, то рассудил, что проглотить таблетки в Лондоне даже лучше, чем в Париже его смерть как бы получает интернациональный аспект, и в этом случае французы все сделают, чтобы избежать огласки и все замять. Он-то разбирался в таких делах.
- Тонкое рассуждение, - заметил Пабджой.
- Только даже он не мог предположить, что наша англосаксонская дотошность и вечное желание докопаться до истины и восстановить справедливость спутают его карты
- Позавчера я был в Хельсинки, - сообщил Пабджой с недовольным видом. - Побеседовал там с Геннадием.
Мне пришлось подождать, пока он, по обыкновению, доберется до сути дела: будто луковицу чистит, снимая постепенно шелуху.
- Мы с ним в конце концов решили, что незачем вершить над Маршаном публичную казнь. Но я дал ему понять, что это не так-то просто: многие ждут посмертного ауто-да-фе. Разные люди вроде этого подонка Киллигрю. И всяких там политических энтузиастов. Не говоря уж о газетчиках.
- Как он это принял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61