От смущения я уткнулся в тарелку – набросился на еду как голодный тигр. Я жадно глотал куски и ничего не замечал вокруг. Что касается
Розы, то она ела очень мало и выбирала только овощи. Лишь когда я наелся, она взяла палочками несколько кусочков мяса.
– Почему ты так мало ешь? Не заболела ли?
– Потому что я на диете, – улыбнулась Роза, и я тоже заулыбался.
Когда мы вышли из ресторана, с неба продолжал сыпаться мелкий дождь. Разноцветные огни большого города расцвечивали дождевые капли всеми цветами радуги.
– Можно я провожу тебя? – спросил я, набравшись храбрости.
Она кивнула, и мы свернули в маленький переулок неподалеку от консерватории. Там посреди улицы в одиночестве мок под дождем знаменитый памятник Пушкину.
– Каждый день я прохожу мимо. Ты знаешь, он очень одинок. Встал посреди улицы, замер на мгновение и сделался безжизненным камнем. Но камень тоже может быть одушевленным. Если есть форма, значит, есть и жизнь. Памятник тоже способен размышлять, у него есть чувства и рассудок, и с этой точки зрения он живой. Но только вечный – бессмертный. Потому что жизнь существует вечно.
– Никогда бы не подумал, что у тебя такое живое воображение, – удивился я.
– Просто так подумалось. Пойдем скорее, не надо его беспокоить. Может быть, он сейчас здесь под дождем сочиняет стихи. – Роза рассмеялась. Ее смех во влажном воздухе звучал глухо, словно бы из-за стекла.
Мы прошли еще несколько переулков и попали в уютный тупичок. Здесь не было ни зданий, похожих на складские строения, как в квартале Хуан Юнь, ни высотных домов новой застройки. Все было по-другому: коттеджи французской архитектуры, перед каждым – палисадник с цветником. Вслед за Розой я вошел в небольшой коттедж. Прежде такие дома занимала одна состоятельная семья, а сейчас они превратились в общежития, как говорится, на все 72 семьи. Роза снимала комфортабельную двухкомнатную квартиру на третьем этаже, с отдельным санузлом и маленьким балкончиком. Комнаты, хотя и небольшие – общей площадью, наверное, метров двадцать, – но очень уютные.
Квартира Розы была необыкновенно опрятной: нигде ни пылинки – полная противоположность моему жилищу. Мебель самая простая, в белых тонах, на письменном столе – компьютер.
– Хочешь что-нибудь выпить? – гостеприимно спросила она.
– Нет, мне, пожалуй, пора, – нерешительно промямлил я. И, чтобы хоть как-то поддержать разговор, спросил, кивнув на компьютер. – Ты подключена к Сети?
– Конечно. Я же в университете изучала информатику.
– Ого! – удивился я. И не удержался от советов: – Роза, забудь про доктора Мо. Не надо о нем жалеть. Ему наверняка светит, по меньшей мере, смертный приговор с отсрочкой исполнения. Ты должна поискать хорошую работу, например, в фирме информационных технологий.
– Спасибо.
– Ну, все. Мне пора. До свидания. Проводив меня до двери, Роза протянула мне зонт.
– Возьми мой, дождь все сильнее и сильнее. Промокнешь!
Открыв зонт, я нырнул под дождь. Женский зонт с веселыми цветочками выглядел в моих руках весьма комично. Я даже рассмеялся про себя.
А дождь все шел и шел.
ДЕВЯТОЕ ФЕВРАЛЯ
Мы с Е Сяо встретились у входа в архив. Когда мы шли по бесконечному коридору, он тихо прошептал:
– Умер доктор Мо.
– Умер? – изумленно переспросил я.
– Вчера вечером – в день ареста, в КПЗ. Он разбил себе голову об стену.
– До смерти разбил голову об стену? Никогда не слышал о таком способе самоубийства.
– Действительно странно. Мучительная смерть. Он повредил себе лобную кость, разошлись черепные швы. Вероятно, несколько часов бился головой, пока не умер.
Е Сяо говорил еле слышно – в архиве принято соблюдать тишину.
– Побоялся кары за свои преступления и убил себя… – начал рассуждать я.
– Не так громко. – Е Сяо осмотрелся по сторонам. В тиши архива всякий звук был слышен издалека. – Причина самоубийства еще не установлена, и не надо спешить с выводами.
– Может быть, у него все же проснулась совесть, и он своей смертью продемонстрировал раскаяние?
– Есть и такая версия.
Мне припомнились два иероглифа: «страх» и «ужас», которые Мо написал в настольном календаре перед арестом. А днем раньше – иероглиф «она», и еще: «Она в подземном дворце». Я тщательно обдумал смысл иероглифов «страх» и «ужас», вспомнил сайт «Блуждающие души древних могил» и мейл, который перед смертью прислал мне мой верный друг Линь Шу. А ведь еще была гибель доброго и скромного Лу Бая… Доктор Мо совсем другой – жестокий растлитель. Неужели смерть доктора Мо, разбившего себе голову о стену, имела с теми самоубийствами что-то общее? Меня тяготила эта внезапно пришедшая в голову мысль, и я поделился ею с Е Сяо.
