Ишь, как старательно готовятся! Ой, а дров-то навалили, как будто кабана-гиганта жарить собрались! Такое впечатление, что кто-то просто отпустил в свободный полет где-нибудь в Уссурийской тайге заведенную бензопилу “Дружба”… Опа, опа, граф-то как нервничает! Слабак, небось, крови-то еще не нюхал, чушок недоделанный! О, сейчас будет речь толкать. Для самоутверждения. И вправду, граф приосанился и начал:
— Жужа, что побудило тебя пойти против меня?
— Сама побудилась! — гордо ответила я.
— Я ведь вытащил тебя из грязи, дал свое имя, спас твоего отца от долговой тюрьмы! — скромно перечислил граф свои заслуги.
— Тоже мне мать Тереза! — фыркнула я и грозно посверкала глазами. — А может, мне нравилось там, в грязи?! Свинья я по гороскопу, врубаешься? И вообще, ты мне не нравишься! Ковыряешься в зубах после обеда, рыгаешь как медведь, страдающий несварением желудка, и не можешь отличить вазу династии Мин от ночного горшка! Вот.
Граф призадумался. Видно, с этой точки зрения он себя еще не рассматривал. Тут яростным бэк-вокалом включилась Фанни, отбивая ритм рогатиной на моих ребрах:
— Да что с ней разговаривать! Сжечь их, и дело с концом!
— А-у-у! — взвыла я. — Дура, я ж не барабанная установка! Эй, ты ж мне ребро сломаешь! Я буду защищаться! Ну ладно, я тебя предупреждала!
Мощным ударом ноги я сшибла Фанни с ног. Она ахнула и отлетела куда-то к органу, очень ловко изобразив костями хаус-вариацию церковного гимна “Падем ниц в молитвенном исступлении!” Так, прыткую злодейку нейтрализовали. Я мрачно ухмыльнулась. Все-таки не зря братец научил меня так мощно драться. А говорил, что девушке это незачем. Ну обычной девушке-то, может, и незачем… Но мне, похоже, придется научиться всему, если, конечно, я доживу хоть до какого-нибудь будущего… А кстати, где Ула?! Где этот трусливый викинг, обязанный прикрыть меня новоприобретенным телом? Где этот рыжий слюнтяй, отмороженный холодильник, обморочная белка гигантских размеров, граф липовый?!
— Ула-а! — заорала я. Слава богу, рот мне пока не заткнули.
От моего вопля очнулась Павла и тут же начала хныкать. Граф подозрительно на меня покосился и собственноручно запихал мне в рот вышитый кружевной платочек.
— Посиди тихо! — посоветовал он мне, садистски улыбаясь.
Платочек я выплюнула секунд через пять. Помню, как-то летом, когда я была еще совсем маленькая, братец брал меня с собой играть в войну. То есть играл-то мой братец с кучей таких же оболтусов, как он, а я изображала военнопленных и часами просиживала под деревом, перевязанная как посылка и с обязательной затычкой во рту. Так сказать для создания колорита и большей правдоподобности. Тогда-то я и научилась выплевывать кляп и потихоньку выпутываться из веревок. Но одно дело — выпутаться из разлохматившейся бельевой веревочки совкового производства, и совсем другое — размочалить добротную пеньку.
Павла тихо выла рядом:
— Ах, зачем я поссорилась с Эмилем и не позволила ему ехать со мной в карете? Ах, зачем я вообще согласилась ехать в этот замок? Я не хочу умирать молодой!
Я бестактно вклинилась в погребальную песнь девы:
— Эй, эй, подруга, а что муженек твой с тобой не поехал?
— Он сопровождал нашу карету, — всхлипнула Павла, — но его лошадь захромала…
— Так он тут неподалеку?! — оживилась я. — Может, придет на подмогу?
— Щас! — коротко и психологично выразилась Павла. — Надо признать, что Эмиль трусоват. Просто я думаю, что граф не напал бы на меня при Эмиле.
Я мрачно гоготнула, ну точь-в-точь как сумасшедшая сова пенсионного возраста. А девуля-то, оказывается, не совсем в розовых облачках ползает! Ишь как четко муженька охарактеризовала! Но вот насчет графа она явно ошибается. Я поспешила разуверить Павлу:
— Они с Фанни тебя в любом случае разделали бы под кокос. Будь тут хоть Эмиль, хоть стадо женихов, все равно.
— Что же делать? — опять завыла дева.
Определенного ответа на этот вопрос у меня не было. Надо держать оборону до последнего, а там посмотрим… Я повертела головой. Так, а куда это делся граф? Кости Фанни на месте, под органом, а графского стильного плащика на горизонте что-то не виднеется… И кучера нету! Эй, они что, хотят нас поджечь снаружи? А как же Фанни, на растопку, что ли, оставили? Интересно будет послушать, как она будет материться, когда очнется и обнаружит, что ее перепутали с горюче-воспламеняющимся материалом.
