ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Ой, мелко пашешь, плохо, девонька, работаешь... Такое дельце поглаже надо выполнять, – ни на мгновенье не переставая жевать, сказал предатель напоследок.
– Ну пусти, пусти же меня, упырь! – сквозь закушенные губы шептала Поля, ноготками и до заноз царапая дверь, запертую на засов. – Да ты русский, скотина ты сивая, или нет?
В ответ послышался затихающий скрип снежка: тот, в демисезонном пальто, отправился докладывать по начальству о поимке подозрительной девчонки, чтобы покарало ее по заслугам, егоже самого вознаградило бы чином какого-нибудь внештатного обер-пса во всемирной будущей Германии.

Глава четырнадцатая
1
Покойный отец Демида Васильевича воздвигал свой амбар не столько для хранения расхожего простонародного товара, сколько для отдохновения души: от воров можно было оберечься вдвое дешевле. То был настоящий опорный бастион российской коммерции на Енге, с низковатой дверцей, перекрещенной полосовым железом, без единого окна, зато с уймой закромов и потайных закуток. Перед смертью старик частенько забредал сюда при закате ради последней жалкой утехи – погрузить руку по локоть в прохладную пшеницу, колкий овес, жирноватую гречку и щупать, щупать плененные ростки жизней во утоленье той смутной тоски по власти, тишине и бессмертию, какую иные лечат прикосновеньем к злату, святыне или жаркому подневольному телу. Там в былое время поверх ларя, на возвышенье, хранился также черный и заблаговременный гроб, венчавший золотухинские раздумья о тщете человеческих надежд... Осенняя вода, проточившая крышу в ненастья семнадцатого года, частая смена нерадивых наследников и, наконец, ночные посещения хозяйственных соседей, не оставивших и гвоздя в стенке, превратили золотухинскую крепость в щелястый, кое-где без полов сарай. Снежный полдень светился в дырах, низовой сквознячок шевелил сухое былье на земле.
Минуту Поля стояла как ослепленная, потом на ощупь прошла в дальний угол. Под пальцами попался обындевелый столб и хомут на крюке с уже срезанными вором ремешками. Чуть правей нога нашарила ворох мякинной трухи, здесь всего удобней было прикорнуть в ожиданье дальнейшей судьбы; лишь теперь дошло до сознанья, как же она закоченела с усталости. Место оказалось занято: наступила на чужую руку. Кто-то спал там, раскинувшись в полную волю. Поля отоптала синий снег, надутый сквозь щель в гнилом венце, свету прибавилось: человек был молодой, призывного возраста, он не проснулся. И не то поразило Полю, что спал при такой стуже в одной гимнастерке да еще с порванным воротом, а то, что у него было голубое лицо: это был иней.
Мальчишеский простуженный голос сзади подтвердил ее догадку:
– Не трожь его, пускай лежит... Он помер.
Голос раздался сверху, с уцелевшего ларя, но, хоть и освоилась с потемками, ничего различить там не могла.
– Кто ты там?.. что там делаешь-то?
– Вот дожидаюсь, как чай пить позовут. – И теперь возможно стало понять, что пареньку от силы лет тринадцать, не больше. – Иди залезай ко мне сюда, застынешь на земле-то. У меня брезент, я надышал, хорошо.
– Ладно, – подумав, сказала Поля и стала цепляться во мраке, за что придется. – Где ты тут? Ну и парень тоже, хоть бы руку протянул... изорвешься вся.
– Ты разговаривай поменьше, а то петь будет нечем.
Кое-как она взобралась к нему на ларь наконец, и он впустил ее к себе, только поежился, как от ледышки. Поля узнала на ощупь, что он был и без шапки. С головой укрывшись брезентом, они сперва долго и старательно дышали, чтоб наверстать упущенное тепло. Что бы ни случилось дальше, Поле пока везло. Разумеется, бесконечно горько было, что зря понадеялись на нее – Красная Армия, родной народ, мама и Родион в том числе, но раз уж оступилась, надлежало, во-первых, духу не терять, как учил ее Осьминов, а во-вторых, незамедлительно знакомиться с окружающей обстановкой, чтобы искать выход из создавшегося положения.
С холоду никак не давалась ей речь, паренек сам пришел к ней на помощь:
– Тоже небось взрывать что-нибудь ходила?
– Нет, я просто к маме наведаться шла. – Несмотря на то что было совестно платить такой неблагодарностью за доброе, по-братски разделенное тепло, Поля по возможности живописно повторила свой рассказ о разрушениях советской столицы.
Тот понял, не обиделся, больше не расспрашивал, лишь вздохнул, проявив преждевременную, обычную в годы бедствий мудрость детей.
– Ничего, Москва-то отстроится, как наши после войны поднажмут, – поспешила утешить она, сжалясь над его подавленным молчаньем. – Хлебца не хочешь? У меня есть с собой... – и оторвала за пазухой от краюшки. – Кто там лежит, внизу-то?
– Не здешний. Видать, тоже к маме ходил, вроде тебя, да заблудился... – усмехнулся мальчик, но принял Полин дар. – Он уж не разговаривал, когда впихнули: верно, с нутром отбитым... А хорошо как, теплый хлеб то!
Поля помолчала со внезапно вспыхнувшими щеками: представилось вдруг, что и с нею поступят так же.
– Сам-то давно тут?
– Да уж вторые сутки.
– За что попался-то?.. поджег что-нибудь?
– Не, я Гитлера страмил.
– Ишь какой, – почтительно удивилась Поля, – и как же ты его страмил?.. неужто вслух?
– Зачем, я его на бумажке... на танки ихние наклеивал. Поплюешь, она по морозу и пристанет. Они потому и догадались, что линованная, в клеточку.
Поле очень хотелось по праву старшинства хотя бы дельным советом помочь ему в несчастье:
– Тогда не признавайся: не один же ты школьник в Шихановом-то Яму.
– Ну, обманешь их... кроме меня некому, я тут главным заводилой на весь Шиханов Ям считаюсь. То, бывало, замок водой приморозишь, а то сажей окошко покрасишь... я уж больно смешливый был. – Он оживился. – А то еще интересно бывает перышко на нитке в трубу спустить.
Хотя он вел себя достойно в отношении врагов, тем не менее был моложе Поли и, следовательно, нуждался в ее наставлении.
– Вот это неправильно ты поступаешь: комсомолец должен всегда образец показывать... – сказала она тоном Вари и тут же не удержалась от любопытства: – А что тогда получается, если перышко-то спустить?
– Что! Ну, суеверие тогда вспыхивает, получается вроде как нечистая сила, – одним словом, религиозный пережиток. Ведь оно сверчит там... Ты попробуй только, обсмеешься. – Он заметно поежился от холода. – Да ведь я и не состою в комсомоле-то... у нас в роду все беспартийные. Отец чахоточный, и мать тоже, ее еще до немцев схоронили, а сестренке пятый годок всего. Шихановские бабы ужасть как меня не любили... Я одной чурбачок в трубу спустил, так, веришь ли, два часа за мной гонялась... – И вдруг заключил со зловещей и важной уверенностью: – Ничего, теперь-то уж полюбят!
Все это время Поля чувствовала горячее дыхание мальчика на своей щеке, вместе с дыханьем передались и мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237