Когда стало совершенно очевидно, что их уже не услышат, он спросил:
— А разве можно думать как убийца женщин, если ты сама женщина?
— Я полицейский, не забывай.
— Я не хотел тебя обидеть, Мартина. Мгновение они смотрели друг на друга, потом Брюс направился к лифту. Войдя в кабину, он придержал двери, дожидаясь Левин. Лицо у нее стало еще более замкнутым, чем обычно. Брюс пошел к стойке регистратора, попросил ключ от тридцать седьмого номера. Не обменявшись ни словом, они снова поднялись на лифте. Майор открыл дверь и пропустил Левин вперед. Прежде чем уйти, эксперты открыли шторы, и яркое солнце бросало золотые отблески на бежевую комнату, которая при других обстоятельствах показалась бы весьма уютной. Левин выжидающе повернулась к нему. Он закрыл дверь, бросил взгляд на полосы скотча, обозначавшие место, где находилось тело, и пошел в ванную.
Брюс оперся руками на раковину из искусственного мрамора, наблюдая в зеркало за входящей Левин. На мгновение она задержалась в проеме двери. Он подумал, что за ее лицом могут скрываться любые чувства. Отстранившись, он сказал:
— Сделай, как я, и посмотри на себя в зеркало. Она послушалась. Он встал сзади нее. Он был выше ее на целую голову, поэтому он немного нагнулся и положил руки ей на плечи.
— Я представляю себе, что он стоит, как ты, — тихо сказал он ей на ухо. — Он уже сбросил одежду и мысленно готовится к тому, что должно случиться.
Она не ответила, но не отвела глаза. Он продолжал:
— Безусловно, он занимается боевыми искусствами. — Он положил руку ей на живот, она не отодвинулась; он немного сдвинул руку вверх, почувствовал, как чуть затвердели мышцы: — Он владеет своим телом. Кроме того, он владеет своим дыханием. Он ищет в себе необходимую энергию. Может быть, он даже любуется собой, гордится своим телом, этой машиной для убийств.
Он поднял руку и коснулся указательным пальцем нижней губы Левин, слегка распухшей после дружеского приветствия Фреда Геджа. Выждав немного, чтобы ее взгляд чуть смягчился, он заговорил снова:
— Может быть, он разговаривает сам с собой. Он твердит свою молитву. Или повторяет то, что потребует от женщины, которую собирается убить.
Мартина Левин приоткрыла рот. Он ощутил ее дыхание, легкое, несмотря на напряжение. Он продолжал:
— Он думает, что в один прекрасный день все содержимое его черепной коробки будет перемещено в искусственное тело. — Он убрал руку с ее губ, перенес ее на висок, чтобы указательный палец касался того места, где под кожей сосредоточено густое сплетение нервов: — Он радуется, думая об этом моменте. И вот он выходит из ванной.
Брюс отступил, взял Левин за руку и повел в комнату. В центре комнаты он отпустил ее, повернул к себе спиной. А потом резко схватил за плечи и повысил голос:
— Он ударяет эту женщину, насилует ее, убивает.
Она стремительно повернулась, схватила его за правое запястье. Он сказал:
— Саньяк уверял меня, будто ты настаивала, чтобы он выбрал именно тебя.
— Это правда.
— Зачем?
— Потому что я хочу поступить в уголовную полицию.
Она ослабила хватку. Он указал пальцем на ее грудь, туда, где из-под полузастегнутой куртки торчал разорванный край черной блузки.
— Ты хороший полицейский, Мартина. И ты умеешь драться. Тебе не надо было заискивать перед этим типом.
— Я просто сказала ему, что создана для этой работы.
— Создана для работы: что это должно означать?
— Что у меня есть требуемые качества.
— Ты же не думаешь, что я устроил весь этот спектакль, чтобы услышать именно это? — Она вздохнула и молча посмотрела ему в глаза: — Надо иногда выбираться из скорлупы, Левин. Это и тебе, и мне будет на пользу.
— Ты наверняка уже знаешь, что со мной случилось пять лет назад. Любой другой психолог меня бы отверг, а Саньяк не такой, как все.
— Это так. Он игрок. И притом нечестный.
— Я решила, что он— мой входной билет, а остальное меня не интересовало.
— Жалко.
— Что ты собираешься предпринять?
— В отношении чего?
— В отношении меня.
— Ты— член группы Брюса, Левин. До новых распоряжений. Но хватит держать меня за болвана.
— Я никогда не держала тебя за болвана.
— Это просто так говорится.
Брюс сел на кровать и зажег сигарету. Минуту он смотрел на серый экран телевизора, а потом повернулся к ней и сказал:
— У меня есть к тебе личный вопрос. В общем, очень личный, если учесть, на каком этапе…
— Давай, говори.
— Шрам у тебя на животе, это с тех пор?