Я резвым коконом вскочила со скамьи и запрыгала по периметру церкви. Есть тут пожарный выход какой-нибудь? В окна лезть нечего и пытаться — одни витражи да муляжи, а практического применения — шиш! О, надо найти тот подземный ход, через который мы пытались пролезть в церковь четырьмя годами спустя. Кажется, он начинается где-то в ризнице…
Я пропрыгала к ревущей Павле и ошарашила ее вопросом:
— Ты у зубного давно была?
— Чего?
— Ну как у тебя с зубами? — нетерпеливо пояснила я. — Все ли на месте, не шатаются, не болят, не протезы, случаем?
Вместо ответа Павла широко раззявила рот и даже услужливо высунула язык. Я наклонилась и оглядела аристократическую полость рта.
— Хм, ну я, конечно, не стоматолог… Так, ну с зубами у тебя вроде все в порядке, штук тридцать наберется, а нам больше и не надо.
Я повернулась к Павле задом и сунула ей под нос связанные руки:
— Грызи!
— Pardon?!
Я прямо-таки почувствовала на себе удивленный взгляд Павлы и принялась объяснять:
— Сейчас ты должна очень быстро перегрызть веревки у меня на запястьях. Времени у нас в обрез, так что торопись.
— Но как? — проблеяла девица.
— Ушами об косяк и каком кверху! — разозлилась я. — Представь, что жуешь рябчика-пенсионера!
Павла вздохнула, но послушно замусолила веревки. Поскольку аристократы к благородному делу перегрызания веревок не приучены, дело у нас продвигалось крайне медленно. Эх, сюда бы мамашу Маленберг! Она б не только веревки, но и меня б перекусила, даже не облизнувшись.
Стоило мне подумать о славной бабуле, как весьма миленький витражик слева от меня, изображавший картину Страшного суда, рассыпался под натиском рыжей кудрявой башки размером с хороший арбуз.
— Иду, иду! — пыхтел Ула, пропихивая свои жиры, белки и углеводы через малюсенькое окошко, явно не рассчитанное на теплый прием шведских холодильников.
— Э-э! — От беспокойства я потеряла дар речи и всего лишь смогла блеять, как провинциальная овца при виде модернизированного хлева. А ведь от меня требовалось только сказать назидательным тоном: “Ула, отойди от окошка, иначе ты опять застрянешь, а я не могу тебя вытащить, потому что руки у меня связаны!”. Но, разумеется, когда дар речи вернулся ко мне, было уже поздно: Ула намертво влип в оконную раму многострадальной задницей. Опять.
Я не знала, плакать ли мне, смеяться или цитировать классиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Жужа, что побудило тебя пойти против меня?
— Сама побудилась! — гордо ответила я.
— Я ведь вытащил тебя из грязи, дал свое имя, спас твоего отца от долговой тюрьмы! — скромно перечислил граф свои заслуги.
— Тоже мне мать Тереза! — фыркнула я и грозно посверкала глазами. — А может, мне нравилось там, в грязи?! Свинья я по гороскопу, врубаешься? И вообще, ты мне не нравишься! Ковыряешься в зубах после обеда, рыгаешь как медведь, страдающий несварением желудка, и не можешь отличить вазу династии Мин от ночного горшка! Вот.
Граф призадумался. Видно, с этой точки зрения он себя еще не рассматривал. Тут яростным бэк-вокалом включилась Фанни, отбивая ритм рогатиной на моих ребрах:
— Да что с ней разговаривать! Сжечь их, и дело с концом!
— А-у-у! — взвыла я. — Дура, я ж не барабанная установка! Эй, ты ж мне ребро сломаешь! Я буду защищаться! Ну ладно, я тебя предупреждала!
Мощным ударом ноги я сшибла Фанни с ног. Она ахнула и отлетела куда-то к органу, очень ловко изобразив костями хаус-вариацию церковного гимна “Падем ниц в молитвенном исступлении!” Так, прыткую злодейку нейтрализовали. Я мрачно ухмыльнулась. Все-таки не зря братец научил меня так мощно драться. А говорил, что девушке это незачем. Ну обычной девушке-то, может, и незачем… Но мне, похоже, придется научиться всему, если, конечно, я доживу хоть до какого-нибудь будущего… А кстати, где Ула?! Где этот трусливый викинг, обязанный прикрыть меня новоприобретенным телом? Где этот рыжий слюнтяй, отмороженный холодильник, обморочная белка гигантских размеров, граф липовый?!
— Ула-а! — заорала я. Слава богу, рот мне пока не заткнули.
От моего вопля очнулась Павла и тут же начала хныкать. Граф подозрительно на меня покосился и собственноручно запихал мне в рот вышитый кружевной платочек.
— Посиди тихо! — посоветовал он мне, садистски улыбаясь.
