Кто знает, насколько высоко ты поднимешься? Все зависит от тебя. Я могу сделать только одно — направить тебя в нужную сторону. Ну, может, чуть приоткрыть для тебя нужную дверь. Мир жесток, Джим, и сейчас он жесток как никогда. Конкуренция. И мне это нравится. Но хорошего парня никогда не вредно чуть подтолкнуть, чтобы он сдвинулся с места.
Джеймс напряженно пил кофе из кружки с оббитыми краями и молчал. Себастьян вызывал у него такое же отвращение, как и коммивояжер-неудачник, переехавший собаку. Кофе был густым и холодным. Интересно, этот самодовольный придурок собирается когда-нибудь заканчивать или все это будет продолжаться до тех пор, пока не появится один из ковбоев и не пристрелит его? Перед глазами Джеймса мелькнула кобура, а потом толстый дядя Сэм широко раскрыл глаза, вспотел и начал падать назад.
— Мистер Джеррет — ой, простите, простите, дядя Себастьян. — Вкус слов во рту напоминал дерьмо. — Я так понимаю, вы хотите мне сделать, как бы это сказать... предложение?
— Да.
В конце концов Себастьян угомонился и обрисовал свою идею. По мере того как Джеймс слушал, она обретала форму, а когда Себастьян закончил, Джеймс уже знал, что согласится тут же, без каких-либо условий и даже не советуясь с Адель. Это было великое предложение.
* * *
Недавно Себастьян навещал своего брата, который жил в Фишгарде, что на западе Уэльса. И ему вдруг вздумалось потеряться. Ему нравилось делать это время от времени: появлялись свобода и радость, те эмоции, которые трудно найти работящему, самостоятельному мужчине. Он наобум поворачивал то направо, то налево, куда взбредет в голову. Однажды он слышал на бизнес-семинаре, что мозг состоит из двух частей. Одна отвечает за все серьезные логические вопросы, а вторая занимается воображением и всякими веселыми штуками. Что-то типа этого, он не мог припомнить подробностей. Во всяком случае, часть, которой он позволил рулить в тот день, была не той, что практически из ничего построила ресторанную империю.
В конце концов Себастьян совершенно потерялся и очутился на дороге, которая вела из ниоткуда в никуда. Он остановил машину и вышел. Стоял туманный осенний день, теплый и неприветливый. Заметив на другом конце поля холм, он взобрался на него. Тут-то оно и случилось. Потом он присочинил разные детали, что его притянули туда особые силы, какой-то магнетизм, какие-то потоки. Себастьяна, при всей его приземленности, тянуло к неизвестному.
Перед ним простиралась огромная ферма. Викторианская, выстроенная из местного камня. Небольшие блоки разного размера, скрепленные цементом. Она явно была заброшена, кое-где начала разрушаться и все-таки выглядела внушительно, как некогда неприступная крепость. Она стояла в поле; на краю поля был утес, за которым начинался океан. Атлантический. Следующая остановка — Америка. Какая бы часть разума Себастьяна ни сидела в тот день за рулем, она немедленно нашла это место на вершине скалы, в духе Эмилии Бронте, дикое и пустынное. Решив, что надо брать, он не удивился, когда заметил прислоненный к стене щит «Продается». В доме чувствовалось некое стоическое равнодушие. Он будто бы говорил: пусть люди предаются в этих стенах своим бессмысленным страстям и разыгрывают свои драмы, поколение за поколением будет приходить и уходить, и только дом останется стоять вечно.
Себастьян был глубоко потрясен увиденным еще прежде, чем рассмотрел все вблизи. Неприятные предчувствия охватили его, как сквозняк в коридоре, но он не признавался себе в этом. Дом не может быть ни плохим, ни хорошим. Он может быть только безразличным, ну разве что немного враждебным. Этот-то уж точно не проявит ни к кому жалости, он может даже дать подножку тому, кто поведет себя неосторожно. Предчувствия перешли в радостное возбуждение. В нем пробуждался старый коммерческий запал, он уже обдумывал детали предприятия. Он берет этот дом. Он уже взял его. Себастьян чувствовал, как дом тянется к нему, засасывает в себя. Он берет этот дом.
