Но не раньше, чем выйду отсюда. Я имею в виду, что пока закончила.
— Понимаю. — Доктор Каванах одарила Адель своей обаятельной широкой улыбкой. — Вы очень хорошо выглядите, Адель. Вы изменились.
— Правда? Да, я чувствую себя гораздо лучше. Я все вспомнила. Все.
— Вы расскажете мне?
— Конечно.
Доктор Каванах внимательно слушала ее историю. Адель говорила внятно, свободно, без эмоций, но не равнодушно. Она говорила ясно и без запинки. Если бы не невероятное содержание, доктор Каванах вряд ли смогла бы отыскать у Адель признаки болезни. Она внимательно слушала, откинувшись в кресле.
* * *
Полина огляделась. Куда подевался этот маленький мерзавец? Он протиснулся между кормушками в обратном направлении, и к тому времени, когда она вернулась, его уже не было нигде.
— Сэм?
Овцы на соседнем поле одновременно вскинули головы, как будто они были привязаны к одной веревочке, и тут из сена появились руки и схватили ее за волосы. Она закричала. Руки дернули ее голову вниз, она ударилась лбом о твердый ржавый край металлической перегородки, потом еще раз. Потекла кровь, Полина упала в кормушку. Сэм выбрался из-под нее. Черт. Еще одна испортилась. Кровь стекала по волосам в сено. Он попытался вытащить Полину из кормушки, но она оказалась слишком тяжелой. Чертова чертовщина, как говорил отец. Потом его осенило. Он обошел кормушку, напрягся и изо всех сил попытался ее толкнуть. Она не сдвинулась с места. Черт. Он толкнул еще раз, и на этот раз колесики прокрутились; еще один толчок — и кормушка покатилась. Трава на поле была аккуратно выщипана овцами, которые доедали последний дюйм, оставленный коровами, так что движению ничто не мешало. Кормушка со скрипом катилась вперед, позади нее стонал и хрипел Сэм.
Передние колеса свесились с утеса — и после секундной паузы тело Полины, лежавшее в передней части, перевесило. Тележка перевернулась, с грохотом полетела вниз по склону утеса, увлекая за собой небольшую лавину каменной крошки, и с раскатистым гулом упала. Сэм свесился с утеса и с удовлетворением посмотрел вниз. Овцы поморгали и занялись своими делами.
* * *
Оставшись одна в кабинете, Шейла закончила отчет, откинулась в кресле и посмотрела на фотографию внуков. Потом взяла бумаги и перечитала.
«В первый раз он просто оставил его на краю утеса. Я что-то услышала, меня разбудил шум. Я вышла и обнаружила труп. Некоторых частей не хватало, ноги и части спины. Я знала, что должна отыскать пропавшие части, потому что если это сделает кто-то другой, то Сэм попадет в беду. Я побежала вдоль стены — темные ветки качались на ветру — и спустилась по ступенькам на пляж. Поручни были выкрашены ярко-розовой краской. Почему-то это задержалось у меня в памяти».
Глаз, натренированный видеть цвет, даже в минуты лунатизма.
«Я пошарила на камнях, потому что была уверена, что он сбросит их вниз. В расщелине я нашла шприц, наверное, он остался после вечеринок Рауля Шарпантье. Я нашла все части, собрала их и спрятала. Я собиралась вернуться и закопать оставшуюся часть овцы, но, видимо, забыла об этом, потому что пошла спать».
Следующую часть — о том, как Адель прятала куски мяса, — Шейла уже знала. Холодильник и студия.
«Я вытащила предохранитель из холодильника, чтобы мясо в конце концов сгнило и его нашли. Ничего другого я придумать не смогла».
Странная логика, но ведь логика. Ей нужно было каким-то образом разрешить конфликт между желанием защитить Сэма и отвращением к тому, чем он занимался. Косвенный способ, но ведь логично, логично...
«Когда он в следующий раз это сделал, я его нашла. Он снова поднял меня из постели, но я уже точно знала, куда идти. Я велела ему уйти, сказала, что справлюсь без него. Он, наверное, шумел, потому что в тот момент, когда я закапывала труп, пришел Льюин (соседний фермер, владелец овец). Я поняла, что попалась. Я не могла ничего объяснить, потому что с Сэмом случилась бы беда. Если бы кто-нибудь увидел, чем он занимается, его бы у нас отняли. Этого я себе позволить не могла. Я уже потеряла одного ребенка. Я думала, что смогу ему помочь».
Не очень логично, но по-человечески понятно. Если допустить, что семилетний мальчик помешался настолько, что способен на такие поступки, то именно так и должна была повести себя мать, которая хочет его защитить. И при этом ее терзали бы такие конфликты, такое чувство вины, что у человека, склонного к душевным заболеваниям, вполне мог начаться припадок. Именно такой, что случился с Адель, от которого она сейчас, похоже, выздоравливает.
