Все время, пока говорил Алексей, Штюбинг смотрел на него неотрывно, внимательно прислушивался к его словам, застыв в своем кресле.
- А разве я спорю? - усмехнулся он, быстро развернулся и опять стал разъезжать вдоль книжных шкафов, проделывая это с достоинством и властной уверенность в себе - Я только хочу сказать, что следователи шантажировали обвиняемых, принуждали их давать нужные показания именем революции, партии и самого Сталина. Допускаю, за некоторыми арестованными действительно числились поступки предосудительные по тем временам и, схватившись за зацепки, НКВД пыталось склонить их к признанию в заговорщической деятельности. Тут даже не нужны допросы с пристрастием: в ход идут поистине дьявольские увещевания и побуждения в том, что признание вины и дача показаний о "врагах народа" отвечает интересам революции. На московских процессах присутствовали иностранные корреспонденты, и можно было бы, казалось, говорить открыто. То-то и оно, именно из опасения быть использованными прессой во вред Советской Власти многие обвиняемые и не хотели говорить правду.
- То есть вы прослеживаете действительно неразрывную связь между "злодейством во благо народа" и методами ведения следствия. Так я понимаю, - заметил Алексей.
- Абер натюрлих! Ну конечно! - подтвердил немец. - Начнем с того, допрос для следователя - это его отдушина, позволяющая ему испытывать наслаждение от полной власти над обвиняемым. Сама же технология допросов и дознания стара как мир. Достаточно оформленные черты дьявольские проделки такого рода приобретают в Западной Европе именно в средние века, где признание становится важнейшим ритуалом в установлении истины, наряду с поручительством, свидетельским показанием, исповедью и покаянием. Признаются в любви и преступлении, тайных желаниях и планах на будущее, грехах и болезнях - публично и в частном порядке, себе и другим, добровольно и под пыткой. Полученное же силой признание считается главным свидетельством, достаточным для вынесения приговора. Ненасытное вымогательство признания в крамоле, ереси и прелюбодеянии переплетается с ожесточенной борьбой против любого несогласия с пастырями мирскими и духовными.
- В свое время тамплиеры тоже считались несгибаемыми, - сказал Алексей. - Однако когда по приказу французского короля Филиппа Красивого проводят их повальные аресты, то прошедшие суровые испытания на поле боя монахи-крестоносцы тоже признаются во всех самых гнусных грехах и пороках, вплоть до отречения от Христа, обожествление дьявола, содомии и святотатстве. Имеют место быть и самооговоры.
- И то же двуличие следователей с их фальшивой готовностью простить тех, кто признает свою вину, - уточнил Штюбинг. - Ключ ко всему в методах допроса. Что важно для следователей? Заставить арестованного глубоко проникнуться его униженностью и безнадежностью положения для него. Чем они пользуются? Непоследовательностью в мыслях, чувствах и делах людских. Стремятся получить желаемое признание, если правильно затронуть тонкие струны души и совести обвиняемого, воздействовать на его родственные привязанности, замучить голодом и лишением сна, вымотать морально и физически.
- Братья-доминиканцы из Святейшей Инквизиции тоже убеждены в праведности своего использования хитроумных уловок, дабы загнать лису в ловушку, - уточнил на сей раз Алексей. - Чтобы изолировать заболевших овец от стада, они приговаривают к смерти безотносительно, приносит подозреваемый покаяние или нет. За поношение святынь и участие в "заговоре с дьяволом" прощения не предусматривается, но признание крайне необходимо для суда. Они могут даже огласиться с обвиняемым, что тот действовал из благих побуждений, и просят подтвердить это искренним сотрудничеством со следствием.
- Знают ведь сукины дети, что человека со сломанной волей легко довести до невроза, при котором самоистязание приносит ему удовлетворение, - возмутился Штюбинг. - Когда-то я копался в архивах Святейшей Инквизиции среди стенографических записей допросов и показаний. Такое впечатление, свидетелям дают полный карт бланш говорить об арестованном все, что взбредет в голову, особенно когда те ссылаются на слухи, сплетни, народную молву. Инквизиторов не интересуют взгляды обвиняемого, они стараются дознаться относительно его вредных для церкви поступков. Вроде бы римское право отвергает показания соучастников, и это правило Ватикан принимает, считая даже недопустимым выставлять свидетелями обвинения еретиков, убийц, воров, колдунов, прелюбодеев и лжесвидетелей. Но на преследование ереси такое ограничение не распространяется, и свидетелями могут выступать все, вплоть до тех, кому по закону это запрещено, - ростовщики, проститутки, отлученные от церкви, клятвопреступники, жены и дети обвиняемых.
- Мне как-то приходилось читать, будто муж и жена, зная, что один из них высказывает еретические мысли, должны донести в Инквизицию и, если этого не делают в течение года, становятся соучастниками в "заговоре с дьяволом".
- Да, примерно так и было.
- Более того, признание вины всегда считается правдой, а отречение от своих показаний уже на суде - клятвопреступлением или лживым свидетельством. Во время допроса могут перелистывать дело, будто с целью удостовериться, насколько искренне говорит обвиняемый, или взять чистый лист бумаги и сделать вид, что читают показание какого-то лица.
- Или бесконечно откладывать разбор дела, продлевать срок предварительного заключения, уповая на нужное, хотя и медленное воздействие камеры-одиночки, - дополнил Штюбинг. - В сущности, я хочу сказать, что ведение следствия "в интересах веры" неизбежно приводит к полному беззаконию. Фанатическая вера точно так же калечит сознание людей, живущих в ХХ веке, когда места еретиков занимают "враги рейха" и "враги народа", а Сатану усматривают в коммунистах, евреях, арабах и прочих бесах в человеческом обличье. Под психологическим давлением с физическим пристрастием человек, обвиняемый в государственной измене, может признаться во всем, что от него требуют. В его голове невообразимо перемешиваются правда и вымысел, истина и ложь во спасение. Вспомним, кто из обвиняемых на московских процессах заявляет о своем раскаянии. Еще до ареста многие из них невольно уличают себя в разного рода уклонах от партийной линии и даже в связях с проклятыми троцкистами. В застенках их психику окончательно ломают, а самих убеждают в "революционной целесообразности" оказания помощи следствию, потому и звучит их раскаяние на суде стандартным ритуалом отмежевания от внутрипартийной оппозиции, отречения от себя и восхваления сталинской модели социализма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94