– Меня тоже это смущает, – задумчиво сказал он. – Доктор Мо – мошенник и насильник, это вне всяких сомнений. Но одновременно он тоже мог стать жертвой «Блуждающих душ древних могил».
– Мы еще очень далеки от истины.
– Тогда ускорим поиск.
Е Сяо профессионально быстро листал дела. Он просматривал документы медицинских исследований в Шанхае за 1945 год.
– Что ты ищешь? – недоумевал я.
– Помнишь, я говорил, что в 1945 году после разграбления гробниц нанкинское правительство направило для расследования комиссию, которую возглавил физиолог Дуаньму Июнь. Комиссия наверняка посетила гробницу Хуйлин. После победы над Японией Дуаньму Июнь вернулся в Шанхай, но вскоре умер. Отсюда мы и начнем поиск.
Е Сяо нашел список врачей, работавших в те годы в Шанхае. Медиков по фамилии Дуаньму было мало, поэтому мы быстро отыскали нужные нам документы. Там была следующая запись: осенью 1945 года Дуаньму открыл научную лабораторию в Шанхае. По прибытии в Шанхай он стал главой комиссии по расследованию ограбления гробницы Дунлин. Эта комиссия только номинально считалась правительственной, на самом деле ее сформировал лично Дуаньму. Комиссия пробыла в Дунлине только семь дней, из них пять дней она занималась гробницей Хуйлин, а затем вернулась в Шанхай.
– Только и всего?
– Самое важное не это, а приложенные к архивному делу документы.
Е Сяо достал большую стопку бумаг, все они были датированы 1945 годом. Пожелтевшие листы разного формата были мелко исписаны авторучкой. Найти что-либо путное в этом хаосе бумаг мне не представлялось возможным.
– Вот почитай. – Е Сяо указал на стопку бумаг. – Большинство документов имеет гриф: «Эксперимент ALT».
Так и есть. В отличие от остальной кучи эти бумаги были аккуратно сброшюрованы, на обложке имелась надпись: «Эксперимент ALT». Я начал читать. Сплошь специальная медицинская терминология, причем все написано удивительно небрежно сложными иероглифами старого начертания. Я попытался разобраться, но ничего не понял.
Мое внимание привлек бланк, вложенный меж рукописными страницами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Розы, то она ела очень мало и выбирала только овощи. Лишь когда я наелся, она взяла палочками несколько кусочков мяса.
– Почему ты так мало ешь? Не заболела ли?
– Потому что я на диете, – улыбнулась Роза, и я тоже заулыбался.
Когда мы вышли из ресторана, с неба продолжал сыпаться мелкий дождь. Разноцветные огни большого города расцвечивали дождевые капли всеми цветами радуги.
– Можно я провожу тебя? – спросил я, набравшись храбрости.
Она кивнула, и мы свернули в маленький переулок неподалеку от консерватории. Там посреди улицы в одиночестве мок под дождем знаменитый памятник Пушкину.
– Каждый день я прохожу мимо. Ты знаешь, он очень одинок. Встал посреди улицы, замер на мгновение и сделался безжизненным камнем. Но камень тоже может быть одушевленным. Если есть форма, значит, есть и жизнь. Памятник тоже способен размышлять, у него есть чувства и рассудок, и с этой точки зрения он живой. Но только вечный – бессмертный. Потому что жизнь существует вечно.
– Никогда бы не подумал, что у тебя такое живое воображение, – удивился я.
– Просто так подумалось. Пойдем скорее, не надо его беспокоить. Может быть, он сейчас здесь под дождем сочиняет стихи. – Роза рассмеялась. Ее смех во влажном воздухе звучал глухо, словно бы из-за стекла.
Мы прошли еще несколько переулков и попали в уютный тупичок. Здесь не было ни зданий, похожих на складские строения, как в квартале Хуан Юнь, ни высотных домов новой застройки. Все было по-другому: коттеджи французской архитектуры, перед каждым – палисадник с цветником. Вслед за Розой я вошел в небольшой коттедж. Прежде такие дома занимала одна состоятельная семья, а сейчас они превратились в общежития, как говорится, на все 72 семьи. Роза снимала комфортабельную двухкомнатную квартиру на третьем этаже, с отдельным санузлом и маленьким балкончиком. Комнаты, хотя и небольшие – общей площадью, наверное, метров двадцать, – но очень уютные.
Квартира Розы была необыкновенно опрятной: нигде ни пылинки – полная противоположность моему жилищу. Мебель самая простая, в белых тонах, на письменном столе – компьютер.
– Хочешь что-нибудь выпить? – гостеприимно спросила она.
