ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Наступит день, когда они скажут: я могу сыграть любую роль, какую мне вздумается. Посмотрите на Дину Джонс, она это сделала.
– Но это смешно. – Дину все еще не убедили его слова. – На протяжении большей части фильма ей шестнадцать лет.
– Ты для меня навсегда останешься шестнадцатилетней, – сказал Кертис и поцеловал ей руку.
– Может, проблема как раз в этом. – Дина поднялась с дивана и снова подошла к портрету. – Может, ты просто не видишь настоящую меня.
– Очень даже вижу. – Кертис подошел и снова обнял ее за талию. – Ты чистая, радостная, соблазнительная, беспечная, сердитая и своенравная – именно о такой женщине я всегда и мечтал, – прошептал он Дине на ухо. – Кто бы мог подумать, что мир поверит в мои мечты? А ты моя мечта, Дина, и так будет всегда. Я хочу сделать тебя счастливой. – Кертис развернул Дину к себе, взял ее за подбородок и нежно поцеловал в губы; она растаяла в его руках. – Скажи, что мне сделать для этого?
Дина в сладкой истоме отстранилась от мужа:
– Ты знаешь, чего я хочу.
– У нас будет полно времени.
– Но прошу тебя, Кертис. Позволь мне родить тебе ребенка.
Снова заходили желваки.
– У меня еще одна встреча, – коротко бросил Кертис и вышел.
– Мэджик, читай свою книгу! – рявкнула Эффи на свою семилетнюю дочь, хорошенькую девочку с папиными глазами и маминым характером.
Вообще-то Мэджик уже давно наскучило сидеть в переполненном офисе службы социального обеспечения, слушать, как орут младенцы, а их мамы сидят с кислыми минами в очереди, ожидая, пока социальный работник изучит их личное дело и сделает выговор, словно маленьким детям. А ради чего, спрашивается? Ради льготных талонов на еду, которых едва хватит на два похода в грязный магазинчик на Тринадцатой улице, где в основном торгуют низкосортным мясом, полускисшим молоком, пыльными пакетами с бобами, которые никто не ест, и гнилыми фруктами. Вряд ли ради этого стоит торчать в очереди – очевидный факт даже для девочки, которая была намного умнее своих семи лет благодаря маме и тяжелой жизни. Мэджик ненавидела этот офис и не могла понять, почему мама ради жалкой подачки сносит оскорбительные вопросы социального работника.
А у Эффи просто не было выбора. После того как Кертис уволил ее, она пыталась сделать сольную карьеру, исполняя песни, написанные СиСи, по клубам, но меньше чем за два года растратила полмиллиона долларов на поддержание того уровня жизни, к которому привыкла за время выступлений в составе знаменитого на весь мир трио, занимавшего первые строчки в хит-парадах. Эффи даже не представляла, сколько Кертис и «Рэйнбоу Рекордс» тратят на девушек, привыкших жить на широкую ногу. Она знала только, что счета за отели и рестораны оплачивали Кертис и Уэйн, костюмы ждали в гримерках, а об авиабилетах и тратах на авто позаботились раньше, чем девочки садились в самолет или лимузин. Если им нужны были деньги, они просто звонили Ронде, отвечавшей в «Рэйнбоу Рекордс» за финансы, и по мановению волшебной палочки появлялся чек на нужную сумму.
За два года, выложив кучу денег в больнице, где у нее принимали роды, купив дом и изрядно поиздержавшись на сценические костюмы и зарплату пианисту и басисту, Эффи потратила почти все деньги со своего счета. Она не могла ничего заработать, потому что из-за лишнего веса было трудно добираться до клубов. А если выходила-таки на сцену, то не могла допеть до конца, поскольку начинала задыхаться и кашлять от табачного дыма. Никого не волновало, что в прошлом она пела в трио «Мечты». Ни владельцы заведений, ни клиенты не собирались платить бывшей певице со слабыми связками. Когда пианист перебежал от нее в молодую никому не известную группу, Эффи поняла, что все кончено.
К тому моменту, как Мэджик исполнилось три годика, Эффи продала дом, чтобы заплатить долги, и переехала в гостиницу для малообеспеченных, расположенную неподалеку от многоэтажек, где прошло ее детство.
Эффи была хорошей матерью, она старалась одевать и кормить дочку как можно лучше, а сама топила тоску на дне бутылки, заедая тарелкой бобов с потрохами и куском маисового хлеба.
– Я уже дочитала, – сказала Мэджик и хлопнула ладошкой по обложке книги, лежавшей на коленях.
– Еще раз прочитай. – Эффи бросила сердитый взгляд на девочку, а потом снова повернулась к социальному работнику, коренастому лысеющему белому мужчине, у которого морщины, как казалось, тянулись ото лба до подбородка.
– Вы искали себе работу на этой неделе, мисс Уайт? – спросил он, постукивая кончиком карандаша по стопке бумаг на столе.
Эффи закатила глаза, села прямо и согнула руки:
– Мистер, вы можете мне задавать этот вопрос снова и снова, но ответ всегда будет одинаковым. Единственное, что я умею, – это петь, но петь мне теперь никто не позволяет. Нет, я не искала работу.
– А вы думали о том, чтобы обратиться за помощью к отцу девочки? – спросил социальный работник, не поднимая глаз и делая какие-то пометки в своих бумажках.
– У Мэджик нет отца! – вспылила Эффи. – Вы мне дадите этот чертов чек или мне придется идти к вашему начальству?
Социальный работник вздохнул, что-то еще нацарапал на листке, а потом достал из папки сложенный чек, на котором стояло имя Эффи:
– Вот.
Эффи выхватила чек из его рук и с трудом поднялась со стула.
– Пойдем, Мэджик. Если поторопимся, то еще успеем на сорок второй автобус до дому. – Она перевела взгляд с часов на девочку: – Ну же, Мэджик, бери книжку и пошли.
Эффи и Мэджик дошли до остановки в нескольких кварталах от офиса как раз вовремя, чтобы успеть на автобус в четверть четвертого. Эффи с трудом забралась в автобус и велела Мэджик сесть рядом со стариком, который расставил свои сумки на соседнем сиденье так, что места для взрослого уже не оставалось, не говоря уж о такой крупной женщине, как Эффи.
– Садись, – велела Эффи, а сама ухватилась за поручень.
Какая-то молодая мамаша с младенцем в одной руке и пакетом подгузников в другой попыталась протиснуться мимо Эффи, но не смогла. Мэджик отвернулась. Она стыдилась мамы, которая своим тучным телом загораживала весь проход. Эффи заметила взгляд дочери, и у нее снова упало сердце. Она посмотрела на девочку, а потом в окно на Вудуорд-авеню, которая превратилась в пустырь – отголоски ужасных бунтов оставили свой след на том, что некогда было сердцем цветной общины. Никто не потрудился расчистить завалы. Белым это было не нужно, а черные все никак не могли собраться. От района осталась одна оболочка, как, впрочем, и от самих жителей. Они были слишком бедны, измученны и бесправны, чтобы как-то благоустроить свое место обитания.
– А ты собираешься работать? – спросила Мэджик, унаследовавшая от матери прямолинейность.
Эффи не ответила. Она смотрела на старый магазин Кертиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39