Купив дом, пусть лишь в собственном воображении, Себастьян подошел поближе и обошел свои владения. Невероятно большой дом, трехэтажный, неправильной формы. Окна были совершенно примитивными, просто дыры, выбитые в сухом камне. К парадному входу, которого не было видно с дороги, вели две каменные плиты-ступени. Одна из плит была совершенно определенно могильной, но на ней остались лишь смутные воспоминания о резьбе. Она казалась невероятно старой. Парадная дверь представляла собой огромный дубовый чурбан, который, похоже, был когда-то частью невольничьего судна. И действительно, дверное кольцо напоминало ножные кандалы, частью которых оно могло когда-то быть, и как будто говорило посетителю, что огромные средства, истраченные на строительство дома и покупку земли, были получены на самых мрачных и жестоких дорогах славного девятнадцатого столетия. Можно было даже уловить влияние Бристоля.
С первого взгляда было понятно, что это не просто огромный дом, это кое-что получше: дом для могущественных, влиятельных людей. Вроде помещика-барона или дворянина-землевладельца. Люди, жившие в этом доме, были людьми видными, их прихоти удовлетворялись огромными доходами от импорта, однако они руководствовались в своей жизни законом. И в то же время они любили хорошо провести время. Одно из преимуществ, которые дает богатство — Себастьян считал себя богатым, а не просто обеспеченным человеком, — состояло в возможности купить себе компанию. Дом требовал от жильцов настоящей жизни. Вечеринки. Танцы. Музыка. Себастьян думал об огромном скоплении людей. Люди танцевали в поле возле утеса. Звон бокалов. Девушки. Наконец ум Себастьяна добрался до цели, вокруг которой вертелся все это время. Он понял, что надо делать в этом доме. Американцы назвали бы это «балами». Он — развлечением. Невинным, здоровым развлечением.
Очевидно, что дом пустовал уже давно. Несколько окон было разбито и заколочено досками. В юго-восточном углу крыша сильно провисла. Насколько он мог рассмотреть через окно нижнего этажа, комнаты были изуродованы пожаром и нуждались в капитальном ремонте. Работы много, серьезно подумал он. А потом, по его словам, он подумал: Джим Туллиан. Кто же еще? Семья. По крайней мере почти семья. Или, может, скоро будет семья. А? (Джеймс и Адель не были женаты. Ее родители терпеливо ждали, когда это случится. Его родители заявили, что свадьбу, если таковая состоится, посещать не намерены.) Цены упали, самое время покупать. Он записал номер агентства по недвижимости, указанный на побитом ветрами щите, и через час уже был в Хаверфордвесте, сидел в кресле и вел переговоры. У агента по недвижимости был такой вид, будто для него Рождество уже началось.
* * *
— Джеймс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Джеймс напряженно пил кофе из кружки с оббитыми краями и молчал. Себастьян вызывал у него такое же отвращение, как и коммивояжер-неудачник, переехавший собаку. Кофе был густым и холодным. Интересно, этот самодовольный придурок собирается когда-нибудь заканчивать или все это будет продолжаться до тех пор, пока не появится один из ковбоев и не пристрелит его? Перед глазами Джеймса мелькнула кобура, а потом толстый дядя Сэм широко раскрыл глаза, вспотел и начал падать назад.
— Мистер Джеррет — ой, простите, простите, дядя Себастьян. — Вкус слов во рту напоминал дерьмо. — Я так понимаю, вы хотите мне сделать, как бы это сказать... предложение?
— Да.
В конце концов Себастьян угомонился и обрисовал свою идею. По мере того как Джеймс слушал, она обретала форму, а когда Себастьян закончил, Джеймс уже знал, что согласится тут же, без каких-либо условий и даже не советуясь с Адель. Это было великое предложение.
* * *
Недавно Себастьян навещал своего брата, который жил в Фишгарде, что на западе Уэльса. И ему вдруг вздумалось потеряться. Ему нравилось делать это время от времени: появлялись свобода и радость, те эмоции, которые трудно найти работящему, самостоятельному мужчине. Он наобум поворачивал то направо, то налево, куда взбредет в голову. Однажды он слышал на бизнес-семинаре, что мозг состоит из двух частей. Одна отвечает за все серьезные логические вопросы, а вторая занимается воображением и всякими веселыми штуками. Что-то типа этого, он не мог припомнить подробностей. Во всяком случае, часть, которой он позволил рулить в тот день, была не той, что практически из ничего построила ресторанную империю.
В конце концов Себастьян совершенно потерялся и очутился на дороге, которая вела из ниоткуда в никуда. Он остановил машину и вышел. Стоял туманный осенний день, теплый и неприветливый. Заметив на другом конце поля холм, он взобрался на него. Тут-то оно и случилось. Потом он присочинил разные детали, что его притянули туда особые силы, какой-то магнетизм, какие-то потоки. Себастьяна, при всей его приземленности, тянуло к неизвестному.