– Нет, мне, пожалуй, пора, – нерешительно промямлил я. И, чтобы хоть как-то поддержать разговор, спросил, кивнув на компьютер. – Ты подключена к Сети?
– Конечно. Я же в университете изучала информатику.
– Ого! – удивился я. И не удержался от советов: – Роза, забудь про доктора Мо. Не надо о нем жалеть. Ему наверняка светит, по меньшей мере, смертный приговор с отсрочкой исполнения. Ты должна поискать хорошую работу, например, в фирме информационных технологий.
– Спасибо.
– Ну, все. Мне пора. До свидания. Проводив меня до двери, Роза протянула мне зонт.
– Возьми мой, дождь все сильнее и сильнее. Промокнешь!
Открыв зонт, я нырнул под дождь. Женский зонт с веселыми цветочками выглядел в моих руках весьма комично. Я даже рассмеялся про себя.
А дождь все шел и шел.
ДЕВЯТОЕ ФЕВРАЛЯ
Мы с Е Сяо встретились у входа в архив. Когда мы шли по бесконечному коридору, он тихо прошептал:
– Умер доктор Мо.
– Умер? – изумленно переспросил я.
– Вчера вечером – в день ареста, в КПЗ. Он разбил себе голову об стену.
– До смерти разбил голову об стену? Никогда не слышал о таком способе самоубийства.
– Действительно странно. Мучительная смерть. Он повредил себе лобную кость, разошлись черепные швы. Вероятно, несколько часов бился головой, пока не умер.
Е Сяо говорил еле слышно – в архиве принято соблюдать тишину.
– Побоялся кары за свои преступления и убил себя… – начал рассуждать я.
– Не так громко. – Е Сяо осмотрелся по сторонам. В тиши архива всякий звук был слышен издалека. – Причина самоубийства еще не установлена, и не надо спешить с выводами.
– Может быть, у него все же проснулась совесть, и он своей смертью продемонстрировал раскаяние?
– Есть и такая версия.
Мне припомнились два иероглифа: «страх» и «ужас», которые Мо написал в настольном календаре перед арестом. А днем раньше – иероглиф «она», и еще: «Она в подземном дворце». Я тщательно обдумал смысл иероглифов «страх» и «ужас», вспомнил сайт «Блуждающие души древних могил» и мейл, который перед смертью прислал мне мой верный друг Линь Шу. А ведь еще была гибель доброго и скромного Лу Бая… Доктор Мо совсем другой – жестокий растлитель. Неужели смерть доктора Мо, разбившего себе голову о стену, имела с теми самоубийствами что-то общее? Меня тяготила эта внезапно пришедшая в голову мысль, и я поделился ею с Е Сяо.
– Меня тоже это смущает, – задумчиво сказал он. – Доктор Мо – мошенник и насильник, это вне всяких сомнений. Но одновременно он тоже мог стать жертвой «Блуждающих душ древних могил».
– Мы еще очень далеки от истины.
– Тогда ускорим поиск.
Е Сяо профессионально быстро листал дела. Он просматривал документы медицинских исследований в Шанхае за 1945 год.
– Что ты ищешь? – недоумевал я.
– Помнишь, я говорил, что в 1945 году после разграбления гробниц нанкинское правительство направило для расследования комиссию, которую возглавил физиолог Дуаньму Июнь. Комиссия наверняка посетила гробницу Хуйлин. После победы над Японией Дуаньму Июнь вернулся в Шанхай, но вскоре умер. Отсюда мы и начнем поиск.
Е Сяо нашел список врачей, работавших в те годы в Шанхае. Медиков по фамилии Дуаньму было мало, поэтому мы быстро отыскали нужные нам документы. Там была следующая запись: осенью 1945 года Дуаньму открыл научную лабораторию в Шанхае. По прибытии в Шанхай он стал главой комиссии по расследованию ограбления гробницы Дунлин. Эта комиссия только номинально считалась правительственной, на самом деле ее сформировал лично Дуаньму. Комиссия пробыла в Дунлине только семь дней, из них пять дней она занималась гробницей Хуйлин, а затем вернулась в Шанхай.
– Только и всего?
– Самое важное не это, а приложенные к архивному делу документы.
Е Сяо достал большую стопку бумаг, все они были датированы 1945 годом. Пожелтевшие листы разного формата были мелко исписаны авторучкой. Найти что-либо путное в этом хаосе бумаг мне не представлялось возможным.
– Вот почитай. – Е Сяо указал на стопку бумаг. – Большинство документов имеет гриф: «Эксперимент ALT».
Так и есть. В отличие от остальной кучи эти бумаги были аккуратно сброшюрованы, на обложке имелась надпись: «Эксперимент ALT». Я начал читать. Сплошь специальная медицинская терминология, причем все написано удивительно небрежно сложными иероглифами старого начертания. Я попытался разобраться, но ничего не понял.
Мое внимание привлек бланк, вложенный меж рукописными страницами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58