Доктор Каванах взяла фотографию своих внуков. Уверенные улыбки. Бывают хорошие дети, бывают плохие. Бывают ненормальные. Единственное, чего не хватало истории Адель, чтобы быть полностью правдоподобной, это веры доктора Каванах в то, что ребенок может быть таким, — но Адель именно так и выразилась.
Преступным.
* * *
Льюин вышел наружу, прищурился и моргнул. Неужели это Сэм поднимается по тропинке?
— Сэм?
Сэм махнул ему рукой.
— Я думал, что ты с Полиной.
— Да. Я был с ней. А потом ей стало плохо, и она пошла домой. Папа спрашивает: ничего, если я побуду тут часок? Он говорит, что заберет меня, когда закончит работу. Он говорит, что сейчас у него очень напряженный момент. Он говорит, что со мной ничего не случится.
Льюин удивился, но ему было приятно. Если Джеймс снова решил доверить ему Сэма, то, видимо, он окончательно избавился от подозрительности. Глядя на Сэма, взъерошенного, грязного, неумытого мальчишку, Льюин не мог поверить в то, что именно этот ребенок рвал овец и собак, кусок за куском. В конце концов, у Льюина не было доказательств, одни догадки. Но теперь он глаз с него не спустит, это уже точно. Сэм улыбнулся:
— Хочешь поиграть?
* * *
Джеймс зашел в комнату Сэма. Ему улыбнулась плюшевая обезьянка, не понимающая, что у нее не хватает одной лапки. Чертовы дети с их спальнями! Помойка. Он собрал с пола одежду Сэма, бросил ее на кровать. Сорвал простыню. Подушка со стуком свалилась на пол.
Со стуком?
Он обошел кровать и поднял подушку. Под ней лежал ключ.
Это не я! (Щелк.)
Джеймс подержал ключ на ладони — холодный, твердый, как кусок льда. Ключ от потайной комнаты. Что он делал у Сэма под подушкой? Искалеченная обезьянка улыбалась и молчала.
Джеймс прошел по коридору, свернул за угол, поднялся по двум ступеням; сдвинул засовы и вставил ключ в замочную скважину. Дверь открылась. Он решил не рисковать, притащил из комнаты Сэма стул и поставил его в дверях.
В ярком свете дня были хороши видны столбцы текста, ряды кривых иероглифов, что тянулись от самого потолка и обрывались на расстоянии фута от пола. Верхние и нижние части были наименее разборчивы. Сложно писать ровно, когда ты тянешься или сидишь на корточках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Понимаю. — Доктор Каванах одарила Адель своей обаятельной широкой улыбкой. — Вы очень хорошо выглядите, Адель. Вы изменились.
— Правда? Да, я чувствую себя гораздо лучше. Я все вспомнила. Все.
— Вы расскажете мне?
— Конечно.
Доктор Каванах внимательно слушала ее историю. Адель говорила внятно, свободно, без эмоций, но не равнодушно. Она говорила ясно и без запинки. Если бы не невероятное содержание, доктор Каванах вряд ли смогла бы отыскать у Адель признаки болезни. Она внимательно слушала, откинувшись в кресле.
* * *
Полина огляделась. Куда подевался этот маленький мерзавец? Он протиснулся между кормушками в обратном направлении, и к тому времени, когда она вернулась, его уже не было нигде.
— Сэм?
Овцы на соседнем поле одновременно вскинули головы, как будто они были привязаны к одной веревочке, и тут из сена появились руки и схватили ее за волосы. Она закричала. Руки дернули ее голову вниз, она ударилась лбом о твердый ржавый край металлической перегородки, потом еще раз. Потекла кровь, Полина упала в кормушку. Сэм выбрался из-под нее. Черт. Еще одна испортилась. Кровь стекала по волосам в сено. Он попытался вытащить Полину из кормушки, но она оказалась слишком тяжелой. Чертова чертовщина, как говорил отец. Потом его осенило. Он обошел кормушку, напрягся и изо всех сил попытался ее толкнуть. Она не сдвинулась с места. Черт. Он толкнул еще раз, и на этот раз колесики прокрутились; еще один толчок — и кормушка покатилась. Трава на поле была аккуратно выщипана овцами, которые доедали последний дюйм, оставленный коровами, так что движению ничто не мешало. Кормушка со скрипом катилась вперед, позади нее стонал и хрипел Сэм.
Передние колеса свесились с утеса — и после секундной паузы тело Полины, лежавшее в передней части, перевесило. Тележка перевернулась, с грохотом полетела вниз по склону утеса, увлекая за собой небольшую лавину каменной крошки, и с раскатистым гулом упала. Сэм свесился с утеса и с удовлетворением посмотрел вниз. Овцы поморгали и занялись своими делами.
* * *
Оставшись одна в кабинете, Шейла закончила отчет, откинулась в кресле и посмотрела на фотографию внуков. Потом взяла бумаги и перечитала.
