Этот жуткий насильник в совершенстве овладел вербальной чечеткой, игрой в словесный теннис, которые он обрушивает на ваше сознание, Коди, куколка. Сатанинские кошачьи мясники, чудовищные пастыри психологической войны, убийцы милостью дьявола, иллюзионисты-лазерщики Пентагона, звезды рока, все, все они ужаснутся от того, что случится чуть позже. А сейчас вам еще могут помочь, только откройте дверь и позовите, Коди. Но этот крупный человек — великий мастер убийства — является не просто доктором смерти, он профессор психологии, он король, когда нужно затуманить мозги.
Сейчас он находился среди ящиков в грузовой холодной машине-крысоловке, выкрашенной краской и разрисованной мелом, и мечтал о том магическом моменте, когда он наконец осветит один из углов своей черной жизни и полностью насладится воспоминаниями о Ко-о-ди Чейз. Ему опять чего-то захотелось. На десерт. Чего-нибудь эдакого, такого, что он вытворял с той молоденькой девушкой пару недель назад. Он смог, о да, он смог получить удовольствие от этой сладкой шестнадцатилетки, как и от той, с которой играл тогда, давно. Возвратиться в Манси, Мидлтаун или еще куда-нибудь, чтобы напугать кого-нибудь до смерти.
Он помнит, как замечательно это было, жаль, что кончилось так быстро. Как легко он мог бы раздобыть молоденькую девушку прямо сейчас, наполненный желанием и яростью, которые, кажется, никогда нельзя утолить. Холодную и грохочущую машину обдало жаром. Как было бы великолепно изнасиловать свою жертву прямо здесь и сейчас! Вот о чем мечтал этот монстр, направляясь куда-то на окраины Чикаго.
Двое полицейских, которые регулировали поток транспорта на дороге, были заняты обменом шутками о грузоотправителе, когда перед ними пыхтя остановился автопоезд из ста десяти машин. Один из них бросил другого:
— А знаешь, как утешить дуру, когда она в депрессии?
— Конечно, нужно ее трахнуть, — ответил другой, и они рассмеялись. Последний грузовик подъехал так, что полицейские не могли разглядеть, что там внутри, в кузове. Каторжник вытащил свою спортивную сумку и выпрыгнул на шоссе, надеясь на то, что кто-нибудь из парней заметит его и подойдет, чтобы проучить.
Всем своим пятисотфунтовым телом он приземлился на ноги, крепкие ноги, которые теперь заныли так же, как и его локоть, и он пообещал себе, что больше ни за что не сядет на автопоезд. И вы никогда не догадаетесь, что этот автомобиль привез убийцу, даже если заметите этого толстяка, выскакивающего из автомобильного ящика из Санта-Фе. Все, что вы увидите, — это огромных размеров мужчину, который очень добр и очень деликатен и который прыгнул на землю легко, как акробат, и грациозно, как хороший клоун, а теперь напоминает улыбающегося танцующего медведя. Вы даже не подумаете, что он весит пятьсот фунтов, ведь он так легко соскочил с этого грузовика, будто танцевал рок-н-ролл.
Он поднялся и взял свою спортивную сумку, которую ни вы, ни я никогда не оторвем от земли (один спальный мешок весит двадцать один фунт), и его мозг уже сконцентрировался на работе. Он двинулся вперед, пересек шоссе и добрался до дорожного указателя. Взглянув вниз, он увидел небольшое здание, которое искал.
Он решил оставить свою спортивную сумку здесь, а затем вернуться за ней. Он уже знал, где проведет эту ночь. Он замерз, и локоть посылал волны импульсов в его мозг, но, как и обычно, он не обращал внимания на боль. Он сосредоточился на вещах, которые были сейчас поважнее. Прежде всего он доберется до придорожной канавы и спрячет там свою сумку, затем замаскирует ее травой. Он отломал огромную ветку от росшего поблизости дерева и, используя ее как трость, начал перебежки к бакалейному магазинчику, который располагался неподалеку.
Машина с молодыми женщинами медленно проехала мимо него, и Каторжник смог разглядеть, как они смотрят на него и смеются; они ему посигналили и, набрав скорость, уехали. Он увидел девочку, которая шла по тротуару. Розовощекая девочка лет пятнадцати, которая наверняка учится в старших классах. Он подумал, что мог бы залепить ей рот, чтобы она не кричала. Сначала он ее пропустит, а потом схватит, свяжет ей руки и повесит так, чтобы иметь возможность поработать над ней, повесит голую, и ее великолепные, загоревшие ноги будут широко раздвинуты, и ее маленькие сосочки поднимутся, а он будет их мять, сначала очень легко, а затем все сильнее своими стальными пальцами, пальцами-щипцами, он будет буравить и тереть это маленькое влагалище, этот клитор, и порвет эту розовую кожицу, и полюбуется, как будет капать из разреза кровь и как она потеряет сознание. А потом будет рвать ее кожу, залезая внутрь, разрывая на кусочки ее тело так, как вы разрезаете на дольки созревший фрукт. И каторжник чуть не рассмеялся вслух при этой мысли.