— Да. И это не единственный. Я выпрыгнула в окно с третьего этажа. В закрытое окно.
— Ну, ладно… я хочу, чтобы ты мне все рассказала.
Лицо Левин приняло обреченное выражение, она села в кресло напротив него и заговорила. На протяжении всего ее рассказа Брюса не оставляло чувство, что он видит все на экране. Он не перебивал ее.
Воскресным утром, около семи, она выходит на пробежку в парк Сен-Клу. Она собирается пробежать свои обычные восемь—десять километров в приличном темпе. Видит других бегунов. Егерь, управляющий фермой, находящейся на перекрестке аллей, перестроенной и превращенной в музей. Знакомые лица. Левин уже много лет бегает в Сен-Клу два раза в неделю. Под высоким деревом ее бег прерывается. Обжигающий укол в спину, она шатается и видит, как дорожка приближается к ее лицу, чувствует, что ее поднимают под руки. Левин проваливается в пропасть. Вынырнув из нее, она просыпается в пустой комнате. Она раздета.
Место для нее было подготовлено. Помещение площадью около пятидесяти квадратных метров. Бело-розовое, как брюхо чудовищного зверя. Почти не отапливаемое. Окна законопачены. Неоновый свет не гаснет ни на минуту. Ее руки скованы наручниками. На щиколотках — стальные обручи, припаянные к цепочкам, прикрепленным к стене. Все звуки приглушены. Она кричит, пока не срывает . Ей холодно, она хочет есть. Она мочится под себя. Проходят часы, дни. Иногда она сворачивается клубком и засыпает. Она теряет ощущение времени. В какой-то момент она перестает звать, потому что язык становится сухим, как промокашка. Она говорит себе, что умрет.
Она просыпается в темноте, поднимается, ищет стену, чтобы опереться. Прислушивается. Тишина. И вдруг она слышит шаги и зовет: «Кто вы? Ответьте!» Она невероятно остро воспринимает все происходящее. Даже свой собственный голос, который, кажется, ей уже не принадлежит. И дыхание мужчины. Она ощущает его так, словно он дышит ей в самые уши.
Вдруг кто-то набрасывается на нее. Чьи-то руки ощупывают ее тело. Она отбивается, бьет по жирной туше, которая возвращается снова и снова, принимает удары без заметной реакции и пыхтит, как будто легкие у нее сделаны из какого-то нового материала. В то время она уже начала заниматься кун-фу, но еще ничего в нем не понимала. Ничем не прониклась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— А разве можно думать как убийца женщин, если ты сама женщина?
— Я полицейский, не забывай.
— Я не хотел тебя обидеть, Мартина. Мгновение они смотрели друг на друга, потом Брюс направился к лифту. Войдя в кабину, он придержал двери, дожидаясь Левин. Лицо у нее стало еще более замкнутым, чем обычно. Брюс пошел к стойке регистратора, попросил ключ от тридцать седьмого номера. Не обменявшись ни словом, они снова поднялись на лифте. Майор открыл дверь и пропустил Левин вперед. Прежде чем уйти, эксперты открыли шторы, и яркое солнце бросало золотые отблески на бежевую комнату, которая при других обстоятельствах показалась бы весьма уютной. Левин выжидающе повернулась к нему. Он закрыл дверь, бросил взгляд на полосы скотча, обозначавшие место, где находилось тело, и пошел в ванную.
Брюс оперся руками на раковину из искусственного мрамора, наблюдая в зеркало за входящей Левин. На мгновение она задержалась в проеме двери. Он подумал, что за ее лицом могут скрываться любые чувства. Отстранившись, он сказал:
— Сделай, как я, и посмотри на себя в зеркало. Она послушалась. Он встал сзади нее. Он был выше ее на целую голову, поэтому он немного нагнулся и положил руки ей на плечи.
— Я представляю себе, что он стоит, как ты, — тихо сказал он ей на ухо. — Он уже сбросил одежду и мысленно готовится к тому, что должно случиться.
Она не ответила, но не отвела глаза. Он продолжал:
— Безусловно, он занимается боевыми искусствами. — Он положил руку ей на живот, она не отодвинулась; он немного сдвинул руку вверх, почувствовал, как чуть затвердели мышцы: — Он владеет своим телом. Кроме того, он владеет своим дыханием. Он ищет в себе необходимую энергию. Может быть, он даже любуется собой, гордится своим телом, этой машиной для убийств.
Он поднял руку и коснулся указательным пальцем нижней губы Левин, слегка распухшей после дружеского приветствия Фреда Геджа. Выждав немного, чтобы ее взгляд чуть смягчился, он заговорил снова:
— Может быть, он разговаривает сам с собой. Он твердит свою молитву. Или повторяет то, что потребует от женщины, которую собирается убить.
