— где и изображает второй акт этого безумного спектакля. Чистое сумасшествие, да, но ведь и заведение, в котором все это происходит, располагает именно к такого рода безумным представлениям! Я удивляюсь, доктор, как вы при вашем уме и знании собственных пациентов сами не пришли к столь очевидному умозаключению.
— Наверно, потому, что привык доверять собственным глазам, а не своей, как вы выразились, возбужденной фантазии, — спокойно проговорил доктор. — Нет, инспектор, я с вами не спорю, более того, готов подписать составленный вами протокол и взять на себя ответственность за причиненные полиции неудобства.
— Ну, — благосклонно сказал Филмер, прекратив наконец бегать по кабинету и остановившись перед столом Берринсона, — это наша работа, верно? Являться по первому вызову и решать проблемы. Вы согласны, доктор, что иного объяснения случившемуся нет и быть не может?
— Нет и быть не может, — эхом повторил доктор и потянулся к чернильному прибору: чугунной статуэтке, изображавшей трех обезьянок: слепую, глухую и немую. Ловким движением фокусника Филмер вытянул из своей папки, лежавшей на краю стола, лист бумаги, уже исписанный мелким неровным полицейским почерком, и протянул Беррин-сону со словами:
— Это черновик, доктор. У меня не было времени полностью записать показания, но все они хранятся в моей памяти. Уверяю вас, я не пропустил ни слова! Я продиктую их секретарю, как только вернусь в участок. Если вы не возражаете, сегодня ближе к вечеру, в крайнем случае завтра утром я пришлю курьера с чистовым вариантом протокола, и вы его подпишете, а черновик я затем отправлю в корзину, и на том покончим с этим досадным недоразумением.
— Досадным недоразумением, — с каким-то ученическим старанием повторил доктор, поставил на листе размашистую подпись и промокнул большим бронзовым пресс-папье.
— Рад был увидеть вас в добром здравии, мистер Каррингтон, — сказал Филмер, засовывая лист в папку и завязывая тесемки. — И с вами рад был познакомиться, сэр Артур, хотя, должен заметить, вы не всегда точны в своих описаниях деятельности полиции. Я, впрочем, не большой любитель такого чтения, но кое-какие ваши рассказы читал. Вы должны согласиться, что инспектора Лестрейда изобразили в карикатурных тонах. Я понимаю: вам нужно было выпятить ум своего героя, а это возможно, лишь принизив умственные способности конкурента! Нечестный ход, сэр!
— Совершенно с вами согласен, — процедил я, не вынимая трубки изо рта.
Минуту спустя, когда Филмер, произведя в коридоре соответствующий шум и дав какие-то указания одному из своих подчиненных, покинул больницу, мы с Каррингтоном и доктором переглянулись и одновременно воскликнули:
— Слава Богу!
— Теперь, — сказал доктор, — мы, надеюсь, сможем действительно разобраться в этом странном, как выразился инспектор Филмер, недоразумении. Вы, господа, приехали, чтобы поговорить с Нордхиллом? В моем присутствии, разумеется. Давайте вернемся в его палату, и по дороге я просвещу вас относительно кое-каких сугубо личных обстоятельств, которые вам, вероятно, необходимо знать — даже в связи с сегодняшним происшествием, поскольку совершенно непонятно, с какими именно жизненными причинами оно может быть связано…
По дороге в палату (полицейского, дежурившего в холле, доктор отправил за дверь, чтобы тот своим видом не смущал больных) Берринсон поведал нам о том, о чем я уже догадался, полагаю, что и Каррингтон тоже: а именно о взаимной привязанности, если не сказать больше, Нордхилла и девушки Эмилии Кларсон, то ли погибшей и воскресшей, то ли устроившей, если прав Филмер, не очень пристойный, но вполне допустимый в среде умственно нездоровых людей розыгрыш.
— Они много времени проводят вместе, насколько это допускается, конечно, нашими правилами, — говорил Берринсон, то и дело останавливаясь, чтобы довести мысль до конца, отчего путь от докторского кабинета до палаты мы проделали минут за десять. — Эмилия поступила к нам полугодом раньше Нордхилла с диагнозом клептомания.
— Вот как! — воскликнули мы с Каррингтоном одновременно.
— Это довольно распространенное заболевание, — пожал плечами Берринсон, — особенно среди женщин. Мужчины ему тоже, конечно, подвержены, но в меньшей степени, как показывает мой опыт.
