— Ну, ну, будет, полно!
— Нет, — жалобно плакала она, не в силах произнести больше ни слова. Но вот она выплакала свое, и Джек подвел ее к стулу.
— Ну перестань! Посиди, отдохни!
— А, а, а, а, а... — Эдди как будто выдавливала из себя слезы, но лицо ее было уже сухо. Теперь он пересадил ее за кухонный стол и заглянул в досье, не читая его, — он помнил там каждое слово. Потом начал искать пузырек с успокоительным — Джек знал, что он где-то здесь, на кухне. Обнаружив лекарство в одном из ящиков, между печеньем и концентратом для завтрака, вылил немного содержимого в кофейную чашку, радуясь, что средство предназначается не для него, хотя и сожалея, что его выпьет красивая женщина. Он разбавил смесь водой из-под крана.
— Выпей немного этого. — Эйхорд поставил чашку перед Эдди. Она смогла взять ее обеими руками и отпила немного, как птичка, затем передернула плечами и отставила, помотав головой. Он забрал чашку и вылил остаток в раковину. Потом опять взял досье и, невнимательно пробежав глазами фразы и предложения, которые уже засели в его голове, уставился на лицо, которое, возможно, даже мать злодея не очень любила. Улыбка выглядела, как на рекламе, зубы были предназначены для того, чтобы рвать мясо, — огромные, бесформенные зубы без единого дефекта, совершенные и ужасные в своем совершенстве зубы, попорченные цивилизацией, например, вырыванием пробки из бутылки, которую сейчас просто невозможно отвернуть. Человеческие зубы акулы, предназначенные для дела.
Черты лица, напоминающие груду или тесто, массивные и странно бесформенные. Мягкое лицо с ямочками на щеках, похожее на толстую морду камбалы-детеныша, отвратительное и в то же время чем-то притягательное лицо, без растительности и шрамов. Но шрамы существовали. Эйхорд знал, что некоторые выставляют их напоказ, как якудза своих татуированных драконов. Его шрамы не похожи на те, которые остаются на животе, как растяжки у рожавших женщин, его шрамы появились, как наколки, старые, увядшие крестообразные линии, которые он никому никогда не показывал. Не одобряемые обществом пятна на коже человека, его самые неприятные отметины глубоко спрятаны — они живо напоминают о незабываемых ночных ужасах, выжженных в самой сердцевине его изуродованной души грубым железным клеймом. Двадцатилетние ноющие шрамы, которые причиняют ему боль, как полузабытые раны от шрапнели, оставившей свой неизгладимый след на теле человека.
Все в нем с начала до конца было загадкой, и Джек в который раз сопоставлял факты и догадки, прослеживая жизнь Дэниэла Банковского то в хронологической последовательности, то абстрактно. Затем он понял, что дело бесполезно форсировать, и закрыл досье, вновь подошел к Эдди и обнял ее.
Он впервые сказал, что любит ее, не произнеся ни слова. Он отдал все свое сердце ей и маленькому ребенку, вбежавшему сейчас в дверь, держа в руке веревку от летучего змея, подобно молодой охотничьей собаке сомнительных кровей, возбужденно лающей на свои пятки и полностью вверяющей им себя. Он хотел бы, чтобы его любовь проникла как можно глубже, подумал Джек про себя, улыбаясь.
А рядом с ними, всего в сорока семи минутах езды на предельной скорости и с потушенными огнями, только в сорока семи минутах, сидя в тесном закутке на девять футов ниже городских улиц, убийца смотрел на них. Смотрел на Джека и Эдди. А затем уронил остатки бутерброда с мясом и сыром на зернистую фотографию, продолжая читать бледный и в высшей степени неточный газетный отчет об отношениях детектива — специалиста по расследованию убийств с вдовой одной из первых жертв “Убийцы Одиноких Сердец”.
Имя Эдит и ее загородный чикагский адрес сами собой отпечатались в его умственном процессоре. Каждое слово репортажа и каждое слово, сказанное самим полицейским в телевизионной программе, въедались в Дэниэла, как острое жало гремучей змеи насмехаясь над ним, кусая его, пока он, озверев, не стал топтать отвратительную газету своими сапогами огромного размера, уничтожая лица, которые привели его в ярость. Ему почудилось, что он вновь услышал крик человека-змеи. Это вызвало у него невыносимую боль в желудке, какой-то приступ такой же неистовой ярости, которая побудила его так ужасно расправиться с семьей Волкеров. Он решил расправиться с полицейским и его сукой и устроить себе в своем роде праздник на воде.
И как раз в этот момент, когда гениальный ум убийцы обдумывал свой первый шаг, Джек услышал лай собаки на заднем крыльце, и вдруг его озарило, и он понял — как всегда это понимал — без всяких колебаний, он понял, как обезвредить этого человека.
На следующий день Эдди позвонила ему поздно, в половине двенадцатого. Это был сложный день: длинный допрос панка и несколько бесплодных попыток выудить хоть какую-то информацию от обитателей Марионской федеральной тюрьмы. Эдди позвонила ему как раз в тот момент, когда все детали у него выстроились в одну линию и начал вырисовываться его собственный план.
— Алло, бэби!
— Да? — сказал он таким голосом, будто ему в рот засунули тряпку.
— Извини, милый. Ты заснул?
— Нет. Я только что вернулся. Что случилось, любимая?
— О, — вздохнула она, громко дыша прямо в трубку. — Тот человек. Точнее, его лицо, которое ты мне показывал вчера. Мне кажется, я его видела.
— Ну-ка повтори!
— Джек, я понимаю, что все это странно звучит, во я должна тебе сказать. Я почти ничего не могу сообщить, но вчера, когда я его увидела, его лицо показалось мне знакомым, но я...
— Что?
— Я только не могла тебе этого толком объяснить, но потом, разговаривая с Сэнди о своей поездке в Центр, я вспомнила, где могла видеть его раньше.
— Ты говоришь об убийце?
— Да. О человеке, фотографии которого ты мне показывал. Как его зовут?
— Банковский.
— Мне кажется, я его видела. Я помню это лицо. Я видела его около Центра позавчера.
— Какого Центра. О чем ты говоришь?
— О Центре “горячей телефонной линии”, где я вызвалась поработать. — Она назвала ему адрес. — Я видела это лицо.
— Ты, ты абсолютно уверена в этом? Я имею в виду...
— Да, Джек. Я знаю, что это должно значить для тебя, но — я уверена, что видела это лицо. Правда, его лицо несколько изменилось, он сейчас выглядит старше, не так ли? — Она не стала ждать ответа. — Но черты остались прежними. Может быть, лицо стало толще. Я увидела этого человека, когда было уже темно, но там горело много фонарей, и я разглядела его и испугалась. Он был огромен. Я только что села в машину и тут заметила его — он спускался в канализационный люк. Как он был одет? Он выглядел, как рабочий.
— Ты видела Банковского, спускающегося в канализационный люк около Центра “горячей телефонной линии”? — Джек начал думать, что этот разговор по телефону ему снится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51