Перед ним простиралась огромная ферма. Викторианская, выстроенная из местного камня. Небольшие блоки разного размера, скрепленные цементом. Она явно была заброшена, кое-где начала разрушаться и все-таки выглядела внушительно, как некогда неприступная крепость. Она стояла в поле; на краю поля был утес, за которым начинался океан. Атлантический. Следующая остановка — Америка. Какая бы часть разума Себастьяна ни сидела в тот день за рулем, она немедленно нашла это место на вершине скалы, в духе Эмилии Бронте, дикое и пустынное. Решив, что надо брать, он не удивился, когда заметил прислоненный к стене щит «Продается». В доме чувствовалось некое стоическое равнодушие. Он будто бы говорил: пусть люди предаются в этих стенах своим бессмысленным страстям и разыгрывают свои драмы, поколение за поколением будет приходить и уходить, и только дом останется стоять вечно.
Себастьян был глубоко потрясен увиденным еще прежде, чем рассмотрел все вблизи. Неприятные предчувствия охватили его, как сквозняк в коридоре, но он не признавался себе в этом. Дом не может быть ни плохим, ни хорошим. Он может быть только безразличным, ну разве что немного враждебным. Этот-то уж точно не проявит ни к кому жалости, он может даже дать подножку тому, кто поведет себя неосторожно. Предчувствия перешли в радостное возбуждение. В нем пробуждался старый коммерческий запал, он уже обдумывал детали предприятия. Он берет этот дом. Он уже взял его. Себастьян чувствовал, как дом тянется к нему, засасывает в себя. Он берет этот дом.
Купив дом, пусть лишь в собственном воображении, Себастьян подошел поближе и обошел свои владения. Невероятно большой дом, трехэтажный, неправильной формы. Окна были совершенно примитивными, просто дыры, выбитые в сухом камне. К парадному входу, которого не было видно с дороги, вели две каменные плиты-ступени. Одна из плит была совершенно определенно могильной, но на ней остались лишь смутные воспоминания о резьбе. Она казалась невероятно старой. Парадная дверь представляла собой огромный дубовый чурбан, который, похоже, был когда-то частью невольничьего судна. И действительно, дверное кольцо напоминало ножные кандалы, частью которых оно могло когда-то быть, и как будто говорило посетителю, что огромные средства, истраченные на строительство дома и покупку земли, были получены на самых мрачных и жестоких дорогах славного девятнадцатого столетия. Можно было даже уловить влияние Бристоля.
С первого взгляда было понятно, что это не просто огромный дом, это кое-что получше: дом для могущественных, влиятельных людей. Вроде помещика-барона или дворянина-землевладельца. Люди, жившие в этом доме, были людьми видными, их прихоти удовлетворялись огромными доходами от импорта, однако они руководствовались в своей жизни законом. И в то же время они любили хорошо провести время. Одно из преимуществ, которые дает богатство — Себастьян считал себя богатым, а не просто обеспеченным человеком, — состояло в возможности купить себе компанию. Дом требовал от жильцов настоящей жизни. Вечеринки. Танцы. Музыка. Себастьян думал об огромном скоплении людей. Люди танцевали в поле возле утеса. Звон бокалов. Девушки. Наконец ум Себастьяна добрался до цели, вокруг которой вертелся все это время. Он понял, что надо делать в этом доме. Американцы назвали бы это «балами». Он — развлечением. Невинным, здоровым развлечением.
Очевидно, что дом пустовал уже давно. Несколько окон было разбито и заколочено досками. В юго-восточном углу крыша сильно провисла. Насколько он мог рассмотреть через окно нижнего этажа, комнаты были изуродованы пожаром и нуждались в капитальном ремонте. Работы много, серьезно подумал он. А потом, по его словам, он подумал: Джим Туллиан. Кто же еще? Семья. По крайней мере почти семья. Или, может, скоро будет семья. А? (Джеймс и Адель не были женаты. Ее родители терпеливо ждали, когда это случится. Его родители заявили, что свадьбу, если таковая состоится, посещать не намерены.) Цены упали, самое время покупать. Он записал номер агентства по недвижимости, указанный на побитом ветрами щите, и через час уже был в Хаверфордвесте, сидел в кресле и вел переговоры. У агента по недвижимости был такой вид, будто для него Рождество уже началось.
* * *
— Джеймс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71