Платочек я выплюнула секунд через пять. Помню, как-то летом, когда я была еще совсем маленькая, братец брал меня с собой играть в войну. То есть играл-то мой братец с кучей таких же оболтусов, как он, а я изображала военнопленных и часами просиживала под деревом, перевязанная как посылка и с обязательной затычкой во рту. Так сказать для создания колорита и большей правдоподобности. Тогда-то я и научилась выплевывать кляп и потихоньку выпутываться из веревок. Но одно дело — выпутаться из разлохматившейся бельевой веревочки совкового производства, и совсем другое — размочалить добротную пеньку.
Павла тихо выла рядом:
— Ах, зачем я поссорилась с Эмилем и не позволила ему ехать со мной в карете? Ах, зачем я вообще согласилась ехать в этот замок? Я не хочу умирать молодой!
Я бестактно вклинилась в погребальную песнь девы:
— Эй, эй, подруга, а что муженек твой с тобой не поехал?
— Он сопровождал нашу карету, — всхлипнула Павла, — но его лошадь захромала…
— Так он тут неподалеку?! — оживилась я. — Может, придет на подмогу?
— Щас! — коротко и психологично выразилась Павла. — Надо признать, что Эмиль трусоват. Просто я думаю, что граф не напал бы на меня при Эмиле.
Я мрачно гоготнула, ну точь-в-точь как сумасшедшая сова пенсионного возраста. А девуля-то, оказывается, не совсем в розовых облачках ползает! Ишь как четко муженька охарактеризовала! Но вот насчет графа она явно ошибается. Я поспешила разуверить Павлу:
— Они с Фанни тебя в любом случае разделали бы под кокос. Будь тут хоть Эмиль, хоть стадо женихов, все равно.
— Что же делать? — опять завыла дева.
Определенного ответа на этот вопрос у меня не было. Надо держать оборону до последнего, а там посмотрим… Я повертела головой. Так, а куда это делся граф? Кости Фанни на месте, под органом, а графского стильного плащика на горизонте что-то не виднеется… И кучера нету! Эй, они что, хотят нас поджечь снаружи? А как же Фанни, на растопку, что ли, оставили? Интересно будет послушать, как она будет материться, когда очнется и обнаружит, что ее перепутали с горюче-воспламеняющимся материалом.
Я резвым коконом вскочила со скамьи и запрыгала по периметру церкви. Есть тут пожарный выход какой-нибудь? В окна лезть нечего и пытаться — одни витражи да муляжи, а практического применения — шиш! О, надо найти тот подземный ход, через который мы пытались пролезть в церковь четырьмя годами спустя. Кажется, он начинается где-то в ризнице…
Я пропрыгала к ревущей Павле и ошарашила ее вопросом:
— Ты у зубного давно была?
— Чего?
— Ну как у тебя с зубами? — нетерпеливо пояснила я. — Все ли на месте, не шатаются, не болят, не протезы, случаем?
Вместо ответа Павла широко раззявила рот и даже услужливо высунула язык. Я наклонилась и оглядела аристократическую полость рта.
— Хм, ну я, конечно, не стоматолог… Так, ну с зубами у тебя вроде все в порядке, штук тридцать наберется, а нам больше и не надо.
Я повернулась к Павле задом и сунула ей под нос связанные руки:
— Грызи!
— Pardon?!
Я прямо-таки почувствовала на себе удивленный взгляд Павлы и принялась объяснять:
— Сейчас ты должна очень быстро перегрызть веревки у меня на запястьях. Времени у нас в обрез, так что торопись.
— Но как? — проблеяла девица.
— Ушами об косяк и каком кверху! — разозлилась я. — Представь, что жуешь рябчика-пенсионера!
Павла вздохнула, но послушно замусолила веревки. Поскольку аристократы к благородному делу перегрызания веревок не приучены, дело у нас продвигалось крайне медленно. Эх, сюда бы мамашу Маленберг! Она б не только веревки, но и меня б перекусила, даже не облизнувшись.
Стоило мне подумать о славной бабуле, как весьма миленький витражик слева от меня, изображавший картину Страшного суда, рассыпался под натиском рыжей кудрявой башки размером с хороший арбуз.
— Иду, иду! — пыхтел Ула, пропихивая свои жиры, белки и углеводы через малюсенькое окошко, явно не рассчитанное на теплый прием шведских холодильников.
— Э-э! — От беспокойства я потеряла дар речи и всего лишь смогла блеять, как провинциальная овца при виде модернизированного хлева. А ведь от меня требовалось только сказать назидательным тоном: “Ула, отойди от окошка, иначе ты опять застрянешь, а я не могу тебя вытащить, потому что руки у меня связаны!”. Но, разумеется, когда дар речи вернулся ко мне, было уже поздно: Ула намертво влип в оконную раму многострадальной задницей. Опять.
Я не знала, плакать ли мне, смеяться или цитировать классиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105