В его спортивной сумке лежала коробка разрывных гранат, и на пути к магазину он фантазировал о том, что сделал бы с женщинами в той машине, и как приятно было бы выжечь на них небольшое украшение или надпись. Или поставить клеймо, горячее клеймо, и наблюдать, как раскаленное железо, обжигает их тела, глубоко врезаясь в кровавое мясо, розовое мясо, изнеженное чистое молодое мясо. Они будут висеть, как куски окорока, приготовленные для него и ожидать своей очереди. А он станет придумывать все новые игры с их телами и душами. И как будет приятно забрать у них их молодые и нежные сердца.
Каторжник подошел к небольшому домику, на котором висела реклама земляничной содовой воды и мяса, толкнул металлическую дверь с надписью “М” и вошел внутрь, оставив дверь открытой. Вытащив свой член, он направил струю отвратительно пахнущей мочи в ящик с туалетной бумагой, откуда она падала тяжелыми каплями, издавая звук, похожий на удар молотка, но ему не удалось изгадить полку для полотенец — он не смог достать до нее струёй. Выйдя, он направился к зданию, в котором размещались бакалея, отдел упаковки и бензоколонка. Толкнул дверь под вывеской “Радуга — самый лучший хлеб” и вошел.
— Добрый день, — поприветствовала его из тени прилавка сморщенная женщина средних лет. Не обращая на нее никакого внимания, он схватил огромную коробку плавленого американского сыра и упаковку нарезанной ветчины. Разорвав упаковку с ветчиной зубами и растерзав коробку с сыром, он с яростью впился в сыр, закусывая его ветчиной. Затем пододвинул к себе пакет с чем-то похожим на картофельные чипсы, разорвал его и высыпал содержимое себе в рот. Почувствовав неприятный вкус консерванта, он резким движением открыл холодильник я, схватив пакет с молоком на полгаллона, залпом выпил его почти весь шумными глотками.
— О Господи, никогда не видела, чтобы пили так много молока, да еще залпом? О Боже! — нервно заметила продавщица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Сейчас он находился среди ящиков в грузовой холодной машине-крысоловке, выкрашенной краской и разрисованной мелом, и мечтал о том магическом моменте, когда он наконец осветит один из углов своей черной жизни и полностью насладится воспоминаниями о Ко-о-ди Чейз. Ему опять чего-то захотелось. На десерт. Чего-нибудь эдакого, такого, что он вытворял с той молоденькой девушкой пару недель назад. Он смог, о да, он смог получить удовольствие от этой сладкой шестнадцатилетки, как и от той, с которой играл тогда, давно. Возвратиться в Манси, Мидлтаун или еще куда-нибудь, чтобы напугать кого-нибудь до смерти.
Он помнит, как замечательно это было, жаль, что кончилось так быстро. Как легко он мог бы раздобыть молоденькую девушку прямо сейчас, наполненный желанием и яростью, которые, кажется, никогда нельзя утолить. Холодную и грохочущую машину обдало жаром. Как было бы великолепно изнасиловать свою жертву прямо здесь и сейчас! Вот о чем мечтал этот монстр, направляясь куда-то на окраины Чикаго.
Двое полицейских, которые регулировали поток транспорта на дороге, были заняты обменом шутками о грузоотправителе, когда перед ними пыхтя остановился автопоезд из ста десяти машин. Один из них бросил другого:
— А знаешь, как утешить дуру, когда она в депрессии?
— Конечно, нужно ее трахнуть, — ответил другой, и они рассмеялись. Последний грузовик подъехал так, что полицейские не могли разглядеть, что там внутри, в кузове. Каторжник вытащил свою спортивную сумку и выпрыгнул на шоссе, надеясь на то, что кто-нибудь из парней заметит его и подойдет, чтобы проучить.