Мартина Левин приоткрыла рот. Он ощутил ее дыхание, легкое, несмотря на напряжение. Он продолжал:
— Он думает, что в один прекрасный день все содержимое его черепной коробки будет перемещено в искусственное тело. — Он убрал руку с ее губ, перенес ее на висок, чтобы указательный палец касался того места, где под кожей сосредоточено густое сплетение нервов: — Он радуется, думая об этом моменте. И вот он выходит из ванной.
Брюс отступил, взял Левин за руку и повел в комнату. В центре комнаты он отпустил ее, повернул к себе спиной. А потом резко схватил за плечи и повысил голос:
— Он ударяет эту женщину, насилует ее, убивает.
Она стремительно повернулась, схватила его за правое запястье. Он сказал:
— Саньяк уверял меня, будто ты настаивала, чтобы он выбрал именно тебя.
— Это правда.
— Зачем?
— Потому что я хочу поступить в уголовную полицию.
Она ослабила хватку. Он указал пальцем на ее грудь, туда, где из-под полузастегнутой куртки торчал разорванный край черной блузки.
— Ты хороший полицейский, Мартина. И ты умеешь драться. Тебе не надо было заискивать перед этим типом.
— Я просто сказала ему, что создана для этой работы.
— Создана для работы: что это должно означать?
— Что у меня есть требуемые качества.
— Ты же не думаешь, что я устроил весь этот спектакль, чтобы услышать именно это? — Она вздохнула и молча посмотрела ему в глаза: — Надо иногда выбираться из скорлупы, Левин. Это и тебе, и мне будет на пользу.
— Ты наверняка уже знаешь, что со мной случилось пять лет назад. Любой другой психолог меня бы отверг, а Саньяк не такой, как все.
— Это так. Он игрок. И притом нечестный.
— Я решила, что он— мой входной билет, а остальное меня не интересовало.
— Жалко.
— Что ты собираешься предпринять?
— В отношении чего?
— В отношении меня.
— Ты— член группы Брюса, Левин. До новых распоряжений. Но хватит держать меня за болвана.
— Я никогда не держала тебя за болвана.
— Это просто так говорится.
Брюс сел на кровать и зажег сигарету. Минуту он смотрел на серый экран телевизора, а потом повернулся к ней и сказал:
— У меня есть к тебе личный вопрос. В общем, очень личный, если учесть, на каком этапе…
— Давай, говори.
— Шрам у тебя на животе, это с тех пор?
— Да. И это не единственный. Я выпрыгнула в окно с третьего этажа. В закрытое окно.
— Ну, ладно… я хочу, чтобы ты мне все рассказала.
Лицо Левин приняло обреченное выражение, она села в кресло напротив него и заговорила. На протяжении всего ее рассказа Брюса не оставляло чувство, что он видит все на экране. Он не перебивал ее.
Воскресным утром, около семи, она выходит на пробежку в парк Сен-Клу. Она собирается пробежать свои обычные восемь—десять километров в приличном темпе. Видит других бегунов. Егерь, управляющий фермой, находящейся на перекрестке аллей, перестроенной и превращенной в музей. Знакомые лица. Левин уже много лет бегает в Сен-Клу два раза в неделю. Под высоким деревом ее бег прерывается. Обжигающий укол в спину, она шатается и видит, как дорожка приближается к ее лицу, чувствует, что ее поднимают под руки. Левин проваливается в пропасть. Вынырнув из нее, она просыпается в пустой комнате. Она раздета.
Место для нее было подготовлено. Помещение площадью около пятидесяти квадратных метров. Бело-розовое, как брюхо чудовищного зверя. Почти не отапливаемое. Окна законопачены. Неоновый свет не гаснет ни на минуту. Ее руки скованы наручниками. На щиколотках — стальные обручи, припаянные к цепочкам, прикрепленным к стене. Все звуки приглушены. Она кричит, пока не срывает . Ей холодно, она хочет есть. Она мочится под себя. Проходят часы, дни. Иногда она сворачивается клубком и засыпает. Она теряет ощущение времени. В какой-то момент она перестает звать, потому что язык становится сухим, как промокашка. Она говорит себе, что умрет.
Она просыпается в темноте, поднимается, ищет стену, чтобы опереться. Прислушивается. Тишина. И вдруг она слышит шаги и зовет: «Кто вы? Ответьте!» Она невероятно остро воспринимает все происходящее. Даже свой собственный голос, который, кажется, ей уже не принадлежит. И дыхание мужчины. Она ощущает его так, словно он дышит ей в самые уши.
Вдруг кто-то набрасывается на нее. Чьи-то руки ощупывают ее тело. Она отбивается, бьет по жирной туше, которая возвращается снова и снова, принимает удары без заметной реакции и пыхтит, как будто легкие у нее сделаны из какого-то нового материала. В то время она уже начала заниматься кун-фу, но еще ничего в нем не понимала. Ничем не прониклась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61