Пойди попроси у них гитару. Они дадут...
Дверь открыл кучерявый цыган с большим животом, наполовину голый.
- Гитару? Соседи? А не брешешь? Тогда держи.
- Вот она, голубушка, - обрадовался Губошлеп. - Поди сюда. Спасибо, милый.
Он начал перебирать пальцами струны. Густые печальные звуки поплыли по комнате. Еще несколько вступительных аккордов - и забилась песня, словно обессилевшая птица.
Ты пришла, как фея в сказке старой.
И ушла, закутанная в дым...
Низко понурив голову, Губошлеп замолчал.
- Обидно, Женя, - через минуту тихо проговорил он. - Я очень любил первую жену. Черт меня дернул... Пил как все... Изменял, конечно. Но ведь детей у меня не было. Три года мы прожили с Людмилой. Потом эта Галка подвернулась. Родила двойню. Да у нее девочка от первого мужа. Трое на моей шее. Думаешь, легко? А душу облегчить не с кем. Эх!..
И он вдруг под резкие аккорды запел что-то разухабисто-веселое.
- Довольно, Григорий, - грубо остановил его Евгений Николаевич. - Ты окажи прямо: деньги тебе нужны? Вижу, сидишь на мели. А раз так, благодари бога, что меня встретил. Кое-какой товарец есть, нужно продать. Сам я этим делом заниматься не буду, некогда. Ты мне поможешь. - Он достал из-под кровати чемодан. - Племянник, закрой дверь на ключ. Нам свидетели не нужны. Вдруг зайдет кто.
Виталий словно во сне выполнил приказ. Щелкнули замки чемодана, и появились золотые подсвечники, за ними и другая церковная утварь.
- Узнаешь? - обратился к парню Евгений Николаевич. - Они самые...
- Так ведь это же... Выходит, что вы... А за что же тогда Генку?..
- Ну вот что! - почти шепотом проговорил "дядя". - Догадался и раньше, что ты меня считаешь грабителем. А это Генка обворовал, я у него только купил. Зачем ему, твоему Генке, побрякушки эти? Ему деньги нужны были. На свадьбу. Ведь он жениховался с девахой, как ее...
- Нина.
- Вот-вот. Свадьбу хотел играть, а денег нет. Такая, понимаешь, история получилась. Но это уже в прошлом. А сейчас смотри у меня, пригрозил он, - никому ни слова. Здесь нас сам дьявол не сыщет. Эта ярмарка для того и предназначена, чтобы...
Не договорив, Евгений Николаевич поставил подсвечники на стол, отошел на шаг и восхищенно зацокал языком:
- Какой товар, Гриша! Прелесть. Цены им нет. Музейная редкость. Ай-яй! Красотища, великолепие!
Глаза его жадно блестели, он весь преобразился. Разрумяненное лицо, влажные губы - все в нем дышало какой-то непонятной страстью.
Он поднял руки и сильно хлопнул ими себя по бедрам.
- Имею слабость, Григорий, грешен. Но эти сокровища разве не стоят того?
- Стоят, Женя, стоят! - горячо поддержал Губошлеп. Он судорожно схватил один подсвечник и стал пристально рассматривать.
- Не бойся, не подделка, - успокоил "дядя", наливая в рюмки вино. Вот за такую красоту и выпить можно с наслаждением. Только не продешеви. А скроешься - под землей найду, ты меня знаешь...
Они выпили. Хозяин чемодана еще больше оживился. Словно какая-то сила взбодрила его. Он обнял пьяного Константинова за плечи и, горячо дыша ему в лицо, страстно заговорил:
- Верить можно только вот в это! - Он кивнул на церковную утварь, золотым огнем переливающуюся в свете тусклой лампы. - И больше ни во что! Люди тысячелетиями из-за золота грызли друг другу глотки, шли на смерть, совершали немыслимейшие по своей дерзости и риску поступки. Все летит в этом мире вверх тормашками, одни идеи побивают другие, но они все, идеи, призрачны, эфемерны. В них можно слепо верить, но только до поры. А вот это - он высоко, как факел, поднял над головой подсвечник, - вечно! В этом - истинный смысл. И ничто, никакие силы не способны заставить человека, и меня в том числе, отказаться от величайшего соблазна обладания такими богатствами.
Он встал и возбужденно заходил по комнате.
- Впрочем, Григорий, тебе, я вижу, всего этого не понять. Ты ползаешь по земле, как червяк, и надеешься таким образом обрести счастье. Увы, дорогой... А мне наплевать на то, что там еще придумали передовые умы. Пусть возятся, копошатся. Мой внутренний голос говорит мне - делай так, и я его слушаю. Человек не должен быть палачом своих желаний. Разумеется, в пределах разумного...
Резкий стук в дверь прервал его пламенную тираду. Евгений Николаевич встрепенулся и тут же вновь стал прежним: ушел в себя, помрачнел, насторожился. Стук повторился. Ловким движением он сорвал со стола подсвечники и сунул их под крышку чемодана.
- Открывай!
В дверях стоял Гущин.
- Я из уголовного розыска, - спокойно представился он. - Вы, Константинов, пройдете со мной, а вас прошу предъявить документы.
Ни один мускул не дрогнул на лице Евгения Николаевича. Только чуть заметно заходили желваки. Ничем иным не выдавая внутреннего напряжения, он достал из бокового кармана пиджака паспорт:
- Прошу.
- Сухов Евгений Николаевич, 1900 года рождения, - прочитал сотрудник милиции. - Чем занимаетесь?
- Студент, учусь в Харькове, в политехническом. Интересуюсь техническими новинками. С этой целью и сюда с племяшем прибыл. У меня, собственно, под Нижним в деревне родственники проживают. Каникулы решил на Волге провести, с пользой, разумеется. Меня, в частности, дверные устройства интересуют, а здесь они широко представлены.
- Понятно. А с этим субъектом в каких связях? Тоже родственник?
- Нет, что вы! Не приведи господь. Напросился в гости. Когда-то были знакомы. Переживает ужасный кризис, душевную депрессию, так сказать. Зашел поплакаться. В семье у него, действительно, неполадки. Я даже не знал, как от него отделаться. Спасибо, выручили. Что-нибудь серьезное?
- Так, пустяки, - ответил розыскник. - Долго мы его не задержим.
- А в чем, собственно, дело? Почему я должен куда-то идти? - вдруг заартачился Константинов.
- Идите, дорогой, идите, - мягко проговорил Сухов. - Не задерживайте товарища. Там разберутся. С властями лучше жить в мире и согласии, иначе по шее можно схлопотать, неровен час. Шучу, простите... - улыбнулся он Гущину.
Ночью Евгений Николаевич покинул "Неаполь". Виталию сказал, чтобы завтра же ехал домой, а у него самого, мол, есть неотложные дела в губотделе народного образования.
Утром Виталий проснулся, когда уже было совсем светло. Соседняя кровать пустовала, и от этого парень почувствовал себя легко, раскованно, словно скинул с плеч тяжелый груз. Все-таки странный, непонятный этот дядя. Вроде как не от мира сего. Дались ему эти подсвечники... Только Генка... неужели он?
Но думать, рассуждать дальше было некогда, да и не хотелось, попросту говоря. Он был уже весь там, на ярмарке, которая вновь звала многоголосием торговых рядов, музыкой оркестров, возгласами зазывал. Он быстро пересчитал деньги - на билет хватит вполне - и выбежал на улицу.
Прохладный ветер с Оки принес запахи конского помета, пригорелого масла и еще чего-то трудноуловимого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25