«В первый раз он просто оставил его на краю утеса. Я что-то услышала, меня разбудил шум. Я вышла и обнаружила труп. Некоторых частей не хватало, ноги и части спины. Я знала, что должна отыскать пропавшие части, потому что если это сделает кто-то другой, то Сэм попадет в беду. Я побежала вдоль стены — темные ветки качались на ветру — и спустилась по ступенькам на пляж. Поручни были выкрашены ярко-розовой краской. Почему-то это задержалось у меня в памяти».
Глаз, натренированный видеть цвет, даже в минуты лунатизма.
«Я пошарила на камнях, потому что была уверена, что он сбросит их вниз. В расщелине я нашла шприц, наверное, он остался после вечеринок Рауля Шарпантье. Я нашла все части, собрала их и спрятала. Я собиралась вернуться и закопать оставшуюся часть овцы, но, видимо, забыла об этом, потому что пошла спать».
Следующую часть — о том, как Адель прятала куски мяса, — Шейла уже знала. Холодильник и студия.
«Я вытащила предохранитель из холодильника, чтобы мясо в конце концов сгнило и его нашли. Ничего другого я придумать не смогла».
Странная логика, но ведь логика. Ей нужно было каким-то образом разрешить конфликт между желанием защитить Сэма и отвращением к тому, чем он занимался. Косвенный способ, но ведь логично, логично...
«Когда он в следующий раз это сделал, я его нашла. Он снова поднял меня из постели, но я уже точно знала, куда идти. Я велела ему уйти, сказала, что справлюсь без него. Он, наверное, шумел, потому что в тот момент, когда я закапывала труп, пришел Льюин (соседний фермер, владелец овец). Я поняла, что попалась. Я не могла ничего объяснить, потому что с Сэмом случилась бы беда. Если бы кто-нибудь увидел, чем он занимается, его бы у нас отняли. Этого я себе позволить не могла. Я уже потеряла одного ребенка. Я думала, что смогу ему помочь».
Не очень логично, но по-человечески понятно. Если допустить, что семилетний мальчик помешался настолько, что способен на такие поступки, то именно так и должна была повести себя мать, которая хочет его защитить. И при этом ее терзали бы такие конфликты, такое чувство вины, что у человека, склонного к душевным заболеваниям, вполне мог начаться припадок. Именно такой, что случился с Адель, от которого она сейчас, похоже, выздоравливает.
Доктор Каванах взяла фотографию своих внуков. Уверенные улыбки. Бывают хорошие дети, бывают плохие. Бывают ненормальные. Единственное, чего не хватало истории Адель, чтобы быть полностью правдоподобной, это веры доктора Каванах в то, что ребенок может быть таким, — но Адель именно так и выразилась.
Преступным.
* * *
Льюин вышел наружу, прищурился и моргнул. Неужели это Сэм поднимается по тропинке?
— Сэм?
Сэм махнул ему рукой.
— Я думал, что ты с Полиной.
— Да. Я был с ней. А потом ей стало плохо, и она пошла домой. Папа спрашивает: ничего, если я побуду тут часок? Он говорит, что заберет меня, когда закончит работу. Он говорит, что сейчас у него очень напряженный момент. Он говорит, что со мной ничего не случится.
Льюин удивился, но ему было приятно. Если Джеймс снова решил доверить ему Сэма, то, видимо, он окончательно избавился от подозрительности. Глядя на Сэма, взъерошенного, грязного, неумытого мальчишку, Льюин не мог поверить в то, что именно этот ребенок рвал овец и собак, кусок за куском. В конце концов, у Льюина не было доказательств, одни догадки. Но теперь он глаз с него не спустит, это уже точно. Сэм улыбнулся:
— Хочешь поиграть?
* * *
Джеймс зашел в комнату Сэма. Ему улыбнулась плюшевая обезьянка, не понимающая, что у нее не хватает одной лапки. Чертовы дети с их спальнями! Помойка. Он собрал с пола одежду Сэма, бросил ее на кровать. Сорвал простыню. Подушка со стуком свалилась на пол.
Со стуком?
Он обошел кровать и поднял подушку. Под ней лежал ключ.
Это не я! (Щелк.)
Джеймс подержал ключ на ладони — холодный, твердый, как кусок льда. Ключ от потайной комнаты. Что он делал у Сэма под подушкой? Искалеченная обезьянка улыбалась и молчала.
Джеймс прошел по коридору, свернул за угол, поднялся по двум ступеням; сдвинул засовы и вставил ключ в замочную скважину. Дверь открылась. Он решил не рисковать, притащил из комнаты Сэма стул и поставил его в дверях.
В ярком свете дня были хороши видны столбцы текста, ряды кривых иероглифов, что тянулись от самого потолка и обрывались на расстоянии фута от пола. Верхние и нижние части были наименее разборчивы. Сложно писать ровно, когда ты тянешься или сидишь на корточках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71