По мнению Власьева Крыленко не ожидал такого успеха, и это его подбодрило до неспособности скрывать свою радость; он был необычайно любезен, рассыпался в уверениях самого глубокого уважения к командному составу, цену и значение которого он, Крыленко, отлично понимает; уверял, что побеспокоил командиров только из желания ознакомиться с положением дел и проливал крокодиловы слезы по поводу того, что генерал Болдырев "не пожелал исполнить его покорнейшей просьбы заехать к нему в вагон".
Свой приказ о заключении перемирия полками Крыленко признал ошибкой, вполне естественной в той лихорадочной обстановке, в которой он отдавался; свои угрозы по адресу генералов просил понимать ограничительно и только по адресу тех, кто бунтует против власти Совета Народных Комиссаров.
Утверждал, что ни о каком сепаратном мире они не думают, а говорят об общем мире, так как знают, что мира хотят все воюющие; пытался доказать, что их не так понимают и что союзников они нисколько не боятся, а от японцев уже получили гарантию полного нейтралитета в восточных делах.
Относительно сопротивления Ставки и Духонина Крыленко заявил, что "им надоела кровь", а поэтому они не двигают на Могилев свои Петроградские войска, - которые де в один день могут смести всю Ставку, - так как уверены, что сопротивление ликвидируется само собой, как только Ставка увидит, что она одинока.
Такова, в передаче Власьева, суть беседы; командиры корпусов, по словам В., говорили с Крыленкой резко и правдиво, особенно же командир 47 корпуса генерал Суханов. При прощании Верхопрап был утонченно вежлив, благодарил за откровенное изложение своих мыслей и высказал, что считает, что прибывший к нему командный состав действительно любит свою родину, так как пошел навстречу его протянутой руке.
Тут он заявил, что смещает с должности генерала Болдырева и назначает его начальником дивизии, а поэтому просит посоветовать, кого назначить командующим армией, а также и Главнокомандующим фронтом на место удаленного от командования генерала Черемисова.
Бывшие на совещании комиссары стали выдвигать мою кандидатуру, и Крыленко поручил корпусному комиссару Антонову спросить меня согласен ли я на такое назначение. Я ответил, что при современном положении не желаю командовать ни одним солдатом, а не то, что армией или фронтом.
По-видимому, наша армия единственная, куда новоявленный Главковерх мог проехать беспрепятственно; нам очень напортило сиденье на прямом сообщении Двинск - Петроград при исключительном удобстве распространения по тылам и резервах всякой нечисти и пропаганды; даже 12-я, худшая по составу и заболевшая большевизмом ранее, армия в конце концов обольшевизилась не так скоро, как мы.
14, 15, 16 Ноября.
Довольно тяжелый переезд в Петроград; пришлось пройти все эвакуационные мытарства. В Петрограде спокойно; улицы переполнены толстомордыми и отлично одетыми углубителями революции. Немедленно по приезде домой стали собираться ехать на юг в Новороссийск; говорят, что на казачьих землях большевизм не может получить широкого развития.
17 Ноября.
Большевики все более и более раскрывают свои карты; эпоха правления наступает, кажется, самая крутая, так что и Держиморда позавидует, но по всему видно, что большевистская дубинка идет впрок; российскому народу веселие не только в том, чтобы пити, а и в том, чтобы быть биту. Мирные переговоры направлены очевидно к сепаратному миру, но все это идет ступеньками; за то на союзников большевики определенно плюют.
18 Ноября.
Был в Главном Управлении Генерального Штаба; старшие чины сидят в постоянном, ожидании ареста, однако, работа идет по прежнему руслу. Узнал, что на заключение мира заставили ехать в качестве военных экспертов Полковников Генерального Штаба Шишкина и Станиславского. Вся задача Главного Управления сводится сейчас к тому, чтобы всеми мерами задержать разрушительную работу большевистских военных верхов и направить реформаторскую деятельность Смольного в хоть сколько-нибудь осмысленное и не вредное для России русло; делаются попытки получить право редакции декретов, касающихся армии, для того, чтобы облекать их в грамотную форму. Все надеются на то, что большевизм долго не продержится, и стараются сохранить старые учреждения и всю систему для будущего; я не разделяю здешнего оптимизма, ибо не вижу того, что отняло бы власть у комиссаров, заключающих мир, развязывающих от всех обязанностей и сулящих массам всякие приятности. Очень жаль всех старших чинов управления; положение их действительно каторжное и хуже нашего фронтового; конечно, для текущих дней они делают серьезную работу, но вся трагедия в том, что работа-то бесполезна, никакие мягкие эволюционные приемы с большевизмом не сладят; по всей же системе, принятой комиссарами, для меня ясно, что сейчас они выбирают тех, кто пойдет к ним служить, и налаживают свои аппараты военного управления; когда последние будут готовы, то они разобьют все старое и вышвырнут всех тех, кто не будет с ними.
19 Ноября.
Приехал с фронта мой денщик; по его рассказам состояние войны с немцами фактически прекратилось; братанье идет по всему фронту немцы ходят по окопам, забираются в наши тылы, но к себе наших товарищей не пускают; дезертирство увеличилось до невероятных размеров и роты тают.
Большевики продолжают показывать свои отточенные немцами коготки: аресты разгоны, реквизиции, воспрещения, угрозы сыплются из Смольного непрерывным потоком; массы пока рукоплещут, ибо их шкурки и животики все это пока еще не затрагивает, а отдается на чужой спине. Но одно можно сказать, что такого "тащить и не пущать" не было и при первоклассных Угрюм Бурчеевых.
20 Ноября.
Большевики закрыли все даже социалистические газеты; все молчат и покоряются, а с насильниками ничего не делается. Силой разогнали городскую думу и посмеялись над ее протестами.
Ставка арестована; туда отправился Верхопрап Крыленко с новым начальником штаба -Верховного Главнокомандующего товарищем Шнеуром (поручик, выгнанный судом офицеров из какого то гусарского полка); для пошло-опереточного Верхопрапа нашелся подходящий Наштапрап; умершую русскую армию ничто уже оскорбить не может.
Представителями "России" на заключение мира назначены "чисто кровавые" русские, товарищи Иоффе и Розенфельд-Каменев; есть ничтожное облегчение в том, что на исполнение этого позорного, гнусного и предательского акта пошли не русские люди.
Ходят слухи, что Корнилов под охраной 400 Текинцев спасся из Быхова и пробивается на юг. Легко вздохнулос при этом известии, так как судьба Быховских заключенных все время висела мрачным кошмаром; теперь, по крайней мере, есть надежда, что они пробьются на Дон или, если погибнуть, то честно, в бою, а не под лапами и муками красных палачей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108