— Я знаком с одним клептоманом, — флегматично заметил Каррингтон. — Его время от времени ловят в какой-нибудь лавке, где он пытается украсть не очень дорогие вещи, совершенно ему не нужные. Суд отказывается определить беднягу в психиатрическую лечебницу, поскольку он не представляет опасности для окружающих. Полагаю, что ваша пациентка…
— Да, это несколько иной случай, — кивнул доктор, в очередной раз остановившись, заступив нам с Каррингтоном дорогу и взяв нас обоих за рукава. — В двух словах: Эмилия — найденыш, несколько лет назад она слонялась неподалеку от дома Магды и Джона Кларсонов в Барнете, ничего о себе не помнила, не знала ни имени своего, ни откуда явилась. На одежде ее не оказалось никаких меток, а в полиции, куда супруги, естественно, обратились, после наведения справок ответили, что никто не обращался с запросом об исчезновении молодой Девушки.
— Когда это произошло? — с подозрительным равнодушием осведомился Каррингтон.
— Это записано в истории болезни. Апрель двадцать второго, то ли пятнадцатое число, то ли шестнадцатое.
— Точно? Не конец мая?
— Нет-нет, апрель, могу поручиться, хотя не думаю, что это имеет какое-то значение.
— Конечно, — согласился Каррингтон, бросив в мою сторону вопросительный взгляд. — Продолжайте, доктор.
— Девушка осталась у Кларсонов. Старики надеялись, что амнезия у нее в конце концов пройдет. Нередко так и случается, но не в случае Эмилии. У Кларсонов было двое своих детей — давно уже взрослых. Сын погиб на фронте, дочь вышла замуж и уехала в Австралию… В общем, одно к одному. Эмилию они приютили — честно говоря, я бы так не поступил, но каждый решает по-своему, верно? Оформили опекунство, все честь честью. Некоторое время проблем не возникало, но потом, возможно, вследствие перенесенной травмы (наверняка ведь что-то с девушкой произошло!), а возможно, в силу каких-то врожденных причин у девушки возникло отклонение от нормы. Стали замечать, что исчезают предметы — безделушки, хрусталь, стоявший в серванте, другая мелочь, причем происходило это только тогда, когда Эмилия находилась в том помещении, где впоследствии была замечена пропажа. Старики обыскали ее комнату, но ничего не обнаружили, однако поисков не прекратили и в конце концов нашли тайник, куда девушка складывала украденное. Кое-чего, впрочем, так и не досчитались, причем Эмилия не смогла вразумительно объяснить ни своего поведения, ни того, куда она дела так и не обнаруженные предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Наверно, потому, что привык доверять собственным глазам, а не своей, как вы выразились, возбужденной фантазии, — спокойно проговорил доктор. — Нет, инспектор, я с вами не спорю, более того, готов подписать составленный вами протокол и взять на себя ответственность за причиненные полиции неудобства.
— Ну, — благосклонно сказал Филмер, прекратив наконец бегать по кабинету и остановившись перед столом Берринсона, — это наша работа, верно? Являться по первому вызову и решать проблемы. Вы согласны, доктор, что иного объяснения случившемуся нет и быть не может?
— Нет и быть не может, — эхом повторил доктор и потянулся к чернильному прибору: чугунной статуэтке, изображавшей трех обезьянок: слепую, глухую и немую. Ловким движением фокусника Филмер вытянул из своей папки, лежавшей на краю стола, лист бумаги, уже исписанный мелким неровным полицейским почерком, и протянул Беррин-сону со словами:
— Это черновик, доктор. У меня не было времени полностью записать показания, но все они хранятся в моей памяти. Уверяю вас, я не пропустил ни слова! Я продиктую их секретарю, как только вернусь в участок. Если вы не возражаете, сегодня ближе к вечеру, в крайнем случае завтра утром я пришлю курьера с чистовым вариантом протокола, и вы его подпишете, а черновик я затем отправлю в корзину, и на том покончим с этим досадным недоразумением.
— Досадным недоразумением, — с каким-то ученическим старанием повторил доктор, поставил на листе размашистую подпись и промокнул большим бронзовым пресс-папье.
— Рад был увидеть вас в добром здравии, мистер Каррингтон, — сказал Филмер, засовывая лист в папку и завязывая тесемки. — И с вами рад был познакомиться, сэр Артур, хотя, должен заметить, вы не всегда точны в своих описаниях деятельности полиции. Я, впрочем, не большой любитель такого чтения, но кое-какие ваши рассказы читал. Вы должны согласиться, что инспектора Лестрейда изобразили в карикатурных тонах. Я понимаю: вам нужно было выпятить ум своего героя, а это возможно, лишь принизив умственные способности конкурента! Нечестный ход, сэр!
