— Вы не понимаете… Там моя рукопись. Роман моей жизни.. Я писал его пять лет. Я продумывал каждую фразу… Там нет никаких остросюжетных поворотов, только психология…
Я выскочил из кабины, подбежал к детективщику и рывком поднял его на ноги.
— Дело, конечно, дрянь, не спорю… Но ты напишешь еще пять таких романов… если уедешь со мной! А если останешься — будешь писать агитки для «Стоящих». Выбирай, что тебе больше нравится?
Его взгляд стал более осмысленным.
— Пошли, писатель, — позвал его я. — Ты ведь не зависишь от бумаги, верно? Не зависишь от каких-то там говнюков с автоматами?
Он кивнул.
— Ну тогда иди и пиши… после того, как мы выберемся отсюда.
Я помог ему забраться в кузов на пряно пахнущие оранжевые горы.
— Не забудь подобрать и нас, — раздалось в моей голове знакомое хрюканье.
— Ты где?
— Спасаю искусство.
— Да что вы все, с ума посходили, что ли? — чертыхнулся я, крутя большой руль КамАЗа, обмотанный синей изоляционной лентой.
Спасение искусства в понимании Свина заключалось в следующем. Из перевернутого «фольксвагена» фотограф вытаскивал ящики со своими глянцевыми красавицами. Свин помогал ему в этом деле, хватая край ящика зубами и волоча его за собой.
— Быстро в кузов! — крикнул я, притормозив около них.
Фотограф подобрался и, продемонстрировав чудеса атлетизма, мгновенно закинул несколько ящиков в кузов, ушибив при этом, как мне показалось, писателя детективов. Свин, не без труда, забрался ко мне в кабину. За ворот его жилетки была засунута фотография: высокая, с рельефно очерченными мышцами брюнетка ползет по морскому берегу с розой в зубах. Не ползет даже, а стоит в той позе, которую сексологи стыдливо именуют «природной», а лишенный сентиментальности народ называет «позой рака».
— И это твое искусство? — мысленно, чтобы не изумлять Аню, съехидничал я.
— Самое что ни на есть, — обиделся Свин. — Через сто лет о «Стоящих» никто не вспомнит, а на эту фотографию любой нормальный мужик посмотрит с интересом. Истинные ценности всегда в цене…
Мы приближались к самому трудному отрезку дороги. Сквозь потоки дождя я видел дымящийся «крайслер» и слышал автоматные очереди: Горан и Зоран использовали приобретенный во время боев с генералом Младичем опыт и умело отражали атаки «Стоящих». А вот среди нападавших реальных профессионалов не было: я определил это и по характеру стрельбы, и по тому, что они никак не использовали свое численное преимущество. Нейтрализовать колонну по правилам военного искусства, вычитанным в книжках, — одно дело, настоящий бой — совсем другое…
Я притормозил метрах в пятидесяти от моста. Нападавшие не знали, кто именно едет на КамАЗе, поэтому я получил секунду на передышку.
— Где ты? — мысленно спросил я Священника.
— В «крайслере».
— В «крайслере»?!
— Меня заклинило между дверьми. Вытаскивай сербов…
Я выскочил на землю и побежал к канаве, в которой прятались Горан и Зоран. Их «патрол» стоял чуть поодаль. Удивительно, но машина была цела, если не считать одного пулевого отверстия на левом крыле… Нападавшие успели заметить меня — над головой тут же засвистели пули.
— Как отец Александр? — спросил я, упав на землю рядом с ребятами.
— Плохо, — покачал головой Зоран. — Весь салон всмятку. А он — в салоне.
Я посмотрел на «крайслер». Огромная машина лежала кверху колесами. Из окон медленно струился дым. Фугас перевернул автомобиль, но, к счастью, возгорания бензина не произошло. Однако при падении кузов основательно деформировался — и сложившиеся гармошкой двери не выпускали Священника из салона.
— Как нам его достать? — спросил я сербов.
— Сейчас никак нельзя, — хмуро ответил Горан, меняя рожок на своем «Калашникове». — Они сверху все простреливают. Не пойму, почему батюшка еще живой.
— Если бы пулемет сюда, — мечтательно вздохнул Зоран. — Или пять-шесть фугасов. Тогда бы мы могли устроить прикрытие и пробраться к «крайслеру». А так у нас и патроны-то заканчиваются. У меня, к примеру, последний магазин.
— У меня — тоже, — подтвердил Горан.
Я попытался проанализировать обстановку. Сербы не врали: добраться к «крайслеру» и остаться невредимым мог только герой западного боевика, но не человек из плоти и крови. Хуже всего было то, что подбитая машина Священника загораживала въезд на мост остальным машинам. Мышеловка, таким образом, совсем закрылась.
— Садись за руль! — прозвучал в моей голове повелительный приказ Священника.
— А ты?
— А что я? Ты математику в школе изучал? Что больше: один или девятнадцать?
— Я не хочу выбирать!
— Боюсь, тебя не спрашивают, хочешь ты или не хочешь.
— Но можно попытаться…
— Сядь в машину, иначе я замолвлю перед Богом словечко, чтобы ты никогда не обрел покоя!
Я в раздражении ударил рукой по асфальту.
— Что будем делать? — спросил меня Горан, выпустив длинную очередь в сторону нападавших.
— Садитесь в джип. Я поеду первым на КамАЗе. А вы замкнете колонну.
Ребята удивленно посмотрели на меня. Пришлось объясняться.
— Отец Александр и мой друг тоже. Когда я подъеду к мосту, постарайтесь подавить их огневые точки. А я попытаюсь вытащить его из машины.
Помедлив немного, сербы согласились. Пригибаясь от пуль, я вернулся в кабину «КамАЗа». Сербы отползли к своему «патролу». Я снова мысленно обратился к Священнику.
— Значит, так, сейчас я подъеду к тебе и закрою «крайслер» прицепом. Постарайся сразу показать мне, какое место надо корежить, чтобы вытащить тебя из салона.
— Спасибо, друг, — ответил Священник. — Но боюсь, что у тебя ничего не получится.
— Почему?
— Потому что Катя не предоставит такой возможности.
— Катя? — переспросил я, чувствуя неприятный бег мурашек в области шеи.
— Посмотри на дорогу, — вздохнул где-то рядом Свин.
Увлеченный беседой со Священником, я и не заметил, что выстрелы со стороны нападавших прекратились и на дорогу вышла она. Да-да, та самая девушка из Присутствия. Катя, Катя, Катерина, неудавшаяся модель и перевоспитанная проститутка, спалившая себе промежность и отблагодарившая за это своего мучителя собачьей преданностью. Сейчас, правда, о былых мучениях ничто не напоминало: выглядела Катя очень прилично. Дорогое черное полупальто, в меру короткая юбка, не дававшая тем не менее и малейшего намека на фривольность, и блестящие сапоги-ботфорты на тонкой шпильке. Волосы, правда, коротко подстрижены: этакий полупрозрачный ежик, который можно было бы назвать мальчишеским, если бы он не был абсолютно седым. А вот шрамы на лице так и остались. По всей видимости, она не обращалась к пластическим хирургам и не делала попыток замазать их тональным кремом. Слишком дорогая память, надо полагать…
В руке Катя держала реактивный гранатомет, ласково именуемый военными «мухой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99