– Если вы не можете поехать в Порту, – настойчиво сказала Александра, – может быть, вы могли бы присоединиться к нам в Монце?
Роберто похлопал ее по руке.
– Моему сыну очень повезло. – Он поднял бокал. – За Монцу.
Поженились они только зимой, хотя не расставались с августа и путешествовали вместе до самого декабря. Их маршрут диктовался расписанием крупных гоночных соревнований: из Португалии в Италию и наконец в Марокко, где разыгрывался последний Гран-при сезона 1958 года. Потом желание увидеть новые земли повлекло их в Акапулько, в Калифорнию и в Нью-Йорк, где Андреас до этого ни разу не был.
Этот город пленил его. Манхэттен опутал его своими коварно раскинутыми чувственными щупальцами, втянул в себя и крепко сжал, задушил в объятиях, как проделывал это и раньше, в течение многих лет, с миллионами других путешественников до Андреаса. Это был город чемпионов, город победителей, населенный честолюбивыми мужчинами и женщинами. Но это был и город любовников. Андреас и Александра совершали увеселительные прогулки в Центральном парке, катались на коньках в Рокфеллер-центре, любовались панорамой со смотровой площадки Эмпайр-стейт-билдинг, обедали у «Сарди» и ездили на метро с одного конца Манхэттена на другой.
– Вот здесь мне следовало бы жить, – сказал Андреас, когда они пили кофе в спальне своего номера отеля «Плаза» и любовались видом на парк.
– Я знала, что тебе здесь понравится. Твое место здесь.
– А как насчет тебя? Тебе этот город подходит?
– Трудно сказать, – пожала она плечами. – В чем дело, дорогой? Ты что-то замышляешь?
Андреас покачал головой.
– Я и сам еще не знаю. Через пару дней мы уезжаем, а мне что-то не хочется. – Он улыбнулся. – Просто хотел узнать, что ты думаешь по этому поводу.
Сама зима остановила их, мягко, но решительно опустила с небес на землю. Им нужен был свой дом. Александре требовалась мастерская, то единственное, чего ей не хватало за время их кочевой жизни. Ну а если уж им понадобился дом, почему бы и не пожениться?
* * *
Венчание прошло в Церматте, крохотном городишке, прилепившемся у подножия Маттерхорна. Это было компромиссное решение: не будучи католичкой, Александра тем не менее хотела порадовать своего будущего свекра свадебной церемонией, устроенной в Швейцарии. Роберто, казалось, не имел иных желаний, кроме одного: чтобы они поскорее соединили свои жизни перед богом.
Когда новобрачные вышли из церкви после венчания, шел сильный снег, и даже повидавшие все на свете репортеры одобрительными возгласами встретили Александру в отделанном белым мехом плаще, когда она подняла капюшон, скрыв под ним свои темные волосы, и ослепительно улыбнулась. Андреас подхватил ее на руки и усадил в санки, засыпанные лепестками роз.
Первые семь дней своего медового месяца они провели в Церматте, затем еще неделю – в Париже и еще одну в Лондоне, что позволило Александре попрощаться с друзьями и упаковать все свои вещи, после чего они сели на океанский лайнер в Саутгемптоне и отбыли в Нью-Йорк – свой новый дом.
На Манхэттене они сняли номер люкс в «Плазе» и занялись поисками жилья. Вскоре им посчастливилось найти идеально подходящую квартиру на западной стороне Центрального парка, и Александра с головой окунулась в поиски отделочных материалов и меблировки.
Состояние законного супружества устраивало обоих ничуть не меньше, чем канувшие в прошлое месяцы свободной любви. При условии, что ей будет позволено регулярно уединяться в своей мастерской, Александра была с радостью готова сопровождать мужа с одних соревнований на другие. И хотя сердце у нее замирало всякий раз, как он забирался в кабину «Мазератти», мысль о том, что она может оказаться далеко как раз в ту минуту, когда ему понадобится помощь, была еще более невыносимой.
В первый год после свадьбы между ними существовало одно-единственное серьезное разногласие. Андреасу не терпелось завести детей: иначе зачем же было жениться? Он обожал свою жену, следовательно, хотел от нее ребенка. Александра не хотела спешить с этим; она вышла замуж за Андреаса прежде всего для того, чтобы быть ему женой, и лишь во вторую очередь – чтобы стать матерью его детей.
Этот спор велся между ними постоянно, и дома, и во время поездок, причем чаще всего он, как и следовало ожидать, возникал в постели. Андреас проводил руками по ее полным грудям и крепким бедрам, покачивал головой и восклицал:
– Бесподобно! Безотказное, со стопроцентной гарантией оборудование по производству детей простаивает без дела!
– Ты не мог бы немного утихомирить свою итальянскую натуру, Алессандро? – отвечала Александра. – Я тебе обещаю, у нас будут дети… – С этими словами она начинала покрывать его лицо, грудь и живот легкими, дразнящими поцелуями. – Самые лучшие, самые красивые в мире дети, мой дорогой… но всему свое время.
На фоне профессиональных неудач, преследовавших его на протяжении последних двух лет, первый успех, пришедший к Андреасу в начале 1960 года, буквально опьянил его. Он пришел третьим на «Зебринге», в адскую жару, когда несколько гонщиков подряд выбыли из соревнования из-за теплового удара; в Монсанто он получил второе место, лишь чуть-чуть не дотянув до первого, и наконец третьего июня в Монреале нагнал-таки долго ускользавший от него призрак Гран-при. Он пришел первым!
Он был вне себя от радости; хотя Али по-прежнему отказывалась уступать ему в вопросе о детях, он не сомневался, что в конце концов одержит верх и на этом фронте. Для него были открыты все пути: и к отцовству, и на чемпионат мира. Его будущее было безоблачным. Ничто не могло его остановить.
23
Даниэль поселился в безликом современном отеле на улице Клиши и в течение первых двух недель оставался в своем номере, покидая его лишь раз в день, с наступлением сумерек, чтобы пообедать. Да, он снова был в бегах. Только на этот раз все было еще хуже, чем раньше: он бежал из трусости, и если раньше бегство вскоре превращалось для него в поиски цели, на этот раз он никаких перспектив перед собой не видел.
Однажды утром, в начале третьей недели, его разбудил телефонный звонок. Даниэль опасливо снял трубку и прислушался.
– Месье Зильберштейн?
– Да.
Звонил администратор с просьбой оплатить недельный счет, просунутый ему под дверь еще вчера днем.
Даниэль положил трубку и лениво вылез из постели; дешевый ковер колол его босые ступни. Он прошел в ванную и включил душ. Он так и не усвоил американской привычки принимать душ, предпочитая европейскую традицию принимать ванну и нежиться в ней подолгу. Вот и сейчас, торопливо вымывшись под искусственным горячим дождиком, он пожалел, что не попросил номер с ванной.
Выключив воду, он схватил куцее, как собачий коврик, гостиничное полотенце и вытерся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118