— Совершенно с вами согласен, — процедил я, не вынимая трубки изо рта.
Минуту спустя, когда Филмер, произведя в коридоре соответствующий шум и дав какие-то указания одному из своих подчиненных, покинул больницу, мы с Каррингтоном и доктором переглянулись и одновременно воскликнули:
— Слава Богу!
— Теперь, — сказал доктор, — мы, надеюсь, сможем действительно разобраться в этом странном, как выразился инспектор Филмер, недоразумении. Вы, господа, приехали, чтобы поговорить с Нордхиллом? В моем присутствии, разумеется. Давайте вернемся в его палату, и по дороге я просвещу вас относительно кое-каких сугубо личных обстоятельств, которые вам, вероятно, необходимо знать — даже в связи с сегодняшним происшествием, поскольку совершенно непонятно, с какими именно жизненными причинами оно может быть связано…
По дороге в палату (полицейского, дежурившего в холле, доктор отправил за дверь, чтобы тот своим видом не смущал больных) Берринсон поведал нам о том, о чем я уже догадался, полагаю, что и Каррингтон тоже: а именно о взаимной привязанности, если не сказать больше, Нордхилла и девушки Эмилии Кларсон, то ли погибшей и воскресшей, то ли устроившей, если прав Филмер, не очень пристойный, но вполне допустимый в среде умственно нездоровых людей розыгрыш.
— Они много времени проводят вместе, насколько это допускается, конечно, нашими правилами, — говорил Берринсон, то и дело останавливаясь, чтобы довести мысль до конца, отчего путь от докторского кабинета до палаты мы проделали минут за десять. — Эмилия поступила к нам полугодом раньше Нордхилла с диагнозом клептомания.
— Вот как! — воскликнули мы с Каррингтоном одновременно.
— Это довольно распространенное заболевание, — пожал плечами Берринсон, — особенно среди женщин. Мужчины ему тоже, конечно, подвержены, но в меньшей степени, как показывает мой опыт.
— Я знаком с одним клептоманом, — флегматично заметил Каррингтон. — Его время от времени ловят в какой-нибудь лавке, где он пытается украсть не очень дорогие вещи, совершенно ему не нужные. Суд отказывается определить беднягу в психиатрическую лечебницу, поскольку он не представляет опасности для окружающих. Полагаю, что ваша пациентка…
— Да, это несколько иной случай, — кивнул доктор, в очередной раз остановившись, заступив нам с Каррингтоном дорогу и взяв нас обоих за рукава. — В двух словах: Эмилия — найденыш, несколько лет назад она слонялась неподалеку от дома Магды и Джона Кларсонов в Барнете, ничего о себе не помнила, не знала ни имени своего, ни откуда явилась. На одежде ее не оказалось никаких меток, а в полиции, куда супруги, естественно, обратились, после наведения справок ответили, что никто не обращался с запросом об исчезновении молодой Девушки.
— Когда это произошло? — с подозрительным равнодушием осведомился Каррингтон.
— Это записано в истории болезни. Апрель двадцать второго, то ли пятнадцатое число, то ли шестнадцатое.
— Точно? Не конец мая?
— Нет-нет, апрель, могу поручиться, хотя не думаю, что это имеет какое-то значение.
— Конечно, — согласился Каррингтон, бросив в мою сторону вопросительный взгляд. — Продолжайте, доктор.
— Девушка осталась у Кларсонов. Старики надеялись, что амнезия у нее в конце концов пройдет. Нередко так и случается, но не в случае Эмилии. У Кларсонов было двое своих детей — давно уже взрослых. Сын погиб на фронте, дочь вышла замуж и уехала в Австралию… В общем, одно к одному. Эмилию они приютили — честно говоря, я бы так не поступил, но каждый решает по-своему, верно? Оформили опекунство, все честь честью. Некоторое время проблем не возникало, но потом, возможно, вследствие перенесенной травмы (наверняка ведь что-то с девушкой произошло!), а возможно, в силу каких-то врожденных причин у девушки возникло отклонение от нормы. Стали замечать, что исчезают предметы — безделушки, хрусталь, стоявший в серванте, другая мелочь, причем происходило это только тогда, когда Эмилия находилась в том помещении, где впоследствии была замечена пропажа. Старики обыскали ее комнату, но ничего не обнаружили, однако поисков не прекратили и в конце концов нашли тайник, куда девушка складывала украденное. Кое-чего, впрочем, так и не досчитались, причем Эмилия не смогла вразумительно объяснить ни своего поведения, ни того, куда она дела так и не обнаруженные предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40