Всем своим пятисотфунтовым телом он приземлился на ноги, крепкие ноги, которые теперь заныли так же, как и его локоть, и он пообещал себе, что больше ни за что не сядет на автопоезд. И вы никогда не догадаетесь, что этот автомобиль привез убийцу, даже если заметите этого толстяка, выскакивающего из автомобильного ящика из Санта-Фе. Все, что вы увидите, — это огромных размеров мужчину, который очень добр и очень деликатен и который прыгнул на землю легко, как акробат, и грациозно, как хороший клоун, а теперь напоминает улыбающегося танцующего медведя. Вы даже не подумаете, что он весит пятьсот фунтов, ведь он так легко соскочил с этого грузовика, будто танцевал рок-н-ролл.
Он поднялся и взял свою спортивную сумку, которую ни вы, ни я никогда не оторвем от земли (один спальный мешок весит двадцать один фунт), и его мозг уже сконцентрировался на работе. Он двинулся вперед, пересек шоссе и добрался до дорожного указателя. Взглянув вниз, он увидел небольшое здание, которое искал.
Он решил оставить свою спортивную сумку здесь, а затем вернуться за ней. Он уже знал, где проведет эту ночь. Он замерз, и локоть посылал волны импульсов в его мозг, но, как и обычно, он не обращал внимания на боль. Он сосредоточился на вещах, которые были сейчас поважнее. Прежде всего он доберется до придорожной канавы и спрячет там свою сумку, затем замаскирует ее травой. Он отломал огромную ветку от росшего поблизости дерева и, используя ее как трость, начал перебежки к бакалейному магазинчику, который располагался неподалеку.
Машина с молодыми женщинами медленно проехала мимо него, и Каторжник смог разглядеть, как они смотрят на него и смеются; они ему посигналили и, набрав скорость, уехали. Он увидел девочку, которая шла по тротуару. Розовощекая девочка лет пятнадцати, которая наверняка учится в старших классах. Он подумал, что мог бы залепить ей рот, чтобы она не кричала. Сначала он ее пропустит, а потом схватит, свяжет ей руки и повесит так, чтобы иметь возможность поработать над ней, повесит голую, и ее великолепные, загоревшие ноги будут широко раздвинуты, и ее маленькие сосочки поднимутся, а он будет их мять, сначала очень легко, а затем все сильнее своими стальными пальцами, пальцами-щипцами, он будет буравить и тереть это маленькое влагалище, этот клитор, и порвет эту розовую кожицу, и полюбуется, как будет капать из разреза кровь и как она потеряет сознание. А потом будет рвать ее кожу, залезая внутрь, разрывая на кусочки ее тело так, как вы разрезаете на дольки созревший фрукт. И каторжник чуть не рассмеялся вслух при этой мысли.
В его спортивной сумке лежала коробка разрывных гранат, и на пути к магазину он фантазировал о том, что сделал бы с женщинами в той машине, и как приятно было бы выжечь на них небольшое украшение или надпись. Или поставить клеймо, горячее клеймо, и наблюдать, как раскаленное железо, обжигает их тела, глубоко врезаясь в кровавое мясо, розовое мясо, изнеженное чистое молодое мясо. Они будут висеть, как куски окорока, приготовленные для него и ожидать своей очереди. А он станет придумывать все новые игры с их телами и душами. И как будет приятно забрать у них их молодые и нежные сердца.
Каторжник подошел к небольшому домику, на котором висела реклама земляничной содовой воды и мяса, толкнул металлическую дверь с надписью “М” и вошел внутрь, оставив дверь открытой. Вытащив свой член, он направил струю отвратительно пахнущей мочи в ящик с туалетной бумагой, откуда она падала тяжелыми каплями, издавая звук, похожий на удар молотка, но ему не удалось изгадить полку для полотенец — он не смог достать до нее струёй. Выйдя, он направился к зданию, в котором размещались бакалея, отдел упаковки и бензоколонка. Толкнул дверь под вывеской “Радуга — самый лучший хлеб” и вошел.
— Добрый день, — поприветствовала его из тени прилавка сморщенная женщина средних лет. Не обращая на нее никакого внимания, он схватил огромную коробку плавленого американского сыра и упаковку нарезанной ветчины. Разорвав упаковку с ветчиной зубами и растерзав коробку с сыром, он с яростью впился в сыр, закусывая его ветчиной. Затем пододвинул к себе пакет с чем-то похожим на картофельные чипсы, разорвал его и высыпал содержимое себе в рот. Почувствовав неприятный вкус консерванта, он резким движением открыл холодильник я, схватив пакет с молоком на полгаллона, залпом выпил его почти весь шумными глотками.
— О Господи, никогда не видела, чтобы пили так много молока, да еще залпом? О Боже! — нервно заметила продавщица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51