Не осуждайте меня за это. Учился-то всего 4 класса. И не я в этом виноват — а то время, в которое жил. Когда был дома отец — я учился, а когда взяли отца на фронт — тогда не до ученья было, нужно было самому себя кормить. Боюсь вас обидеть, поскольку я не знаю, какому нынешнему блоку вы отдаете свое предпочтение, но мне и моим одногодкам выпало столько нужды хлебнуть, что не дай Бог, чтоб повторилась такая жизнь еще раз.
Хочу рассказать вам один случай из моей юности. Наверное, все произошло из-за плохой жизни, из-за голода. Ведь колдуны тоже хотят есть.
Однажды в феврале месяце 1944 года пришло предписание из сельсовета. На каждый колхоз было дано задание выделить по одной подводе, чтобы на них привезти с шахты уголь для нужд школы, здравпункта и сельсовета. Колхозов было восемь. Перед выездом все собрались, и меня назначили от нашего колхоза ехать за углем. В ту пору мне шел пятнадцатый год. В назначенное время я запряг лошадь в сани-развальни и приехал к сельсовету. Там мы простояли долго. Сначала ждали, когда все соберутся. Потом ждали, когда документы напишут. Только к обеду тронулись в путь. Расстояние до шахты — 20 километров. Лошади наши были тощие, и как бы мы их не подгоняли, шли они медленно. На шахту мы приехали к вечеру. Опять затянулась выписка документов, и пока уголь был погружен, день закончился. С шахты мы выехали в ночь.
Погода начала портиться. Поднялся ветер. Небо заволокло тучами. В полях закружила поземка. Проехав половину пути, решили сделать привал. На нашем направлении недалеко от дороги стояла деревня. Два старика из нашего обоза знали председателя этого колхоза. Подъехав к его дому, мы остановились. Те, кто знал хозяина, пошли к нему в дом, попросили разрешения для всех нас войти и обогреться. Нам разрешили. Мы задали корма лошадям и вошли в дом. По обстановке я понял, что председатель живет бедно, ничем не отличаясь от нас. У одной стены была широкая из досок лавка, ближе к переднему углу возле лавки стоял старенький стол, по другую сторону стола стояли две скамейки. У противоположной стены стояла кузнечной работы железная кровать. На кровати лежало одеяло, сшитое из разного цвета лоскутков. Перегородка, разделявшая кухню от зала, была оклеена страничками, вырванными из разных книжек. Половину кухни занимала русская печь. Икон на стенах не было. Во всем доме пол был земляной.
Сначала мы отогрели застывшие руки. Затем, рассевшись кто где мог, мы достали свои котомки и стали жевать у кого что было. Собирая в дорогу узелок, мать завернула мне две круглых картошки, одно яйцо и небольшой кусок хлеба, испеченного наполовину из ржаной муки и толченых желудей. Мне очень хотелось есть, а есть особенно-то было нечего. Обманывая голод, я старался кусать по маленькому кусочку, но крепкие молодые зубы мгновенно все перемалывали как бы требуя для себя все новой и новой работы. Когда у меня остался крохотный кусочек хлеба (только на один раз положить в рот), ко мне подошел мужчина, и, присев возле меня, попросил хлеба. Я показал ему на оставшийся у меня кусочек, который тут же на его глазах положил себе в рот. Больше у меня ничего не было. Он отошел от меня и сел на свое место. Я не встречал его раньше и не знал как звать. Немного согревшись, мы снова тронулись в дорогу. Выехав из деревни, запахнул армяк и, согнувшись, уселся на санях. В обозе я ехал последним. Мой Татьянчик (кличка моей лошади) плелся за идущей впереди нас подводой, так что править им у меня не было нужды, и я привязал вожжи к передним саням. На улице было темно, а по земле гуляла поземка. Идти сзади обоза моей лошади было легче, потому что передние протаптывали дорогу. Отъехав от деревни километра три, обоз остановился. Я не знал, почему мы встали, и продолжал сидеть на возу. Но время шло, а мы не трогались с места. Тогда я встал и пошел вперед узнать, почему стоим.
Подходя ближе увидел, что все собрались у передней подводы и о чем-то спорят. Я подошел к ним и огляделся. Передняя лошадь стояла у края крутого оврага, прядала ушами и грызла удила. Справа от нас тоже виднелся овраг с торчавшим из снега по краю бурьяном. Слева проглядывалась ровная местность, по которой кружилась поземка. Мужики стояли в недоумении и никак не могли определить, куда мы заехали. Некоторые стали предлагать переехать этот овраг. Нашлись смельчаки, которые отвязали от лошадей вожжи и спустились по ним с обрыва. Там они стали чиркать спичками, разглядывая дно оврага. Пламя быстро гасло на ветру, увидеть что-то было трудно. Спустившимся показалось, что через овраг есть дорога, а на дороге есть даже конский помет. Из оврага мы вытаскивали их — сами вылезти не могли.
Двое пошли влево, туда, где было ровно, и мы жгли пучки соломы, чтобы они не потеряли нас. Ходили они долго, но дороги так и не нашли. Мы поняли, что заблудились. Надо было что-то предпринимать. Мнения разделились. Одни говорили, что надо ехать в поле и искать там дорогу, другие настаивали переезжать овраг. Пока старики спорили, я стоял и молчал. Потом я не вытерпел и сказал им: «Послушайте, дедули, как же мы поедем в такую пропасть с гружеными возами, когда даже человек без посторонней помощи не можешь выбраться оттуда? Мы изуродуем всех лошадей, и нас за это по голове не погладят. Это первое. Второе, если мы потащимся в поле искать дорогу с гружеными санями по глубокому снегу, то надолго ли хватит наших лошадей?» «Не тут же нам ночевать?» — возразил кто-то. И я предложил вернуться назад по своему следу, пока его не занесло снегом, переночевать в деревне, а сани с углем оставить в поле. Уголь не хлеб — никто его не съест. Старики, поразмыслив, приняли мое предложение. Мы распрягли лошадей, сели на них верхом и тронулись в обратный путь. Тело мое покачивается в такт шагавшей лошади, и время от времени я видел ее передние ноги. При каждом шаге они сгибались в нижнем суставе, так, что становились видны копыта, а на них подковы в свете луны сверкали ярче отполированного серебра. Я был молод и начал фантазировать, что я еду не на какой-то там заморенной кляче, а на самом лучшем рысаке орловской породы…
Вдруг как будто кто-то потянул меня назад, и я, разогнувшись в седле, увидел, что моя лошадь как стояла, так и стоит на месте возле саней. Мои попутчики отъехали так далеко, что я их еле-еле видел в темноте. От мысли, что я могу остаться в поле один, да еще зимой, по моей спине забегали мурашки. Одного из сопровождающих нашего обоза я немного знал. Не жалея горла, я стал звать его, «Дя-а-дь Ва-а-сь! Дя-а-дь Ва-а-сь! Моя лошадь не идет! Дя-а-дь Ва-а-сь!» Дядя Вася услышал мой крик и вернулся. «Что с ней? Почему не идет?» — подъезжая ближе, спросил он. «Я сам не знаю», ответил я. «Ну давай, может он а за мной пойдет», — сказал он. Встав передо мной, он тронул свою лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101